Михаил Юдовский

* * *
Мы вечером бездействовали, ждя
явление Христа или дождя,
когда важней бездействие поступка,
и капли, отлетая от окна,
доказывают, кажется, сполна,
насколько всё значительное хрупко.

И эта грань оконного стекла
хранила и дороже нам была,
чем мир во всей его дороговизне,
покуда мы сидели взаперти,
на скатерти льняной, как ассорти,
мозаикой выкладывая жизни.

И время, заглянувшее на чай,
крестило рот, зевая невзначай,
тайком благословляло нас обоих
и молча удалялось. И окно
смотрелось, как чернильное пятно
на белых выцветающих обоях.

И лампа над поверхностью стола
космическим корабликом плыла,
и мы, осатаневшие от фальши,
у лампы гибли, словно мотыльки, –
настолько друг от друга далеки,
что только горизонт казался дальше.
25.04.2015

* * *
Полночь. У встреченных мной прохожих
слегка серебрятся лица.
Небо застегивает пальто на коже,
просунув луну в петлицу.

Фонари недокуренными бычками
мигают в предвкушении флирта.
Город глядится в меня зрачками,
расширенными от спирта,

искушает подворотнями, проходными дворами.
Притворясь доступно-простою,
жизнь осыпает меня дарами,
которых я вряд ли стою.

Прячет меня в затонувшем ковчеге
полночь глухонемая,
то ли, как Вий, поднимая веки,
то ли века поднимая.

Скачет по крышам кумир сотворенный,
трубя в заводские трубы.
И каждый миг, словно конь дареный,
стискивает зубы.
25.04.2015

* * *
Страна похожа на бутерброд,
упавший маслом на шаровары.
Граница скалит щербатый рот
от уха к уху – гуманитары,
тихи, как мыши, бледны, как моль,
везут в патронах табак и соль,
везут в снарядах муку и крупы,
везут обратно в пакетах трупы.
У вас купчина, у нас товар,
у вас громада, у нас армада...
На то похоже, что Боливар
снесет обоих – из автомата.
И пьется вволю, и естся всласть,
пока дымятся сердца на блюде,
и, как обычно, бездарна власть,
и, как всегда, умирают люди.
Глядятся в бездну глаза столиц,
но из столицы не видно лиц,
а только слышен высокий голос –
шутя подвесивший жизнь на волос.
Он острословит, что жизнь – икра
с чужою смертью. Изгиб Днепра,
покинув русло, залив траншеи,
готов обвиться петлей на шее.
Чернеет небо, черна земля,
черно дыханье и воздух черен.
И сном младенческим спят поля,
Отяжелев от свинцовых зерен.
Им снится, будто бы чист простор,
и миг прозрачен, и карты биты.
И дует ветер с Карпатских гор
во все трембиты.
24.04.2015

* * *
Молчат каспийские равнины,
молчат таежные стволы,
ершалаимские раввины
и тегеранские муллы.

Скажи мне, белорусский Неман,
скажи мне, беспокойный Йемен,
и ты, священный часослов,
и ты, упавший в бездну демон, -
ну, что там слышно у хохлов?

Горят хакасские просторы,
болота средней полосы,
звенят столовые приборы,
звонят кремлевские часы.

И под суровый бой курантов
двенадцать верных адъютантов
из чаши пьют болиголов
и в меру собственных талантов
гадают: что там у хохлов?

Тучнеет рожь, тускнеет просо,
леса построились во фронт,
и знаком вечного вопроса
согнулся темный горизонт.

Небесный свод, стелясь полого,
синеет празднично и строго
под благовест колоколов.
И ангел спрашивает Бога:
«Ну, что там слышно у хохлов?»

Другие статьи в литературном дневнике:

• 26.04.2015. Михаил Юдовский
• 22.04.2015. Михаил Юдовский