Поцеловать и не заметить той волшебной секунды, в которой я потеряла голову, но разве возможно целовать и не терять головы?
Мы начали битву чувств после заката, когда на небе появились первые звёзды – их прекрасно было видно с восьмого этажа моего шестнадцатиэтажного дома. Ты угрюмо спросил, сколько мне лет, но я не хотела открываться тебе сразу. Поэтому первую ночь ты провел в отдельной комнате, на двуспальном красном диване. Ты появился второй раз и принёс жар в мой вечер.
Итак, мы лежали на твоём песке после битвы, побежденные и победители, лежали рядом. Смеялись, верили, мечтали, ждали и плакали. Каждый день, проведенный вместе, был для нас жарким пляжем с множеством людей. В каждом дне, в или на этом песчаном пляже мы встречали рыбаков, ты приводил ко мне на коврик друзей по духу. Я учтиво их принимала и радовалась им, потому что они выращивали улыбку на твоём лице. Но я сама по себе очень редко вызывала в тебе такую же щедрую радость. Тем самым мы резали ноги о блески пляжа, вот этими же руками очищали их от песчинок и клеили пластырь, вырезали и клеили сердце на дверях души.
Когда-то на тебя можно было смотреть с крыши, ведь если не скажу я, быть может, ты и не узнаешь. Не узнаешь, как потрясающе ты смотришься с крыши моего дома, вот тогда я впервые и заметила, что ты очень красивый со всей этой ржавчиной тонюсенького заборчика, извилистой линией асфальта к метро и земляными тропками, которые расчёсывает ветер до прихода людей, а потом следы, следы, следы...
С тобой можно справлять дни рождения и встречаться с друзьями. Так мы встречали с тобой новый год. Помнишь, ты много выпил и задавал мне глупые вопросы, люблю ли я тебя. Ты упрекал меня в том, что тебе я подарила слишком дорогой для тебя подарок. Но я считаю, что ты его заслужил. Более того, я его приобрела ещё за три месяца до нового года. Уже тогда я знала, если мы встретим новый год не вместе, то я все равно тебе этот парфюм подарю, и ты получишь его обыкновенной почтой или с Дедом Морозом. Я не верю в чудеса, также и ты, логик и практик. Но я верю в сказку, и я б направила к тебе Деда Мороза. Моего.
К тебе можно приходить тогда, когда хочется побыть наедине и тогда, когда хочется побыть вместе, так почти всегда. Но я никогда не была у тебя. Там, где ты привык засыпать и просыпаться. Там, где ты привык иногда кушать по ночам, иногда делать ремонт. У тебя была астма, но ты вылечился. Я этому безумно рада, хоть и не знаю это наверняка, меня ещё не было тогда в твоей жизни. Ты остаешься у меня на ночь, когда тебе не хочется ехать домой или дома нет горячей воды, или когда ты знаешь, что придут какие-то люди, чтобы положить ковролин, но для тебя они – создатели шума, они мешают тебе спать. Ты приходишь ко мне поздно ночью и думаешь постоянно, что не только ты бываешь на моём пороге. И выходит, когда приходишь единственно ты, то всегда ждешь, что вот-вот появится кто-то ещё, такой же... Всегда. Так было, есть и будет. Но это не правда. Ты – единственный. Ты прекрасно высыпаешься у меня. Со мной. Я знаю это, хоть ты и не многословен.
Рядом с тобой можно укрыться от дождя, а можно и вовсе остаться на ночь, но я никогда не была у тебя, на Борщаговке – в злосчастном для меня районе, который на злобу судьбе мне постоянно приносил неприятные приключения. Но это твой район, ты там вырос. Там дышится иначе. Там не идет снег, когда в моём Академгородке, за десять километров от твоей Борщаговки, всё затмевает от белости. Там вечером шляются настоящие короли мира сего. По ночам ты можешь съесть килограммовую пиццу с лучшим другом и подумать, что я готовлю вкусную свинину в соусе из плавленого сыра. Твоя Борщаговка волшебна. В буднее утро она кишит толпами людей. Днём она набирается тишины и остается такой до тех пор, пока родители не придут забирать своих детей из детских садиков. Ночью она погибает в криках каштановой листвы. А по утру выходного дня можно встретить незнакомку с собачкой, которая выводит веточкой на песке твой телефонный номер. Но я никогда не была у тебя.
Я способна понимать сотни языков, в числе которых птицы и четвероногие, я думаю, это обыкновенное умение. И ты над этим посмеиваешься, а я верю, что ты искренно рад, что раньше у тебя не было такого.
С рассветом к тебе прилетают мои птицы, и каждая из них хочет рассказать тебе свою тайну, что-то великое, что открыло для неё предыдущий день. Но ты просыпаешь рассвет. Это является отличным объяснением причин твоей мудрости. Они возвращаются ко мне, я их кормлю и отправляю обратно. И ты как раз, вот-вот! Ты проснулся и выполз на балкон покурить. И каждое крылатое создание получает от тебя какой-нибудь гостинец: будь-то симпатичная пивная крышка или недоеденная хлебная кочерыжка. Они с благодарностью принимают этот дар и снова отправляются в путь, дав слово обязательно вернуться. Потому что вы друзья, а друзья должны возвращаться.
Ещё у тебя очень хороший музыкальный вкус. Он наверняка самый лучший на планете, ведь у тебя есть возможность слышать самую красивую музыку: будь-то музыка одиночеств и ожидания или же радости и искрометного настроения, только вот зачем тебе были нужны наушники от моего мобильного телефона, ума не приложу, тоже Sony Ericson?
Я догадываюсь, что ты способен оказывать на меня большое влияние и что порою решения принимаешь ты. Но вот исполняю твои решения именно я. И выполнение твоей прихоти, будь то вода к постели или сладкий чёрный чай с лимоном, это моё решение. Если я б не хотела, я б не исполнила принятого тобой решения.
И уж не поддаётся сомнению то, что к таким решениям ты подталкиваешь меня исключительно из добрых побуждений. И когда мы не понимаем, и решение кажется нам жестокостью, то просто мы ещё не готовы понять, что у нас не было другого выхода и что остро необходимо жить. И будет лучше. И будет дальше.
Знаешь, однажды к твоему берегу прибьёт шкуру животного, настоящего, вчера ещё живого четвероногого барашка. Я понимаю, что тогда у тебя будут все предпосылки к тому, чтобы возненавидеть людей. Но всё пройдёт с парой десятков дождей.
Говорят, люди живые, чертовски неоспоримый факт. Но иногда они творят такие вещи, что куда больше этой души мы способны созерцать в привычно лежащем камне. Миллиарды песчинок, которые уже настолько в нашей крови со всей своей ржавчиной, что сами уже стали теми солнцами, без которых просто не представить себя живым, стали частичкой нас. Нашей доброй историей. Говори не говори, это просто есть, и от этого никуда не деться. Возвращаться. Возвращаться, как бы далеко не уходил мыслью, памятью, прикосновением, взглядом, шагами. Ощущением песчинок у себя в ботинке со ста пятидесяти разных пляжей и в их числе с этого, на котором мы ещё с тобой поваляемся так, как это было в первые наши совместные выходные дни-пляжи – бабье лето, в сентябре две тысячи седьмого.
