*
Он вышел из метро,
душа опять кровила.
– Лови, братан, ведро, –
жизнь с ним заговорила.
В руке дрожит боксмод,
в душе сидит заноза,
он от и до урод,
находка для Ламброзо.
Вокруг калейдоскоп:
витрины, люди, фары,
на барышнях в трико
блестят аксессуары.
Уикенда круговерть
его вот-вот затянет,
здесь где-то ходит смерть
в сиреневом кафтане.
Дрожит в руке смартфон:
– Придумал чёрт субботу.
Спуститься, сесть в вагон,
Вернуться на работу?
Он долго смотрит вверх
на звёздное оплечье
и ловит первый снег
дыханием и речью.
Уходят фонари,
как поезда, в потёмки,
и кажется: в крови
асфальт, до дыр протёртый,
от инея седой,
джинсовый, серый, синий,
зернистый, молодой,
покрытый сеткой линий.
Повсюду рококо,
лоснятся тротуары,
как будто душ Шарко
пролился на бульвары.
Повсюду волшебство,
а он стоит икает,
в Винмаркете его
любая кошка знает.
Смутившись как курсант,
замешкался у кассы.
и будто арестант
идёт домой вдоль трассы.
Под ним асфальт горит.
– Спасибо за участье, –
жизнь снова говорит, –
уже не будет счастья.
Панельные дома,
свет окон негасимый.
– Ах, белая корма!
Стопэ! Вот здесь красиво!
Чему нас учит Кант? –
он наконец смеётся.
И антидепрессант
из горла в горло льётся.
