Он над ней колдовал, он менял, словно хамелеон
на палитре цвета, корпел над изгибом овала.
Он ваял ее, как влюбленный Пигмалион.
Галатея не оживала.
Он пытался причалить ее, как ладью, к берегам,
обезумев, вращал наобум колесо штурвала.
Он молился всем известным ему богам.
Галатея не оживала.
И однажды, когда затупилось резца острие
о безжизненный мрамор, как о панцирь лангуста,
он внезапно понял, что любил не ее,
а свое искусство.
13.04.2015
Быть желаю
Быть желаю – холмами Аркадии,
красивыми каменными аркадами
на Гавельской улице в центре Праги;
дрожжами, бродящими в сердце браги,
чересполосицей бегущих зебр,
пешеходным мостом через утренний Днепр,
соединяя правый и левый берег;
Средиземным морем, одной из Америк,
аргентинским танго, негритянским блюзом,
бильярдным шаром – подмигивая лузам
и ударяясь лицом о борт;
трассой в Бориспольский аэропорт,
которая сворачивает, не дойдя
до аэропорта; шумом дождя,
упавшего в чашку с черным кофе;
укрывшей от солнца крест на Голгофе
широколистной цветущей магнолией;
Внутренней Монголией, Внешней Монголией –
на границе Китая и созвездья Весов;
стрелкою песочных часов,
еще не придуманной человеком;
двадцать первым, сто двадцать первым веком
с густыми ресницами; полнозвучьем ноты,
заполняя космические пустоты,
иглою юлы, острием иглы
и каплей нектара, летящей в соты
на тоненьком хоботке пчелы.
12.04.2015
* * *
Приглашенный в гости на чашку кофе
и творожный пирог, таявший во рту,
я беседовал с хозяйкой о погоде, о катастрофе,
угрожающей миру, подбрасывал коту,
дородному персу с внешностью шахиншаха,
небольшие куски, ловил укоризненный взор
хозяйки, поглядывал – то на ползшую, как черепаха,
часовую стрелку, то на узор
фарфоровой чашки родом из Мейсена,
ощущал в голове какую-то мутную смесь
и пытался понять сквозь это месиво,
что я делаю здесь.
Сидевшая напротив немолодая женщина
предлагала еще пирога, подрезала лимон.
На донце чашки открывалась трещина,
похожая на раскол времен.
Переломная эра, раздув капюшон, словно кобра,
сжимала пространство в смертельный круг,
глядела, как мир выворачивает ребра,
как ломают друг друга пальцы обеих рук,
слушала, как в лязгающих и грохочущих звуках,
удушливое, точно в горле застрявший ком,
новое время рождается в муках,
причащаясь кровью и молоком.
Кофе в прозрачном термосе темнел от скуки,
на меня поглядывая, как на врага.
Кот назойливо терся о мои брюки,
требуя новый кусок пирога.
Заоконный свет, скользнув по гардинам,
распластался в углу между плинтусом и стеной.
«Знаете, – сказала хозяйка, – мир когда-нибудь станет единым –
одной колыбелью или могилой одной».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
