Нас никто не спасёт.
Мы привечены адскою мукой
за века до рожденья
и тянем анафемы нить.
Мы из племени Каина:
души отмечены буквой,*
и поэтому их
до суда никому не сгубить,
и не сделает нас
безысходности пытка сильнее –
нас убили давно
те, кто душу и жизнь даровал.
Чем вина их незримее,
тем наши страсти больнее.
И раскаянья нет,
и чернеет небесный провал.
Наши злые дороги
слезами беда окропила,
словно шрамы земли –
их не смогут разгладить дожди.
Нас Венера в ночи
молоком ядовитым поила,
и не знала любовь,
что таит скорпиона в груди.
Воздадим же хвалу
нашей спутнице верной – недоле,
не вступая с богами
в пустой, унизительный торг.
На кровавых крылах
понесём
благо слёз,
счастье боли,
и безумие сна,
и паденья смертельный восторг.
___________
* Раши (Раби Шломо бен Ицхак) в своих
комментариях на Тору поясняет знак Каина так:
Бог начертал одну из букв своего имени на его лбу.
Птицетени
На улицах, отданных птицам,
Безжалостный птичий разгул.
О, Боже, не дай оступиться
ни мне, ни другим
на бегу!
(c) Яков Рабинер «Птицы Хичкока»
И чернее обычного
этот канал
с металлическим
шелестом водным.
Я горячие руки
в него окунал,
и от бед
становился свободным.
Помнишь?
Наши мечты
– рой крылатых речей –
в быстрокрылые стаи сбивались,
улетали
под сенью весенних лучей,
никогда,
никогда не сбывались;
возвращались
по осени
тихой тоской,
жёлтым пеплом листвы
под ногами.
Пепел наших имён,
их алтарный покой –
осень, ставшая нами…
Птицетени
глотают палитру дождя.
Злато лет
стало чёрною пылью.
Я кричу,
заржавелый свой глас
не щадя,
что на этой земле
мы были!
По подвалам каким,
по каким мастерским
разбросало друзей
лихолетье?
На холодном окне
дождевые мазки;
за окном –
беспризорные дети.
Мне мерещится,
в кинопроекторе кадр,
предпоследний,
вдруг остановился.
Дрогнул,
словно
торпедой
пробитый фрегат,
посветлел
и
воспламенился.
Но пока чернота
не настигла детей,
пусть под ливнем
бегут бесенята,
и последний
мечтатель,
судья,
лицедей
за спиной
скажет громко:
«Стоп.
Снято!»
Как хорошо, что не было меня
Судьба не предначертана богами,
Но явлена пытливому уму.
Судьба - лишь то, что сделано руками
И в нищенскую брошено суму.
Я вижу все не пройденные дали
С той стороны зеркального стекла.
Мы не рождались там и не страдали
И вьюга плетью спины не секла.
Нас миновали нищета и голод,
Беда не исковеркала лица.
Как хорошо, что мать, покинув город,
Не моего приветила отца.
Как хорошо, что жизнь не допустила
Ни койки, ни параши, ни креста;
Своё перо не окунув в чернила,
Не посрамила чистого листа.
Я не любил и я не ненавидел,
В груди напрасно не берёг огня.
Как хорошо, что рок меня похитил,
И в этом мире не было меня...
Отрешился от тела…
Отрешился от тела, попал неизвестно куда.
Вижу, землю сухую ласкает морская вода.
Это день или ночь – я никак не могу угадать.
Нет ни ада, ни бесов – и это уже благодать.
Недостроенных лестниц покрытые пылью ряды
Смотрят в чёрное небо осколками старой беды.
Видно, к звёздам по ним не подняться, наверх не взойти –
Камнем падай туда или птицей бескрылой лети.
Жизнь уже позади, но пугает посмертья преддверье,
И, готовый рыдать, я на звёзды гляжу с недоверьем.
Свет разлуки
Тебе – мои стихи немые,
Тебе – мотив мой непростой.
Он повстречал тебя впервые
И был отравлен красотой.
Любви прекрасны злополучья.
Ночных костров я помню пляс
И нас рознившие созвучья,
И тайны, сблизившие нас.
На неизбывном расстоянье
Мы неприкаянно близки.
Благословляю расставанья
Полуживые огоньки.
Пусть вешний свет тебе приснится,
Ресниц коснувшись и бровей.
Я запою бескрылой птицей
На серой влажности ветвей.
А ты запомнишь только эхо
И, став ребёнком на заре,
Печаль отринешь, как помеху,
Оставив сон в календаре.
Твой нежный призрак, тихий, скорый,
Меня не знавший никогда,
На миг появится за шторой
И растворится на года.
Кровавое спасение
Солнце слабое, солнце нищее,
На меня ты не трать лучей.
Бог чарующий, Бог всевидящий
Даровал мне своих палачей.
Палачей самых резвых, истовых,
Потому, что должны принесть
Их сухие удары и свисты их
Мне победу и кровь, и честь.
Я, как все безымянные нищие,
Призван с мукой Земли совладать.
Будет горе водою и пищею,
Словно высшая благодать.
Над кровавым костром-побоищем
В миг назначенный крик мой взлетит…
Век закончился – звать кого ещё
Мне незримый наставник велит?
В скрежетаньи бессонной пыточной
Состязаются сталь и медь.
Немотою застыло избыточной
В моём сердце – в живой тюрьме
Время прежних богов и капища,
Где играли и дети, и львы –
Рассказал бы о них – но как ещё,
Если нет ни строки, ни главы?
Если мёртвых наречий забвение
Обезгласило сердце и ум…
И не слышно ни флейты, ни пения
Сквозь манежный, ликующий шум.
Я – судьба под могильною тяжестью
Зим и лет, что нельзя сосчитать,
Я – любовь, что не видела радости
И себя не посмела назвать.
О, душа, дом ночной в запустении,
Ты очаг, приютивший ветра.
Грянет утро кровавым спасением,
Загорись же призывно с утра!
Зацвети, стоголосое полымя
Угнетённых сердец Земли!
И воскресну чистым и голым я,
В колокольно-зефирной дали.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
