Дмитрий Максимов. Осколки Серебряного векаДмитрий Максимов - из числа «подпольных» поэтов, принадлежавших поколению, родившемуся в начале двадцатого века (1904), а закончил свою жизнь уже после начала перестройки – в 1987 году. Он был свидетелем крушения старой России и разрушения русской культуры. К этому поколению относился и Павел Зальцаман, и Геннадий Гор, и Андрей Егунов, и Михаил Бахтин, и Дмитрий Лихачев, и Юрий Лотман и многие другие. Прожив восемьдесят два года, Дмитрий Максимов все их посвятил изучению романтизма и символизма в русской поэзии – Лермонтову, Блоку, Белому, Брюсову, Ахматовой... Он оставался верным этой теме всю жизнь, даже в те времена, когда одно упоминание о Серебряном веке было опасно: большинство ему принадлежавших стало эмигрантами или обвиняемыми в антисоветизме, формализме, сионизме, космополитизме и прочих «измах» и находилось под гласным или негласным запретом. По этой причине Дмитрию Евгеньевичу в начале шестидесятых запретили защищать докторскую по А.Блоку, а вначале восьмидесятых он с горечью констатирует: «Кто сейчас не по обязанности, а ДЛЯ СЕБЯ захочет перечитывать великую поэму «Двенадцать»?! По-моему, с Блоком случилось то, что в 30—40 гг. 19 века на Западе и у нас произошло с романтизмом: он ушел глубоко на дно, чтобы всплыть через много лет под именем символизма. И Блок не погибнет: его духовная и поэтическая сила велики и жизненны. Но громко зазвучит он, если будущее поможет ему, когда нас не будет» (письмо от 6.11.82 г.)» (письмо от 6.11.82 г.) Но, несмотря на это, Дмитрий Максимов сорок лет вел семинары по А.Блоку (которому в этом году исполняется 135 лет со дня рождения), читал по Серебряному веку лекции в Ленинградском университете, писал книги и воспоминания о лучших его представителях. Ученый выполнил свою основную миссию: передал эстафету русской культуры от раннесоветского поколения начала двадцатых годов прошлого века позднесоветскому - его конца. Передал не только культуру литературы-искусства, но и быта и поведения родившихся еще во времена Романовых. Отец Максимова был статским советником и принадлежал к числу богатых промышленников, для которых слово чести было не пустым звуком. Дом Максимовых сохранился до наших дней в Царском селе, где родился Дима, о чем позднее при встрече с ним вспоминала Анна Андреевна Ахматова. Литературоведческие книги ученого широко известны, они издавались, переиздавались и продолжают издаваться, найти их не составляет труда, а вот что касается поэзии Дмитрия Максимова, то это совсем другая история. О том, что известный литературовед, филолог и доктор наук пишет стихи, было известно только самому узкому кругу близких и друзей. Впервые его стихи были напечатаны за границей в начале семидесятых в журнале «Грани» под псевдонимом Игнатий Карамов. В России его поэтический сборник, первый и единственный, появился спустя семь лет после смерти, в 1994 г., и тоже под псевдонимом, но уже другим - Иван Игнатов. Птицы пели на опушке, Анна Ахматова назвала стихи Дмитрия Максимова неприятными, что в ее устах звучало скорее как комплимент, чем как критика. Неприятными она называла только стихи Георгия Иванова. Начав писать стихи еще в двадцатые годы в русле символизма, часто подражая герою всей его жизни Александру Блоку, поэт позднее отошел от стилистики своих ранних экспериментов, вернувшись к поэзии только во время блокады. В его ранних стихах царит идиллия, блоковская мистика и таинственность «Незнакомки», в которых угадывается идея пути: смены вечера утром, мрака – светом, тьмы – прозрением. Молодой поэт верит, что весна обязательно придет, что светлое будущее обязательно наступит, потому что у него есть цель, есть идеал, и он заряжен на борьбу за достижение своей цели. Это звучит задорно и жизнеутверждающе. В оковах мелкого, мы — смирные рабы — Но пусть не так! Я кровью молодой, Но все меняется в начале сороковых, особенно во время блокадного периода, и далее - в семидесятых и восьмидесятых: время перестает течь, главным становится пространство, поэт отказывается от датировки написания стихов, символизм уходит, поэзия становится жесткой. Писать как Блок было уже невозможно, жизнь оказалась гораздо жестче и трагичнее, и язык конструктивизма и обэриутов оказался адекватнее жизни и времени, чем язык символистов, слишком красивый и слишком декоративный. Время «Мира искусства» и Блока кончилось. Опыт жизни не оставлял им места, по крайней мере, напрямую. Появляются стихи почти сюрреалистические, которые Анна Ахматова и назвала неприятными. Щипцы нацелив, пустота Но эта персть... Но жгучий глаз, И эта проволока душ — И сочлененья и крючки... И шляпки, щетки на полу *** …Геральдику в арифметику Он скажет: И с вопросом пути все оказалось не так однозначно, как в молодости: дорог много и приходится выбирать, а выбор определяется не временем, а нравственной позицией и совестью, и здесь Блок оказался на месте. Добро и зло, долг и честь, память и беспамятство, между которыми надо выбирать, во времена доносов стало практикой, а вовсе не красивыми словами. Выбор каждого определяла его нравственная позиция. Этот выбор сопровождается слезами, одиночеством и болью, но выбор все равно приходится делать и не на бумаге за пишущей машинкой, а на деле. Путь стал позицией, точкой отсчета, от которой зависел выбор. «— Мне нестерпима смесь добра и мрака, *** Ходит в городе беда, А поэту от суда А за Лиговкой сует — А за Лиговкой сует, Он растекся от сует, Но на миг из тьмы дорог Стихи позднего периода Дмитрия Максимова действительно неприятны, они лишены умиротворения и уюта, в них нет гармонии и жизнелюбия ранней поэзии, есть неприкаянность и безнадежность, но жить надо и жить в том времени, какое выпало. А силы жить в этом страшном мире дает память: о друзьях, детстве, доме, Родине, Учителях. Именно так понимал память Блок, который снова встал в центре поэзии Максимова-Игнатова Крупинки памяти, я не отдам вас даром. Я в память памяти спою пустую песню, В утробах памяти чудовищной вселенной Но, уходя в ее глухие реки, Тринадцатого марта 1987 года, через одиннадцать месяцев после смерти жены от онкологии, Дмитрий Максимов скончался, не пережив смерть близкого человека… Это было поутру Я собрал свои куски — Взял вины твоей настой, И не плача ни о ком — Но я взял с собой в поход И когда пробьет твой час, Тина Гай © Copyright: Валерий Новоскольцев, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
