Черно-белая поэзия на каждом углу......поэтического мира вселенной… С нее произрастает черно-белая магия талантливых дилетантов, которые не спешат рушить стены поэтического социума, они обычно молоды и прагматичны, знают некие законы театра теней и некую расторопную черно-белую драматургию. Чем более черно-бело звучат строки поэтических новичков, тем они более амбициозно смотрят на окружающих. Их поэтическая графика понятна и доступна многим, едва ли не всем, молоденькие сверстницы восторгаются, чуть более зрелые с хорошо скрытой иронией говорят им: «ну – ну»… и так далее – по литературным рангам, чинам и кабинетам молодого автора… Увы, они всё же незрелы, поскольку на одних черно-белых нельзя разыграть всей драмы, почувствовать всей поэтической драматургии, из которой со временем возникает поэтическая драма персоналии поэта, сольные концерты и даже театр поэта, на который начинают валить косяки поэтических сомнамбул… Затем рождается закадровая философия и наступает псевдопоэтическая смерть.. Вот только после неё и рождается истинная поэзия в соразмерности с возрастом, временем и местом и даже, наконец, в соответствии в обретаемом заново миром, цена которому едва ли не вся прожитая прежде поэтическая жизнь. Если хотите, это уже не поэтические кануны и даже не календулы, и ничуть не эстафеты, а сумерки… Сумерки богов поэтических… Сумерки богем… сумерки… сумерки и озарения… озарения и мрачные депрессии, депресняк, который все чаще, озарения, которые всё более и более редки, но зато насколько же они волнительны на увядании вчерашних парадигм восхождения на этот самый чертов Олимп, подле которого суетятся многие, а на вершине… стреляются, сигают из высоток на бетонные подмостки историй и расшибаются на хер… Жизнь дорастает до шекспировских трагедий, поэзия падает до нуля и тут-то обнаруживается, кто пил поэзию мира, а кто просто и грязно поэтил, гадливо осматриваясь, куда бы ступить повыше… В говно-с… О поэтических голосах следует говорить особо… От басовых ноток Сергея Есенина до тончайших голосков юных поэтесс, от хриплых голосов повес и пьяниц до зычных голосов трибунов разноцветно всяческих революций… Классовая поэзия редко становиться классикой, клановая поэзия никогда не станет кастовой, а кастрировано элитная никогда не доплюнет до элитарной. Спиричуэлы не станут гимнами солнца древних жрецов, а зычные крики древнейших поэтов Ойкумены не соразмерятся с символизмом Велимира Хлебникова…. И всё-таки все поэты кастово отличимы и значимы. Нельзя посему сгонять поэтов в некие поэтические клубы, поскольку по моему мнению все поэты просто обязаны жить на окраинах Вселенной, и вещать оттуда в мир, дабы гармонизировать его разодранные цивилизацией струны… Я настоятельно рекомендовал бы позабивать на горшки всяческие худсоветы на всей планете Земля, а особенно самые смрадные и непостижимо неумные на той шестой части суши, где мы давно научились понимать и принимать друг друга не понаслышке, а по духовным наитиям… В поэзии никогда нет, не было и не смеет впредь существовать некое постылое равенство, какая-то говенная планка… Отсюда самые творческие союзы стран СНГ – эта места инквизиции, прежде всего духовной инквизиции, но не селекции, не братства. Здесь идет непрерывный рекрут в идеологические батальоны, которые находятся во услужении власти, тогда как поэзия в частности, как и литература в целом обслуживает и упрочняет на Земле красоту через некие постулаты нравственности. Постулаты, корпускулы, но только не резкие категории, через беспощадную нарезку тонких человеческих душ. Какое право имеет судить меня некий Юрий Григорьевич Каплан, который ритмически – форменно я, с таким же еврейским мелосом, а фактически со своим прогнутым плоскорезом души под обстоятельства лет, событий и всего того, на что мне прочно начхать. Для меня скорее важно одно единственное его стихотворение о велодроме в центре украинской столицы. Он там признается невольно в своем жизненном беличьем колесе, и это как раз мне понятно… возможно и он во мне некогда искал, но не нашел некой точки пересечения. Вот и всё. Но судить за это не смел даже Пилат. Он просто умыл руки, передав права на осуждение (конкретно поэзию Веры Иисуса Христа) Синедриону… И так лично я, как поэт, был не допущен в НСПУ таким же как я и даже близким мне по мелосу, но не по мировосприятию, поэтом и это следствие преступности конкретного худсовета, в конкретное время, при конкретном стечении обстоятельств. Я бы подобное не только бы не прощал, а просто нивелировал бы до нуля… Самого этого грустного старика, но не его поэзию… Я поэт, и поэтому не смею жечь чужие поэтические строчки, я смею более ЮГК по жизни не замечать… И помнить только несколько строчек из мира судившего меня – и по какому только праву – меня ЮГК? © Copyright: Веле Штылвелд, 2005.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
