Божественный глагол Александра Пушкина

"Помолитесь обо мне": К 183-летию со дня гибели поэта А. С. Пушкина.†;

10 февраля (29 января по ст. стилю) 1837 года прозвучал роковой выстрел на Чёрной речке… Но время не властно над создателем «нерукотворного памятника». Он является к нам не только своими стихами. Можно верить или не верить этому необычному случаю, но ведь об удивительном видении поведал доктор богословия и профессор Московской духовной академии, протоиерей Александр Ветелев.

«Это было в послевоенные 60-е годы прошлого века. Протоиерей Александр Ветелев, отслужив Божественную литургию, вернулся домой и попросил согреть себе чаю.
Сидя на стуле он задремал. В это время к нему в комнату вошел человек и сказал: "Здравствуйте, Батюшка! Вы меня не узнаете?"

– Кто вы?

– Пушкин Александр Сергеевич.

– Александр Сергеевич! Вы откуда? Помиловал ли Вас Господь? Спаслись ли Вы?

– Знаете, Батюшка, здесь на земле, все мои стихи читают и все меня прославляют, но молиться за меня никто не молится. Я прошу Вас, помолитесь обо мне.

– Александр Сергеевич, я так рад Вас видеть, я, конечно же, буду о Вас молиться.

– Благодарю Вас, Батюшка.

Неожиданный гость поклонился и стал невидимым.

Пораженный явлением о. Александр открыл календарь: "Сегодня 10 февраля,
а по старому стилю 29 января".

Да ведь это же день кончины Александра Сергеевича!

Не дождавшись чаю, Батюшка оделся и вернулся в храм. Горячо помолившись у престола Божия, он вынул из просфоры частичку об упокоении убиенного раба Божия Александра».

«Помолитесь обо мне» – так называется сборник Святогорского монастыря, изданный по благословению митрополита Псковского и Великолукского Евсевия, где и опубликован этот рассказ.

Что значила молитва для Пушкина? Да, как и для всякого христианина – насущная каждодневная потребность общения с Господом, наполняющая сердце особой силой и благодатью.

Поистине нет цены свидетельству князя Петра Вяземского, близкого друга поэта.
По его словам, Пушкин «читал и любил Евангелие, был проникнут красотою многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их».

Молитвы он слышал с младенчества: от матери, бабушки Марии Алексеевны, нянюшек. Вслед за московским священником Александром Беликовым, первым учителем Закона Божьего, повторял «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся…».

…Да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.

С молитвы – утренней (в шесть утра) – начинался для Пушкина-лицеиста день
в Царскосельском лицее, молитвой же – вечерней (в десять вечера) – и завершался.

Сохранилось удивительное свидетельство Сергея Комовского, лицейского товарища поэта:

«Не только в часы отдыха от учения в рекреационной зале, на прогулках в очаровательных садах Царского Села, но нередко в классах и даже во время молитвы Пушкину приходили разные пиитические вымыслы…».

Особые торжественные молебны служили в лицейской церкви Знамения Божией Матери
в праздничные, так называемые табельные дни, когда занятия для лицеистов отменялись: на Казанскую, в Николин день, в Крещение, Благовещение… Считались табельными и день рождения императрицы Елизаветы Алексеевны – 13 января и ее именины – 5 сентября, день Праведной Елизаветы, небесной покровительницы государыни.

Наставники строго следили, чтобы воспитанники «Российского исповедания» говели, приобщались Святых Тайн и следовали всем христианским заповедям.

Видимо, молитвенные строки давались будущему поэту с трудом, в чем он шутливо
и признавался в отроческих стихах:

То, что ввек не мог я выучить:
Отче наш и Богородице…

Но и сам Пушкин явил себя создателем поэтических молитв. Первая из них, именованная «Молитвой русских», написана в октябре 1816-го к праздничному дню лицейской годовщины.

Пушкин счастливо завершил начатые Василием Жуковским стихи:

Боже! царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли.
Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Всё ниспошли.
Там – громкой славою,
Сильной державою
Мир он покрыл.
Здесь безмятежною
Сенью надежною,
Благостью нежною
Нас осенил.
Брани в ужасный час
Мощно хранила нас
Верная длань.
Глас умиления,
Благодарения,
Сердца стремления –
Вот наша дань.

Молитва эта, ставшая гимном Лицея, традиционно исполнялась лицеистами всех выпусков в славный день 19 октября.

И другая молитва, в «Борисе Годунове», что Пушкин вкладывает в уста мальчика-слуги:

Царю небес, везде и присно сущий,
Своих рабов молению внемли:
Помолимся о нашем государе,
Об избранном тобой, благочестивом
Всех христиан царе самодержавном.
Храни его в палатах, в поле ратном,
И на путях, и на одре ночлега.
Подай ему победу на враги,
Да славится он от моря до моря.
Да здравием цветет его семья,
Да осенят ее драгие ветви
Весь мир земной – а к нам, своим рабам,
Да будет он, как прежде, благодатен,
И милостив и долготерпелив,
Да мудрости его неистощимой
Проистекут источники на нас;
И, царскую на то воздвигнув чашу,
Мы молимся тебе, царю небес.

И наконец, самая проникновенная: «Отцы пустынники и жены непорочны…».
Это гениальное переложение молитвы Ефрема Сирина, богослова и поэта IV века, – любимой пушкинской молитвы, той, что «неведомою силой» крепила поэта в дни
уныния и тяжких душевных испытаний.

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Вот она, молитва Преподобного Ефрема Сирина, читаемая Великим постом с вечера воскресенья по пятницу и столь близкая душе поэта:

Господи и Владыко живота моего,
Дух праздности, уныния, любоначалия
И празднословия не даждь ми!
Дух же целомудрия, смиренномудрия,
Терпения и любви
Даруй ми, рабу Твоему!
Ей, Господи, Царю!
Даруй ми зрети моя прегрешения,
И не осуждати брата моего
Яко благословен еси во веки веков!

Перу Ефрема Сирина принадлежат и около четырёхсот гимнов! В их числе гимны, воспевающие подвиг сорока Севастийских мучеников. Писал Преподобный и изысканными акростихами: первые буквы каждой строки стихотворения составляли осмысленный сакральный текст.

Поистине, родство поэтов – это данность.

Сочетанье поэтических душ сквозь эпохи: от века четвертого к девятнадцатому. От Ефрема Сирина к Пушкину!

Много есть в их судьбах необъяснимых совпадений, идущих еще от рождения и младенчества.

Родителем богослова было даровано видение:

«Бог показал будущее величие дитяти, вследствие которого, может быть, он и
назван Ефремом, то есть плодоносным. Было открыто, что на языке дитяти выросло виноградное дерево, которое так наконец разрослось, что ветвями своими покрыло всю землю, и было так плодоносно, что чем более птицы питались плодами его,
тем более умножались плоды».

И как тут не вспомнить пророчества близких семейству поэта людей, знавших
Пушкина ребенком.

«Уже спорили о ребёнке, – пишет биограф Бартенев, – уже одни восхищались его ребяческими опытами, другие качали головою».

Сестра Ольга вспоминала, что любимым занятием брата в детстве «было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их перед сестрою…».
Тогда же «пробовал он сочинять басни».

«Поэт-дитя» приводил в восторг, а подчас в замешательство, даже маститых стихотворцев. Однажды Иван Дмитриев заметил собеседнику, указывая на маленького Александра: «Посмотрите, ведь это настоящий арапчик!». Мальчик мгновенно нашелся: «По крайней мере, не рябчик». Мало того, что он молниеносно подобрал рифму, но и сумел «отомстить» обидчику: лицо прославленного пиита вследствие давней болезни рябило оспинами.

Остались лишь отрывочные воспоминания – первые поэтические опыты будущего гения безвозвратно утрачены.

Ефрема Сирина называли «Сирийским пророком», – он удалился в сирийскую пустыню (отсюда – и «отцы-пустынники»!), где вел аскетическую жизнь. Пушкина нарекли российским пророком. Но ведь и сам поэт веровал и «в пророчества пиитов», и в силу своего необычайного дара.

«Ты знаешь, что я пророк», – как бы ненароком обронил он в письме к приятелю.
А в другом – заметил: «Вспомни мое пророческое слово…».

Еще при жизни Пушкина, в 1836 году, «Жизнь и труды Преподобного Ефрема Сирина» изданы были в Венеции, – причем первоначально на армянском языке, благодаря монашеской братии монастыря на острове Святого Лазаря, затем – на латыни.

Учителем покаяния именовали Преподобного Ефрема Сирина. Творения богослова почитали «жемчужинами достояния Православной Церкви». Святой Григорий Нисский полагал, что «плакать для Ефрема было то же, что для других дышать воздухом…».
Но притом «лицо Ефрема цвело и сияло радостью».

«Итак, приступите, будем молиться, пока есть на это время, – взывает к сердцам христиан древний богослов. – Здесь, пока мы в этой жизни, всегда можем умилостивить Бога. Нетрудно снискать нам прощение, благовременно ударять в дверь Его милосердия».

И кто, как не поэт, мог написать такие строки?!

«Сокрушайся, душа моя, о тех благах, которые ты приняла от Бога и погубила. Сокрушайся о делах злых, сделанных тобою. Сокрушайся о всем том, в чем показал Бог Свое долготерпение к тебе».

И не Преподобному ли ответствует Пушкин, вглядывающийся в собственную жизнь?

… Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

«Прольём слёзы, пока ещё есть время пролития слёз», – взывает Ефрем Сирин. Поэтическая перекличка через пятнадцать столетий… Какой же великой силой наделен «божественный глагол», подобно свету далёкой звезды пробивающий толщу лет!

И еще одна знаковая, тайная связь: день памяти Преподобного Ефрема Сирина –
29 января – Высшим Промыслом стал днём кончины Пушкина.

Лариса Черкашина

Источник:

Другие статьи в литературном дневнике:

• 11.02.2020. Божественный глагол Александра Пушкина