Роберт Саути
Роберт Саути (англ. Robert Southey; 12 августа 1774 — 21 марта 1843) — английский поэт-романтик, представитель «озёрной школы». В наше время известен главным образом сказкой «Три медведя».
Саути учился в Вестминстерской школе и в Оксфорде, где познакомился с Кольриджем. В молодости увлекался идеями французской революции и написал драму «Уот Тайлер» в революционном духе. Много путешествовал, жил в Испании и Португалии; ему принадлежат переводы рыцарских романов (в частности, знаменитого «Амадиса Галльского»), а многие его баллады написаны на сюжеты из истории и легенд этих стран, например, «Королева Урака и пять мучеников» (Queen Orraca, and the Five Martyrs of Morocco, 1803).
Саути написал 5 больших описательных поэм — каждая на сюжет из мифологии разных народов: «Талаба-разрушитель» (1801), «Мэдок» (1805), «Проклятие Кехамы» (1810), «Родерик, последний из готов» (1814), «Видение суда» (1821).
«Родерик» — самое удачное из эпических произведение Саути, написанное на сюжет из борьбы христиан с маврами. В этой поэме много страсти, движения; подъём патриотических чувств прекрасно изображен; стих очень художественный и мелодичный. В лирической поэзии Саути много страстности: он пламенно ненавидел Наполеона, написал, среди других официальных «стихотворений на случай», нежную поэму «На смерть принцессы Шарлотты» и много других маленьких стихотворений, идиллических и отчасти добродушно юмористических.
В 1813 был избран придворным поэтом-лауреатом; после Саути это звание стало лишь почётным титулом первого поэта страны, но для него оно ещё было связано с обязанностью писать оды, посвящённые членам королевской семьи (в то время крайне непопулярной) по различным официозным поводам.
Саути в России
Саути оказал заметное влияние на русскую литературу. Фактами русской поэзии стали его баллады «О том, как одна старушка ехала…», «Суд Божий над епископом», «Доника», «Ательстан», переведённые В. А. Жуковским. Его творчество высоко ценил Пушкин, переведший начало «Гимна пенатам» и «Мэдока», а также вдохновившийся сюжетом его «Родерика» для создания оригинальной поэмы на этот же сюжет («Родрик»).
Примечательно, что сам поэт интересовался Россией, о чём свидетельствует его сатирическая баллада «Поход на Москву» (The March to Moscow, 1813), где он высмеивает завоевательные планы Наполеона.
В начале XX века Саути переводили Гумилёв и Лозинский. В 1922 году в издательстве «Всемирная литература» появилось первое в России отдельное издание баллад Саути, составленное Н. Гумилёвым. В 2006 году вышло подготовленное Е. Витковским двуязычное издание, значительную часть которого составляют новые переводы.
Издания на русском языке
Баллады. Предисловие Н. Гумилёва. П.: Всемирная литература, 1922.
Баллады. Сборник. На англ. и русск. яз. Сост., послесл. и прим. Е. Витковского. М.: Радуга, 2006.
Баллада,
в которой описывается, как одна старушка
ехала на чёрном коне вдвоём и кто сидел впереди
1На кровле ворон дико прокричал —
;Старушка слышит и бледнеет.
Понятно ей, что ворон тот сказал:
;Слегла в постель, дрожит, хладеет.
2И во;пит скорбно: «Где мой сын чернец?
;Ему сказать мне слово дайте;
Увы! я гибну; близок мой конец;
;Скорей, скорей! не опоздайте!»
3И к матери идет чернец святой:
;Ее услышать покаянье;
И тайные дары несет с собой,
;Чтоб утолить ее страданье.
4Но лишь пришел к одру с дарами он,
;Старушка в трепете завыла;
Как смерти крик ее протяжный стон…
;«Не приближайся! — возопила. —
5Не подноси ко мне святых даров;
;Уже не в пользу покаянье…»
Был страшен вид ее седых власов
;И страшно груди колыханье.
6Дары святые сын отнес назад
;И к страждущей приходит снова;
Кругом бродил ее потухший взгляд;
;Язык искал, немея, слова.
7«Вся жизнь моя в грехах погребена,
;Меня отвергнул искупитель;
Твоя ж душа молитвой спасена,
;Ты будь души моей спаситель.
8Здесь вместо дня была мне ночи мгла;
;Я кровь младенцев проливала,
Власы невест в огне волшебном жгла
;И кости мертвых похищала.
9И казнь лукавый обольститель мой
;Уж мне готовит в адской злобе;
И я, смутив чужих гробов покой,
;В своем не успокоюсь гробе.
10Ах! не забудь моих последних слов:
;Мой труп, обвитый пеленою,
Мой гроб, мой черный гробовой покров
;Ты окропи святой водою.
11Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,
;Семью окован обручами,
Во храм внесен, пред алтарем прибит
;К помосту крепкими цепями.
12И цепи окропи святой водой;
;Чтобы священники собором
И день и ночь стояли надо мной
;И пели панихиду хором;
13Чтоб пятьдесят на крылосах дьячков
;За ними в черных рясах пели;
Чтоб день и ночь свечи у образов
;Из воску ярого горели;
14Чтобы звучней во все колокола
;С молитвой день и ночь звонили;
Чтоб заперта во храме дверь была;
;Чтоб дьяконы пред ней кадили;
15Чтоб крепок был запор церковных врат;
;Чтобы с полуночного бденья
Он ни на миг с растворов не был снят
;До солнечного восхожденья.
16С обрядом тем молитеся три дня,
;Три ночи сряду надо мною:
Чтоб не достиг губитель до меня,
;Чтоб прах мой принят был землею».
17И глас ее быть слышен перестал;
;Померкши очи закатились;
Последний вздох в груди затрепетал;
;Уста, охолодев, раскрылись.
18И хладный труп, и саван гробовой,
;И гроб под черной пеленою
Священники с приличною мольбой
;Опрыскали святой водою.
19Семь обручей на гроб положены;
;Три цепи тяжкими винтами
Вонзились в гроб и с ним утверждены
;В помост пред царскими дверями.
20И вспрыснуты они святой водой;
;И все священники в собранье:
Чтоб день и ночь душе на упокой
;Свершать во храме поминанье.
21Поют дьячки все в черных стихарях
;Медлительными голосами;
Горят свечи; надгробны в их руках,
;Горят свечи; пред образами.
22Протяжный глас, и бледный лик певцов,
;Печальный, страшный сумрак храма,
И тихий гроб, и длинный ряд попов
;В тумане зыбком фимиама,
23И горестный чернец пред алтарем,
;Творящий до земли поклоны,
И в высоте дрожащим свеч огнем
;Чуть озаренные иконы…
24Ужасный вид! колокола звонят;
;Уж час полуночного бденья…
И заперлись затворы тяжких врат
;Перед начатием моленья.
25И в перву ночь от свеч веселый блеск.
;И вдруг… к полночи за вратами
Ужасный вой, ужасный шум и треск;
;И слышалось: гремят цепями.
26Железных врат запор, стуча, дрожит;
;Звонят на колокольне звонче;
Молитву клир усерднее творит,
;И пение поющих громче.
27Гудят колокола, дьячки поют,
;Попы молитвы вслух читают,
Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,
;И свечи яркие пылают.
28Запел петух… и, смолкнувши, бегут
;Враги, не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
;Смелей попы творят молитвы.
29В другую ночь от свеч темнее свет,
;И слабо теплятся кадилы,
И гробовой у всех на лицах цвет,
;Как будто встали из могилы.
30И снова рев, и шум, и треск у врат;
;Грызут замок, в затворы рвутся;
Как будто вихрь, как будто шумный град,
;Как будто воды с гор несутся.
31Пред алтарем чернец на землю пал,
;Священники творят поклоны,
И дым от свеч туманных побежал,
;И потемнели все иконы.
32Сильнее стук — звучней колокола,
;И трепетней поющих голос:
В крови их хлад, объемлет очи мгла,
;Дрожат колена, дыбом волос.
33Запел петух… и прочь враги бегут,
;Опять не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
;Попы смелей творят молитвы.
34На третью ночь свечи; едва горят;
;И дым густой, и запах серный;
Как ряд теней, попы во мгле стоят;
;Чуть виден гроб во мраке черный.
35И стук у врат: как будто океан
;Под бурею ревет и воет,
Как будто степь песчаную оркан
;Свистящими крылами роет.
36И звонари от страха чуть звонят,
;И руки им служить не вольны;
Час от часу страшнее гром у врат,
;И звон слабее колокольный.
37Дрожа, упал чернец пред алтарем;
;Молиться силы нет; во прахе
Лежит, к земле приникнувши лицом;
;Поднять глаза не смеет в страхе.
38И певчих хор, досель согласный, стал
;Нестройным криком от смятенья:
Им чудилось, что церковь зашатал
;Как бы удар землетрясенья.
39Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
;Погасли все и закурились;
И замер глас у певчих на устах,
;Все трепетали, все крестились.
40И раздалось… как будто оный глас,
;Который грянет над гробами;
И храма дверь со стуком затряслась
;И на пол рухнула с петлями.
41И он предстал весь в пламени очам,
;Свирепый, мрачный, разъяренный;
И вкруг него огромный божий храм
;Казался печью раскаленной!
42Едва сказал: «Исчезните!» цепям —
;Они рассылались золою;
Едва рукой коснулся обручам —
;Они истлели под рукою.
43И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:
;«Восстань, иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный нот
;На мертвом, неподвижном лике.
44И тихо труп со стоном тяжким встал,
;Покорен страшному призванью;
И никогда здесь смертный не слыхал
;Подобного тому стенанью.
45И ко вратам пошла она с врагом…
;Там зрелся конь чернее ночи.
Храпит и ржет и пышет он огнем,
;И как пожар пылают очи.
46И на коня с добычей прянул враг;
;И труп завыл; и быстротечно
Конь полетел, взвивая дым и прах;
;И слух об ней пропал навечно.
47Никто не зрел, как с нею мчался он…
;Лишь страшный след нашли на прахе;
Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон
;Младенцы вздрагивали в страхе.
Суд Божий над епископом
1Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод; народ умирал.
2Но у епископа милостью Неба
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
3Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
4Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
5«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет», —
Так говорил изумленный народ.
6К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворён:
В нем угостит их епископ Гаттон.
7Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края…
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.
8Глядя епископ на пепел пожарный
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».
9В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.
10Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
11Он обомлел; он от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
12Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
13Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Реинской башне спасусь» (говорит).
14Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.
15В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.
16Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.
17Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
18Смотрит он… кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
19Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник… а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.
20Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
21Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,;
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?
22Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.
Другие статьи в литературном дневнике:
