Валерий Перелешин

Салатко-Петрище (Перелешин) Валерий Францевич (1913-1992)

Благодарю Сергея Александровича Луговцева
за предоставленные тексты трех венков сонетов Валерия Перелешина

Крестный путь

1

Пилат грешит колеблющимся словом,
А Ты идешь под плети и на смех:
Вот первая из незабвенных вех
Того пути, что вечным будет зовом.

А мне с чего о шествии крестовом
Начать рассказ? Где тот начальный грех,
Источник бед и отречений всех,
Что стал моим погонщиком суровым?

Ты, правый, был как солнце над толпой,
А я, гордец, не падал пред Тобой.
Творец, судим Ты тварью был ничтожной,

Я пред Творцом стоял и вновь стою,
Рассчетливый, лукавый, осторожный,
Неверьем боль усугубив Твою.

2

Неверьем боль усугубив Твою,
Я, как Пилат — вернее, как Иуда,
Твой ученик, не раз свидетель чуда,
Тебя на казнь с улыбкой предаю.

Я мог бы быть с Тобой в Твоем раю:
Недаром ведь во снах ко мне оттуда
Святой Рэйсбрук приходит и Гертруда,
И я от них все тайны узнаю.

Пророк писал, что проклят всяк распятый,
И все-таки два сильных палача
Навьючили на узкие плеча

Тяжелый крест — огромный, угловатый,
Я от людей тревогу скрыл мою,
Но от Тебя — и я не утаю!

3

Но от Тебя и я не утаю,
Владыка мой, страстей многообразных!
Запутавшись в софизмах и соблазнах,
Над пропастью живу я, на краю.

И в глубине то черную змею,
То, иногда, химер я вижу разных:
Они ползут в прорывы снов бессвязных,
Как только я от бдений устаю.

Ты ослабел под тяжкой ношей крестной,
Ты в пыль упал, но снова палачи,
Хлеща бичем, как твари бессловесной.

Велят идти, и звякают мечи,
А я стою беспечным празднословом:
Какой во мне пример Пилатам новым!

4

Какой во мне пример Пилатам новым,
Я показал от самых юных лет:
Я загашал Тобой зажженный свет,
Но сам себя венчал венком лавровым.

Каким шутом я был тогда дешевым,
С младенчества предызбранный поэт.
Когда бежал от знаков и примет,
Прельстясь игрой и счастьем мотыльковым!

Да и теперь все только о себе
Я говорю, когда уж Кальварии
Видны холмы, и громкий плач Марии

Разносится с упреками судьбе,
И, потрясен отчаяньем грозовым,
Я над венком расплакался терновым.

5

Я над венком расплакался терновым,
Как над собой я плакал столько раз,
Когда в очах надежды луч погас
И ночь пришла драконом трехголовым.

Отрадою Ты был печальным вдовам,
Ты, как ягнят, сирот невинных пас,
Но не за них душа болит у нас
И на земле, и под небесным кровом.

Плач матери... И Симон Кириней
Не вспомнил ли о матери своей?
Подходит он и просит позволенья

Крест понести — в пример крестоношенья.
С тех пор себя я в грудь вседневно бью,
Над язвами Твоими слезы лью.

6

Над язвами Твоими слезы лью,
А надо бы рыдать почти до крика:
Ведь каждый гвоздь, и терния, и пика –
Моя вина, я это сознаю.

Да, подражать должны бы житию
Мы твоему, святая Вероника,
Своим платком с истерзанного лика
Отершая кровавую струю.

И засиял на полотне убруса
Ужасный взор, где мука и любовь,
А красками служили пот и кровь.

Как часто я пред образом Иисуса,
Отчаяньем влекомый, предстаю,
Но в жертву я так мало отдаю!

7

«Но в жертву я так мало отдаю!»,—
Я говорю все чаще, все суровей.
Не поздно ли других просить условий,
Когда потоп и ветер бьет ладью?

Я жизнь любить почти перестаю:
Нет радости от временных любовей,
А сеть морщин уже вокруг надбровий
Легла — и лишь о смерти я пою.

Измученный дорогой каменистой,
Ты вновь упал, поранив лик пречистый,
Ты изнемог под бременем креста.

А я согбен горбом многопудовым:
Коснись его касанием перста,
Чтобы помочь упасть моим оковам.

8

Чтобы помочь упасть моим оковам,
Пошли меня, как Вечного Жида:
Пусть буду я бездомным навсегда
В блуждании хотя бы стовековом.

В чужих морях Козьмой Индикопловом
Пусть плаваю бесцельно до суда,
Но пощади и допусти туда,
Где те, кого Ты спас чудесным ловом.

Вот женщины, мелькавшие вдали,
Тишайшие голубки, подошли,
Но, робкие, не смеют утешений

Произнести. Да буду я храним
Молитвой их, и дальше средь падений
Веди меня крутым путем Своим!

9

Веди меня крутым путем Своим,
Который всех дорог земных печальней:
Меж молотом и крепкой наковальней
Разбей меня, развей, как легкий дым.

Позволь пройти томлением святым,
Чистейшею Твоей исповедальней,
Чтоб родины небесной голос дальний
Заблудшему был зовом дорогим.

Ты в третий раз упал вблизи Голгофы,
Но уж идти не надо: Ты дошел.
А мне еще смирить так много зол,

Так много лжи раскрыть — до катастрофы.
Но лишь один мне знак необходим —
Чтоб не был я ни счастлив, ни любим.

10

Чтоб не был я ни счастлив, ни любим,
Все отними: единственные очи,
Сиявшие, как вещий сон пророчий,
И маяком служившие благим;

Все то тепло, которым холод зим
Я побеждал в душе моей — короче,
Все до конца, чтоб возлетел из ночи
В чистилище рожденный серафим.

Вот, из одежд бесстыдно извлаченный,
Ты у креста, и плоть обнажена,
И плоть страшна, чтоб понял обреченный:

Одежда лжи и знанья не нужна.
Освободив от лжеименных знаний,
Доверь и мне сокровище страданий.

11

Доверь и мне сокровище страданий:
Я пронесу, как нес однажды Ты,
Всесильный Бог, сошедший с высоты,
Пророческих свершенье предвещаний.

Час настает от века жданной брани
Решающей. Последней пустоты
Час настает, и вознесут кресты
Наследники Твоих же обещаний.

Разведены святые руки врозь,
Ладони их проторгнуты насквозь...
О, если бы, казнящий и чудесный,

Стигматов дар — подарок золотой
Я получил, как Твой залог небесный,
Когда-нибудь, счастливый и больной!

12

Когда-нибудь, счастливый и больной,
Я разлюблю ненужный дом непрочный
И выступлю на подвиг одиночный,
На праведный, на неизбежный бой.

Храни меня в той битве роковой
Десницею своей пренепорочной
И защити от гибели полночной,
И от копья, и от стрелы дневной!

Прекрасное истерзанное тело
Вознесено в забаву для рабов,
Но этот крест — я утверждаю смело —

Spes unica*, охрана и покров:
К нему лечу, как на крылах желаний,
Воздев свои податливые длани

Spes unica — единственная надежда.

13

Воздев свои податливые длани,
Мучителей благословил Христос.
«Исполнилось!» — Он, плача, произнес
И отошел в извечный мир сияний.

Там нет ни слез, ни боли, ни рыданий,
А здесь, увы, прольется море слез
Над прядями разметанных волос,
Над ранами, над пыткой расставаний.

Таившийся среди мудреных книг,
Из тьмы на свет выходит ученик,
С ним Иоанн и Mater Dolorosa,

И с ними я, не узнан их толпой,
И я шепчу: «Мне не страшна угроза:
На черный крест и я взойду с Тобой!»

14

На черный крест и я взойду с Тобой,
С Тобой сойду и в холод преисподней,
С Тобою же, блаженней и свободней,
Воскресну вновь, разбуженный трубой.

Ты погребен в пещере гробовой,
Чтоб я, сосуд, какого нет негодней,
По милости, по кротости Господней,
Наполнился живительной водой.

Четырнадцать Ты сделал остановок;
Четырнадцать, беспомощен, неловок,
Я песен спел, волнуясь от стыда.

Одравдан ли поэт венком готовым?
Что, если вновь сегодня, как тогда,
Пилат грешит колеблющимся словом?

Магистрал

Пилат грешит колеблющимся словом,
Неверьем боль усугубив Твою,
Но от Тебя и я не утаю,
Какой во мне пример Пилатам новым.

Я над венком расплакался терновым,
Над язвами Твоими слезы лью,
Но в жертву я так мало отдаю,
Чтобы помочь упасть моим оковам.

Веди меня крутым путем Своим,
Чтоб не был я ни счастлив, ни любим:
Доверь и мне сокровище страданий.

Когда-нибудь, счастливый и больной,
Воздев свои податливые длани,
На черный крест и я взойду с Тобой!

***

Кедр и птица

1

Ты - мощный кедр, я - маленькая птица:
Нас вырастил один и тот же лес,
Кивали нам с улыбчивых небес
То солнца луч, то беглая зарница.

Ты долго спал глубоким сном провидца,
Свидетеля несбывшихся чудес:
Ты рос и рос, превозмогая вес,
От сил земли стремясь освободиться.

Ты видел сны - и знал, конечно, ты,
Что Божий дар приходит с высоты.
Ты знал, и ждал, и рос ко мне навстречу.

И ты узнал - так сердцем узнают
Приход судьбы, - что я тебе отвечу,
Когда в лесу метели запоют.

2

Когда в лесу метели запоют,
Суровые полуночные страны
Нашлют на нас седые ураганы,
Косматую пургу на нас нашлют.

Ощерятся, но - бесполезный труд! -
Пусть злы они и разрушеньем пьяны,
Ты видывал и бури, и туманы,
И, как до них, ты строен, прям и крут.

Но бедных птиц мороз не пожалеет,
Не пощадят ночные холода,
И горе тем, кто выпал из гнезда,

Напрасно мать любовно их жалеет!
Лишь мощные деревья нам не лгут:
Ты мне даешь защиту и приют.

3

Ты мне даешь защиту и приют
От севера, от хищника, от ночи,
Чьи души злы и дальнозорки очи:
Везде найдут, обманут и убьют.

«Доверься мне! - ты звал. - И отойдут
Опасности: заботливейший зодчий,
Я дом воздвиг, и ты под кровлей отчей
Жизнь проживешь, не зная бед и смут.

Сильны мои настойчивые корни,
Покрыто мхом высокое дупло.
Зачем гнездо? Здесь мягче и просторней.

Зачем гнездо? Здесь сухо и тепло!»
Я поняла: вот райская светлица,
Где я могу от бури притаиться.

4

Где я могу от бури притаиться? -
Об этом я не думала с тех пор.
Но есть в лесу пожар, и есть топор,
Есть молния ... Им кто не покорится?

Пусть у корней твоих ручей резвится,
Пусть лесокрад нарвется на дозор,
Но молния - как вышний приговор,
И пользы нет ни плакать, ни молиться.

Все гордецы, которых видел свет,
Все силачи - гиганты и Антеи,
Все умники - Эдипы, Одиссеи, -

Один удар, и вот их нет как нет!
Кто хочет жить, тот должен с міром слиться:
Здесь хорошо, не надо шевелиться!

5

Здесь хорошо, не надо шевелиться, -
Всегда тебе мой голос говорил.
Но ты, мой друг, большой и полный сил,
Ты не умел и не хотел смириться.

Я ведала: однажды разразится
В лесу гроза, и в плеске черных крыл
Царь-молния - твой бледный Азраил -
Слетит к тебе, чтоб местью насладиться.

Ты упадешь, и я паду с тобой,
Взметнется ввысь твой пламень голубой,
Сольется с ним и мой костер ничтожный.

Таков закон природы непреложный:
Лишь молния нам возвещает суд,
Пусть ветер зол и зимний север лют.

6

Пусть ветер зол и зимний север лют,
Не может нас смутить их гнев бессильный:
Придет весна, и голос замогильный
И злоба их затихнут и спадут.

Могучего пигмеи не согнут;
Свободного в закут не втиснут пыльный;
Колодки сбив, уйдет на волю ссыльный;
Зерно умрет, зато хлеба взойдут!

Лишь Божий гром казнит непоправимо,
Лишь молния сжигает до конца
Любовь, и сны, и рифмы, и сердца,

Лишь смерть одна не пролетает мимо,
Так пусть хоть день, хоть несколько минут
Меня хранит зеленый твой уют!

7

Меня хранит зеленый твой уют,
А вкруг корней уж крепнут паразиты:
Завистливы, хитры и ядовиты,
То льстят они, то кровь твою сосут.

Ты видишь ли, что - ненасытный спрут -
Тебя сосет омела, что увиты
Плющом твои большие ветви ... Сыты
Твои друзья, так будешь ты разут!

Не верь, не верь притворным их приветам,
Подорожи и влагою, и светом,
Доверие мое не обмани!

Ужель и в том могла я ошибиться,
Что у тебя, в святой твоей тени
Мне и во сне невзгода не приснится?

8

Мне и во сне невзгода не приснится,
И выстрелы не сгонят наяву,
Я думала, и прятаться в траву
Захочет ли, о кедр, твоя жилица?

Но лжец мутит, клевещет клеветница,
Презренный трус натянет тетиву,
Поднимет лук подлец ... А я живу
Одним тобой: ты жизнь и ты гробница.

Мой девичий тебе наскучит смех,
Захочешь ты блистательных утех,
Иных дерев и осиянных далей ...

Я лишняя среди твоей родни,
Мне жаль твоих торжественных печалей,
Но я с тобой и в солнечные дни.

9

Но я с тобой и в солнечные дни,
С тобой и в дождь, и в черный день, и в серый,
Ты стал моей единственною верой,
Милей любви, страшнее западни!

Умеешь ли? Так в сердце загляни -
Любовь, земной не мерянная мерой:
Ни пытками, ни жупелом, ни серой
Не вытравишь! Ответь и сохрани

Такую же! Пусть в Африке, в Тибете,
В Австралии я буду, пусть в плену -
Я вырвусь, я вернусь в твою страну!

Меня ничьи там не удержат сети,
Я их прожгу крылом! Спадут они,
Лишь позови меня, шепни, вздохни!

10

Лишь позови меня, шепни, вздохни,
Я новым сном приду к тебе - прелестней
Минувших снов, я стану сном и песней -
Прими ее и снова мне верни

Напевами ветвей твоих ... Усни
И утром вновь под эту песнь воскресни,
И вновь расти, торжественней, чудесней,
Напевами моими прозвени!

С далеких гор, где гордо стынут скалы,
С полян сквозных, где осы прячут мед,
С больших морей, где всплескивают шквалы

И мореход задумчивый поет, -
Всё, всё собрав, что дорого и бренно,
На твой призыв я прилечу мгновенно.

11

На твой призыв я прилечу мгновенно.
Поверь, поверь, нигде и никогда
Ни с кем себе я не совью гнезда:
Зачем гнездо, когда любовь нетленна?

Моя любовь огромна и смиренна,
Твоя любовь застенчиво-горда:
Сомнения уходят, как вода,
Любовь царит и высится надменно.

Любовь - броня, любовь - крепчайший щит,
Обоих нас любовь да сохранит!
О, если бы, сквозь беды и невзгоды,

Мы пронесли до Страшного Суда
Божественный дар жертвы и свободы -
О, если бы - сквозь бури и года !..

12

О, если бы, сквозь бури и года,
Мы сберегли святыню той любови!
Она у нас - не беснованье крови,
Не похотей слепая чехарда,

А жертвенность. Проходят без следа
Телесные желанья, но суровей
И чище мы. Мы любим без условий,
Без клятв и слез, без лести и стыда.

Нам испытать пришлось, по воле Бога,
Позор и страх, но, глядя на тебя,
Твердила я: «Крута у нас дорога,

Но оба мы пройдем ее, любя,
Чтобы, вдвойне чисты и совершенны,
Остались мы верны и неизменны!»

13

Остались мы верны и неизменны,
Хоть верстами сейчас разделены.
Мы счастливы друг другом. Мы верны.
Друг другу мы желанны и бесценны.

Ты шепчешь мне: «Одна во всей вселенной!
Тебе мои моления и сны!»
И я зову: «Дождемся ли весны
Медлительной, о друг мой несравненный?

Мы согнаны, разметаны судьбой,
И всё же ты со мной, а я с тобой
Сопряжены, верны, нерасторжимы.

Пройдет пожар, откатится орда,
Вновь будем мы блаженны и любимы,
Полны одной любовью навсегда».

14

Полны одной любовью навсегда,
Мы связаны не временным порывом:
Ты без меня не можешь быть счастливым,
Я без тебя - потухшая звезда.

Я облечу моря и города,
Но никого не назову красивым:
Пусть в памяти и в сердце терпеливом
Глубокая хранится борозда!

Пусть будет боль, но слава этой боли:
Она пришла взамен любви и воли,
И я ее как счастье пронесу.

И часто я - ночами мне не спится -
Твержу «Опять мы будем жить в лесу:
Ты - мощный кедр, я - маленькая птица»,

Магистрал

Ты - мощный кедр, я - маленькая птица:
Когда в лесу метели запоют,
Ты мне даешь защиту и приют,
Где я могу от бури притаиться,

Здесь хорошо, не надо шевелиться:
Пусть ветер зол и зимний север лют,
Меня хранит зеленый твой уют,
Мне и во сне невзгода не приснится!

Но я с тобой и в солнечные дни:
Лишь позови меня, шепни, вздохни, -
На твой призыв я прилечу мгновенно,

О, если бы, сквозь бури и года,
Остались мы верны и неизменны,
Полны одной любовью навсегда!

1.IV.1952
Таньцзин

***

Звено

1

Жизнь у конца - и снова у начала:
Окончен путь поэта-чудака,
Обречена последняя строка
Забвению на празднике развала.

А та душа, что жалобно взывала
О чистоте родного языка,
Скитается, бездомная, пока
Ей очередь родиться не настала.

И нас двоих решительной чертой
Ночь разлучит - жестокой немотой.
Есть, может быть, виденья и приметы,

Но разве ты, намеком или сном
Встревоженный, не устрашишься Леты,
Едва замрет кладбищенский псалом?

2

Едва замрет кладбищенский псалом,
Ты с похорон вернешься, мой Евгений,
Ласкать себя теплом отдохновений
И тешиться словесным ремеслом.

О, если бы и мне взойти тайком
На твой чердак по клавишам ступеней,
Любил бы я твой уголок весенний -
Тебя, жену и сына за столом.

Непрошеный, невидимый, но нежный,
И зависти, и ревности чужой,
За слуховой стоял бы я межой

И, снова в путь пускаясь неизбежный,
Простился бы с негреющим теплом -
Настойчивый, со вскинутым челом.

3

Настойчивый, со вскинутым челом,
Я не застрял в бездумном счастьи этом:
Пытался быть монахом и аскетом,
Подвижником в отрепьи власяном.

Для всех я был угрюмым чужаком,
Пособником пугающим приметам:
Житейское сплетенье тьмы со светом
Казалось мне соблазном и грехом.

Бессильные перебирая четки,
Для разума я воздвигал тюрьму,
Где скопчества унылые решетки

Гонимую подчеркивали тьму.
Теперь, когда борьба отбушевала,
Я поднимусь на гребень перевала.

4

Я поднимусь на гребень перевала,
А дальше - вниз, но в давке городской
Найду ли я нечаянный покой,
Которого пустыня не давала?

Сумятица огромного вокзала,
А на полу - незрячею толпой
Раздавленный, затоптанный левкой:
Судьба цветка моей судьбою стала.

От родины за тридевять земель
Нужны ли мне воспоминанья сердца?
Но издали призыв единоверца

Мне возвратил разлюбленную цель,
И снова я на берегах Байкала:
Ведь там не раз душа моя бывала.

5

Ведь там не раз душа моя бывала:
Забыть ли ей холодную страну,
Неяркую небес голубизну,
Что надо мной когда-то колдовала?

Забыть, забыть! Обмякла, отзевала
Жизнь тусклая, но, отходя ко сну,
Я угадать могу еще одну -
Ближайшую - в долине Сенегала.

Грядущая не будет ни важней,
Ни призрачней теперешней моей.
Жизнь-золушка! Грустя в сиротской доле,

Ты по утрам, платок связав узлом,
Царапины, порезы и мозоли,
И сны несла, и замыслы на слом.

6

И сны несла, и замыслы на слом
Душа моя, и с каждою кончиной
Ее тюрьма ложилась рыхлой глиной -
Оплаканным зачем-то костяком.

Я истлевал, снедаемый песком,
Лобзаемый подземною ундиной.
Так и теперь: благой Первопричиной
Размолото, лишь в облике ином

«Я» оживет - вернувшаяся птица -
И станет петь о страсти и тоске
За прутьями, в искусственном мірке.

Но будет ли повторная темница
Мне, новому, казаться прежним злом?
Так хорошо не помнить о былом!

7

Так хорошо не помнить о былом:
В ином краю, в каком-нибудь вигваме,
Доверчиво тянуться к новой маме
За нежностью, за теплым молоком,

К ней прибегать с улиткой и листком,
Упрямиться и хныкать вечерами
И, овладев негибкими словами,
Заговорить нерусским языком.

В двенадцать лет карабкаться по скалам,
Прислуживать охотникам бывалым
И доедать объедки на пиру.

Потом узнать желаний плотских жала.
Дозволено резвиться на ветру
Кораблику - до нового причала.

8

Кораблику до нового причала
Дано любить крылатую мечту.
Любил и я святую чистоту,
Что помыслы о счастьи исключала.

Мне музыка нездешняя звучала,
Надмирную сулила высоту, -
Когда бы я остался на посту,
Та чистота меня бы увенчала.

Я отступил. Я отдал грубый плуг
За выдумки, за книги, за досуг.
Я изменил пареньям литургии,

Но выплачу долги мои вдвойне,
Когда в моей заплаканной России
Отечество определится мне.

9

Отечество определится мне
Не жребием случайным, а по мере
Раскаянья: тогда к чистейшей вере
Я подойду, к любви и тишине -

И с Господом замкнусь наедине
В подпольи ли, в холодной ли пещере,
Но только бы не отворялись двери
Назад, к людской возне и болтовне!

Я сам прервал сладчайшую беседу
С подателем премудрости - Христом,
Чтоб изнывать в бездействии пустом

И колесить по собственному следу.
Позорный долг я возмещу вполне
В какой-нибудь заброшенной стране.

10

В какой-нибудь заброшенной стране
На стыке гор и пламенной пустыни -
Дай прошагать по зарослям полыни
С колючкою, приставшею к ступне.

Внеси меня на вздыбленной волне
К язычникам, которые поныне
Не ведают о правде и святыне,
О верности ни другу, ни жене.

Да буду я в грядущем воплощеньи
Бестрепетным свидетелем Твоим:
Твоим во всем - и в жизни, и в ученьи,

И за Тебя да буду я гоним
Толпой людей, воинственной и странной
С тамтамами и хрипотой гортанной.

11

С тамтамами и хрипотой гортанной
Я подружусь, хотя и не знаком
Я ни с одним дикарским языком
И слышу в них раскаты речи бранной.

Пришлец и там, но, небесами званный,
Останусь ли случайным пришлецом?
Вздохну ли там, как здесь, перед концом,
Что на земле родной я нежеланный,

Но за морем, назло своей родне,
Избранник мой заплачет обо мне,
О том, что всё могло бы быть иначе,

И проклянет постылую Москву.
А может быть, о том не зная плаче,
Кликун, и там я к Богу воззову?

12

Кликун, и там я к Богу воззову,
Быть научусь послушней и смиренней,
Чтоб эти семь последних воплощений,
Пройдя, как сон, остались наяву.

А дальше - взлет к большому торжеству,
В бессменный день от чехарды явлений,
Чтоб не было для духа отступлений
Во мнимый плен, к земному колдовству.

Но, связанный непоправимой клятвой,
Я в мір вернусь - теперь уж за тобой -
И нарекусь архатом, боддисатвой,

Твоим гуру, учителем, судьбой,
Венцом даров безжалостных венчанный,
Игралищам противник неустанный.

13

Игралищам противник неустанный,
Супружеству - паденью с высоты,
Родительству - нелепице мечты
О вечности, условной и туманной.

Я отниму и якорь твой обманный
И разгромлю причалы и мосты.
Всё потеряв, наполнишь сердце ты
Безличною осмысленной осанной.

Когда же вновь настанет юный день,
Я возведу предызбранного брата
На новую неровную ступень

По лестнице святого Зиккурата -
Ничтожный шаг, но ближе к Божеству -
И снова часть бессмертья изживу.

14

И снова часть бессмертья изживу,
И, снова в мір отосланный, я стану
Показывать недальнюю нирвану
Бездетности, безженности, вдовству.

Моим телам не раз истлеть во рву,
Наперекор гробнице и кургану,
Не раз уйти пророку и шаману
В забвение, в седую трын-траву.

Любимый мой, вольнее и крылатей
Вставай и ты от месива зачатий,
Акростихом, сонетом ключевым,

Травинкою у глыбы пьедестала
Над тем тобой, что снова стал живым!
Жизнь у конца - и снова у начала!

Магистрал

Жизнь у конца - и снова у начала!
Едва замрет кладбищенский псалом,
Настойчивый, со вскинутым челом,
Я поднимусь на гребень перевала.

Ведь там не раз душа моя бывала
И сны несла и замыслы на слом:
Так хорошо не помнить о былом
Кораблику - до нового причала.

Отечество определится мне
В какой-нибудь заброшенной стране
С тамтамами и хрипотой гортанной.

Кликун, и там я к Богу воззову,
Игралищам противник неустанный,
И снова часть бессмертья изживу.

18-20.IX.1972
Переработано 28 и 29.Х.1975

Другие статьи в литературном дневнике:

• 11.11.2025. Валерий Перелешин