***

Алла Тангейзер: литературный дневник

В интернете творится прямое, нескрываемое издевательство. Не знаю, кто непосредственно это делает, петербуржцы или уже здешние умельцы. Вчера одна недоделанная, дистрофичная горилла мужеска полу даже сказала мне на выходе: «Это может плохо кончится». Я ответила ему нецензурно, что оно кончится, естественно, плохо, но я изо всех сил постараюсь, чтобы оно кончилось ещё страшнее и хуже, чем они ждут. У них-то мозгов нет, им бессмысленно не то, что говорить, но и повторять одно и то же по двести раз, но я пишу на всякий случай, вдруг это прочитает хоть кто-нибудь с мозгами (чудеса всё-таки изредка бывают). Я живу при фашистском режиме, и не то, что не жду, но и не желаю, чтобы при нём что-нибудь было хорошо, настолько это получилось бы омерзительно (поскольку забывать как минимум то, КАК умерли мои родители, я не собираюсь). И поскольку второго и более адекватного Нюрнбергского трибунала с соответствующими приговорами к повещению лидеров и родоначальников ЭТОГО нынешнего мира не будет точно (почти никого не осталось, кто мог бы всерьёз хотя бы слово сказать против этой нынешней международной власти, тем более уж — кто бы действовал: все или куплены за брошенную им кость, или спились (споены), или (в основном) просто больше ничего не соображает кроме того, что разрешено соображать. А раз не будет Нюрнберга (т. е. это плохо не кончится для них), значит, даже просто я сама не допущу чтобы это кончилось для меня как угодно, кроме как плохо и очень плохо. Повторяю в трёхтысячный раз: я ненавижу ЭТОТ мир, он мне омерзителен весь и во всех своих основах, и я НЕ ХОЧУ, чтобы «мне было хорошо», у меня другие интересы и цели. ЭТИМ миром я возмущена до глубины души, до всего своего собственного основания, и это не изменится. Ну а потом, у них (особливо в СПб) я — жертвенное животное, им НАДО, чтобы я промучилась и омерзительно умерла. С чем, с чем, а с моей смертью у них всё получится, только я постараюсь умереть не столько омерзительно, сколько страшно, перед тем ещё раз навеки прокляв Спб.
Ещё допутинские люди могли это понять, — во всяком случае, таких было ещё достаточно. Нынешние «люди» интерпретируют всё через жо, и толком не поймут что к чему даже приблизительно. Но я разговариваю не с ними, а как я уже сказала, в надежде на чудо: вдруг да отыщется хоть кто-нибудь один с неотшибленными ещё мозгами, который это прочитает...
...В какой-то газетки типа «Метро» тут писали, что россияне с образованием всё более переориентируются на ручной труд, и врачи хотят пойти в повара, а офисные работники — в швеи (и что-то там ещё). Я понимаю, что это было написано не без тайного сарказма, но ведь этих РОССИЯН действительно, глядишь, «переориентируют», и пойдут себе врачи в повара, и не будет ни демонстраций, ни забастовок, ни сколько-нибудь реального возмущения, — сырьевым придатком ЭТА страна станет молча. С другой стороны, «что надо народу», ещё Александр Сергеевич Пушкин однажды, было дело, заметил:
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
(«Свободы сеятель пустынный...»)
Вроде, сейчас — всё. /13.35./


/15.11./ В перерыв я раздумывала, привести ли здесь полное стихотворение Пушкина, или только хотя бы добавить концовку, или оставить, как есть. Сейчас решила просто дать ссылку:
А ещё я подумала, что по моим записям в интернете все эти мои взрывы и выплески действительно могут быть не очень понятны. Просто, если описывать всё остальное, что иногда происходит, этому надо было бы посвятить всю жизнь без обеденных перерывов (а оно того не стоит). Но, НАПРИМЕР, кроме описанного эпизода с гориллёнышем и начавшейся бодяги в интернете, вчера я не однажды слышала не случайное слово "Петербург", а накануне кормёжки ко мне подошёл нестарый бродяга, которого я помню потому, что он уже подходил как-то с чем-то подобным (на самих кормёжках его не видела, хотя могла и просто не обратить внимания) просто на улице, как будто мы знакомы, и стал радостно спрашивать: "Ты говорила, мы с тобой в Петербург поедем, - так когда поедем?" Я его просто так и в лицо не узнАю, да и вообще, видала его в белых тапках, особенно с Петербургом (что приблизительно ему и ответила). Но однажды, без такой, правда, наглости, у меня один тоже ни с того, ни с сего, спросил панибратски "Когда ты в Питер поедешь?" — я ответила: "После твоей смерти." Он всерьёз испугался, дурачок, чуть ли не в ведьмы меня записал, хотя мог бы, на самом-то деле, с того момента считать себя бессмертным...
В общем, вокруг меня очень часто (а чуть раньше — всегда) мутится что-нибудь такое, что описывать - нет ни смысла, ни интереса, ни сил, но в напряжении это держит в постоянном, а мои взрывы делает более объяснимыми. Но ситуация действительно накаляется (даже дядьё опять начинает демонстративнее отливать), а я тем временем никогда не забываю, что грядёт тридцатилетие школьного выпуска, которое наверняка (по плану) должно быть декорировано очередными некро- и психо-романтическими эпизодами. Стараюсь быть осторожнее, особенно в знакомствах, включая приличные, особенно когда это попахивает заведомостью и сценарными проработками. (Кому надо — поймёт. Если захочет.) /15.47./



Другие статьи в литературном дневнике: