ПОБЕДА
Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.
Еще вынесет много обмана бумага,
Еще бросят историю под ноги злу...
Но проходит сквозь дыры победного флага
Вся история мира, как нитка в иглу.
* * *
Боль запоздалая. Совесть невнятная.
Тьма над страною, но мысли темней.
Что же ты, Родина невероятная,
Переселяешься в область теней?
Не уходи, оставайся, пожалуйста,
Мёрзни на холоде, мокни в дожди,
Падай и ври, притворяйся и жалуйся,
Только, пожалуйста, не уходи.
Родина милая! В страхе и ярости
Дай разобраться во всём самому…
Или и я обречён по ментальности
Камень привязывать к шее Муму?
Плещется речка и в утреннем мареве
Прямо ко мне чей-то голос летит:
«Надо убить не собаку, а барыню,
Ваня Тургенев поймёт и простит».
* * *
Время поста и пора разговенья.
Стол и тетрадка. Огарок свечи.
Бездна молчанья и пропасть забвенья –
Слева и справа – зияют в ночи.
Что происходит со мной? Непонятно.
Жизнь утекает, как капли с весла.
Доброе слово и кошке приятно,
Я же, как кошка в когтях у орла.
Выше и выше взлетает несчастье,
Страшно когтями по тучам скрести.
То ли меня разорвёт он на части,
То ли над пропастью бросит: лети!
Что за беда? Не пойму и не знаю.
Знал Кузнецов, да сказать не посмел.
Русь подо мною. Лечу. Умираю.
Вот и сбывается всё, что хотел.
* * *
Разбит мой мир, растоптан и подавлен,
И, в ожиданье Божьего суда,
Я, как свеча, над родиной поставлен,
Чтобы сгореть от вечного стыда.
* * *
Оказалась мёртвой Родина.
Как ни взглянешь – всё тоска.
На цепи сидит юродивый,
Строит замки из песка.
Одесную тьма шевелится,
А за тьмою блеск и шик.
Скоро память перемелется,
Пар поднимется, как «пшик».
Всё предсказано, измерено.
Как всегда, под звон оков,
Крысы выстроят империю,
Гимн напишет Михалков.
РОДИНЕ
Я ступаю по тонкому льду
Над твоею холодной водою.
Только чувствую: эту беду
Не утянешь на дно за собою.
Впереди - беспросветная ночь,
За спиною - полоска разлада.
Дорогая, хорошая! Прочь!
Ничего от тебя мне не надо!
Я прощаюсь с твоей красотой,
С незадачей твоей избяною...
Я не знаю, что стало с тобой,
Ты не знаешь, что будет со мною.
Не жалей, не зови, не кричи.
Никуда возвращаться не надо.
В тихом омуте стынут ключи
От небесного рая и ада.
Мне теперь что назад, что вперёд,
Спотыкаться, скользить и кружиться...
Но на веру твою, как на лёд,
Я уже не могу положиться.
Оглянусь: ты стоишь у плетня,
Ожидая, что всё-таки струшу...
И жалеешь, и любишь меня,
Как свою уходящую душу.
* * *
Хотя б напоследок - у гроба,
Над вечным посевом костей,
Подняться на цыпочки, чтобы
Стать выше проклятых страстей.
Подняться туда, где и должно
Всю жизнь находиться душе.
Но это уже невозможно,
Почти невозможно уже.
* * *
Поздно руки вздымать и ночами вздыхать.
Этот мир повторяет былые уроки.
Всюду лица, которым на всё наплевать,
Всюду речь, у которой чужие истоки.
Я закрою глаза, я закроюсь рукой,
Закричу в темноте Гефсиманского сада:
– Если стала Россия навеки такой,
То не надо России… Не надо… Не надо.
Перепуганный насмерть, забытый в ночи
Посреди иудейского вечного царства
Я пойму перед смертью: кричи не кричи,
А придётся пройти через эти мытарства.
Что ж, идите, идите к подножью Креста,
По такому знакомому следу мессии…
Было грустно, евреи, вам после Христа,
Погрустите немного и после России.
* * *
В доме моем ничего не осталось.
Ночь на исходе. Но время темнит.
В озере ночью вода отстоялась,
Цапля, как облако, в небе стоит.
Льется с берез золотая усталость,
Киноварь с охрой летят на испод.
Вот и осталась мне самая малость
Дней перелетных и вечных хлопот.
Счастье ушло. Но осталась свобода –
Та, что похожа на полный расчет,
Та, что случается после ухода
Тех, кто уже никогда не придет.
ЗЕРКАЛЬНОЕ
Напрасно в душе ожиданье мерцало,
В душе остывающей – всё сожжено.
Как будто земля это только зерцало,
Где царство небесное отражено.
Святая Мария в нем плачет Ниобой,
Эдем из зерцала восходит Москвой;
Небесная нежность становится злобой,
Улыбка – печалью, а радость – тоской.
Земное зерцало – мерцающим зевом
Глотает великое дело богов…
И правое тут же становится левым,
А левое правым – на веки веков.
Но кончится морок и время полона,
Осколками станет всё то, что мертво,
Когда золотая стрела Аполлона,
Победно войдет в отраженье его!
Я И БРОДСКИЙ
Я был печальным и неброским,
Я ненавидел «прыг» да «скок»
Не дай мне, бог, сравнений с Бродским,
Не дай-то, бог, не дай-то бог!
Стихов его чудесный выдел
Я вряд ли жизнью оплачу.
Он видел то, что я не видел
И то, что видеть не хочу.
Он, как туман, не верил точке,
И потому болтливость длил,
И боль земную на цепочке
Гулять под вечер выводил.
Он верил образам и формам,
Особым потчевал питьём,
Но пахли руки хлороформом
Марихуаной, забытьём.
И понимал я злей и резче,
Что дым клубится без огня,
Что как-то надо поберечься
От слёз троянского коня.
ЦАП-ЦАРАП
Звёздный час пришёл невольно,
Как с ночной галеры раб.
Отчего же сердцу больно:
Цап-царап да цап-царап?
Молоко горчит, а пенка,
Словно сладкое желе.
Зря ты, Женя Евтушенко,
Помогал мне на земле.
Не осталось, Женя, веры,
Всё отбито на испод.
Не хочу бежать с галеры
В мир банановых господ.
Полно стынуть на морозе!
Пусть живут подольше, брат,
И в стихах твоей, и в прозе:
Цап-царап да цап-царап.
Проводи меня, Евгений,
В нищету мою и грусть.
Пусть во мне вздыхает гений,
Я с ним дома разберусь.
ОКТЯБРЬ
За десять лет, прошедших с октября,
Когда меня расстреливали танки,
Страна жила бессмысленно и зря.
Мы в темноте таились, как подранки.
Не сосчитать теперь уже потерь,
Напрасно к Богу Родина взывает:
И тот, кто грабил, грабит и теперь,
Кто убивал, всё так же убивает.
Сгорело всё - от сердца до звезды,
Погибли люди близкие по духу
За десять лет разрухи и беды,
За десять лет хождения по мукам.
4 октября 2003 года
* * *
День Победы. Смертная тоска.
Как вагон, Россию отцепили...
Подменили даты и войска
И героев павших подменили.
Мир спасён. Америке – виват!
Для России – водка и корыто.
Что ты плачешь, маленький солдат,
За проклятым Одером зарытый?
Возрождайся, память, из обид
Под сияньем воинского флага!
Что Париж, Варшава и Мадрид,
Что весь мир без взятия Рейхстага?
Русский дом измазали смолой,
Оплели лукавыми словами.
Встань, солдат, над пеплом и золой,
Посмотри в утраченное нами.
Там, вдали, где праведники лбом
Бьются в пол святого каземата,
Спит Земля в сиянье голубом
Под пилоткой русского солдата.
РУССКАЯ ТРИЗНА
Россия! Родимая! Ты ли, так долго о вечном лгала?
А нынче, с глазами пустыми, в постель чужеземца легла…
Потом, из дурмана и пены, ты вышла – и села на снег
И бритвою резала вены своих остывающих рек.
Раздетая, с ликом из воска, ты плакала, водку пила;
Молилась на белое войско, и красное войско звала.
Поодаль стояла старуха. «Кто плачет? – спросила она.
Сказали: «Какая-то шлюха, сошедшая ночью с ума!
ТОСКА ПО ГОГОЛЮ
Во власти Бога, весь во власти, он, с озареньем на челе,
Давил нечаянные страсти, как тараканов на столе.
Он ждал какой-то доброй вести и пил смирение до дна.
Но мертвецы из «Страшной мести» всегда стояли у окна.
Гремела цепь былых привычек, не позволяя дальше жить.
В его душе сидел язычник, и он не мог его убить.
А тот смотрел светло и юно, и Гоголь буйствовал, без сна,
Ломая ребра Гамаюна, сжимая горло Перуна.
Он сдал Царь-град и предал Трою, поджёг Диканьку, не дыша.
И роковому перекрою подверглась русская душа.
Он жил в аскезе и в запрете, и быстро высох, как тарань.
Но даже в мутном Назарете была его Тьмутаракань.
Жизнь становилась слишком узкой, как сток для крови на ноже.
Он говорил: «Какой же русский!..», но ездил медленно уже.
Нелепый, согнутый вопросом, он никого уже не звал.
Лежал один. И длинным носом почти до Бога доставал.
ДЛЯ МАЛОГО СТАДА
Больше тайна не скрыта печатями. Прочитай до конца и держись.
Приговор утвержден окончательно: «Мир погибнет. Останется жизнь».
Не спасутся артисты и зрители, всё свершается ныне и днесь.
Это нам предстоит упоительно потерять всё, что было и есть.
Скоро с бледной усмешкою гения, словно в строчках босого Басё,
Из туманного лона знамения выйдет месяц, решающий всё.
Вот и жди, умирая от нежности, разводя разноцветный туман,
Тридцать дней и ночей неизбежности, что предсказывал нам Иоанн.
Засияют небесные лезвия, станут пылью земной торгаши;
И откроется (после возмездия) невозможная тайна души.
***
Россия, Русь! В тоске величья,
В кругу неверия и лжи,
Меняй одежды и обличья,
Но дух нетронутым держи!
Среди земных и горних множеств,
Объятых тьмою и огнём,
Ты велика, как безнадёжность,
Что в сердце вызрела моём.
Пройдут наркоз и летаргия,
Взойдут из пепла зеленя…
Храни, храни свой дух, Россия,
Хотя бы в сердце у меня!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
