выпадая в диснейленд
невысокий человек неопределенного возраста, с черными волосами крупными кучеряшками, одетый в растянутый грязный серый свитер с черными ромбиками и непомерно широкие, висячие, неопрятные штаны, в стоптанные кроссовки, производящий в общем впечатление, будто он пару часов назад бежал из психиатрической лечебницы. его электрогитара отражает прожектора, играет на высоком потолке солнечными зайчиками. его бас-гитара с шелковыми струнами кокетливо подрагивает длинными усами. микрофон, будто худая птица в поклоне, изогнут так, что пинболл находится на уровне солнечного сплетения исполнителя. невысокий человек не обращает ни малейшего внимания ни на своих камрадов, ни на прожектора, ни на аудиорежиссера, который расположился в зале с пультом, ни на саму аудиторию. он играет надрывно, безостановочно, яростно, упоенно. он поет, нагибаясь к микрофону чем дальше, тем ниже - под конец снимает устройство со стойки и почти приседает - так что становится похож на беспризорного экстатического мальчика под дождем. он сияет, этот человек, и одного взгляда на него достаточно, чтобы впасть в транс. кажется, что если бы он просто вышел на сцену, сел на стул и закрыл глаза, ничего бы не делал - все равно тебя также разорвало бы, просто оттого что он такой, другой от всех, будто он и не человек вовсе. то, что тебя бьет крупная дрожь, замечаешь лишь к середине концерта. он светится изнутри, и единственный фактор, который удерживает тебя от того, чтобы выскочить на сцену и повиснуть у него на шее с воплем "О-о, Леня, господи мой вседержителю, я готов отдать за вас свою ничтожную жизнь, Вы - брат мой во Христе, вы бессмертны и непревзойденно прекрасны" - это бигбой, здоровенный, лысый и жирный, который не подпускает к артистам на десять метров. Гитарист находится у левого края сцены, которую не покидает вплоть до самого конца. Играет, зажмурившись, сам к себе прислушиваясь. Кладет *** на все, что его окружает.
По центру деревянно пляшет с пивной банкой, полной шуршащих семян, в руке, длинный, худой, нескладный смазливый урод в черном костюме. Волосы его, то ли максимально выбеленные, то ли просто отчаянно блондинистые, собраны на макушке в странную панковатую конструкцию, обозначить которую можно исключительно как "выщип шухерной". Изредка подскакивает он к своему микрофону, выкрикивает дико, высоко и хрипло в такт гитаристу, глядит в огни рамп, в слепящие прожектора. глаза его ненормально блестят, в пластике читается адреналиновое опьянение. Потом, наконец, когда исполнив очередную композицию музыканты затихают, он простирает руки к небу, расширяет глаза, орет "ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА", ничего не имея в виду, наслаждается собственной невъебенностью, торжествует и веселится. то и дело он бросает изображать участие в исполнении, подбегает зачем-то к габою, делает в его сторону невнятные, лишь им двоим понятные пассы. тот отнекивается, указывает на него кокетливо инструментом, потом, когда меняет габой на бас-кларнет, начинает сосредоточенно отмахиваться от высокого. Тот же дожидается очередной паузы, прикрывает страстно глаза и читает стих. он так шумно дышит, что невозможно разобрать ни слова, кроме последней строчки. содержание ее - "да-да, да-да, да-да, НЕТ". Олег Гаркуша. Он умеет играть на всем из того, что находится на сцене, однако предпочитает исполнять декоративную роль на сцене.
Духовые, клавишные, ударные. Контрабасист - он выглядит молодым и неряшливым опиушником, с растрепанными каштановыми волосами до плеч, он склоняется к контрабасу, как к любимой женщине, ухмыляется во весь рот, косится в зал, изредка едва заметно хихикая, когда какой-нибудь заядлый слушатель выпадает в шумное ликование.
Они играют без перерывов, в конце каждой композиции следует импровизация. нечто неслыханное, невиданное, сверхъестественно великолепное, вышибающее душу. потом, исполнив, кажется, "зимы не будет", не прощаясь и немного капризно встают, словно по команде, и уходят за кулисы. аудитория забивает проходы между рядами, нервно отбивает ладоши аплодисментами, свистит, ревет, топает ногами, требует расставания. музыканты выходят снова.
- Всем спасибо, - с постельной страстью сообщает Гаркуша, и решительно, как на войну, они начинают играть завершающую вещь. та оранжировка "Бобэоби", которая называется "Мешок" - стихи Хлебникова, положенные на музыку. исполняют иначе, чем на записи, техничнее, сложнее, вдохновеннее. Федоров, разгорячившись до крайности, швыряет гитару на сцену, хватает микрофон, перемещается на середину сцены. "ГЗИ-ГЗИ-ГЗЭО, ГЗИ-ГЗИ-ГЗЭО, ГЗИ-ГЗИ-ГЗЭО-О-О-А-А-А-А" вопит надрываясь, сначала сгибается пополам, потом распрямляется, откидывает голову назад. тебе, стиснутому в проходе, начинает казаться, что земля уходит из-под ног, холодно и жарко - как при шаманских ритуалах. это "А-А-А-Э-Ы-Ы" он тянет максимально долго, пока воздух в его легких не кончается. затем яростно кидает микрофон об пол и быстро, не прощаясь, даже не глядя в зал, покидает сцену. музыканты доигрывают, уходят вслед за ним за кулисы. одинокий, дьявольский, в кружке прожектора остается лишь Гаркуша и кладет узкие ладони на микрофонную стойку. он улыбается.
- С-с-спасибо, - говорит он растянуто, как пьяный. - С-спасибо вам большое. Удачи вам всем и счастья, - некоторое время молчит, смотрит в пространство, потом неожиданно добавляет. - Там, на выходе... Девушки Поют.
Он уходит.
они все нечеловеческие. Но Леня Федоров. Разве можно после такого усомниться в том, что Федоров - бог?
Другие статьи в литературном дневнике:
