…С Виталием Коротичем, отметившим два года назад своё 70-летие, я познакомился заочно четверть века назад, за пять лет до его прихода в «Огонёк» на пост главного редактора. Случилось это на почве нашей общей любви к Болгарии, широко праздновавшей в 1981 году своё 1300-летие. В ту пору наша семья активно переписывалась с воспитанниками Ивановского интердома Чавдаром Драгойчевым и Александром Карастояновым, с известными болгарскими теннисистками сёстрами Малеевыми, с певцом Бисером Кировым и многими другими. Однажды даже от имени Тодора Живкова письмо получили. В одном из номеров выходящего на русском языке болгарского еженедельника «Софийские новости» прочитал тогда статью главного редактора украинского журнала «Всесвiт» Виталия Коротича «Ваша страна стала для нас частью жизни». Публикация запала в память своей искренностью, задушевностью и тем особым слогом, которым в совершенстве владеет известный российский публицист Юрий Рост. Той статьёй было положено начало рабочей папке «Виталий Коротич», в ней накапливались газетные и журнальные статьи, принадлежащие перу Коротича. Это собирательство длилось около трёх лет.
За это время я успел узнать, что уроженец украинского города Каменки Черкасской области Виталий Коротич – врач-кардиолог по первому образованию. Его первая поэтическая подборка была напечатана в 1961 году. Стихи заметил поэт Назым Хикмет, известный очень многим по песне «Дадим шар земной детям». И хотя он никогда в жизни не встречался с Коротичем, напечатал две одобрительные статьи о них в «Литературной газете». После публикации нескольких поэтических сборников В. Коротич навсегда простился с медициной, решив посвятить свою жизнь литературной деятельности. До прихода во «Всесвiт» редактировал молодёжный украинский журнал «Ранок». Его имя часто цитируется в одном ряду с именами Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко…
В марте 1984 года мне попала в руки «Пионерская правда» со статьёй В. Коротича «Найди себя!». Скупил в киосках «Союзпечати» более десятка номеров с упомянутой публикацией. Отправил в адрес журнала «Всесвiт» увесистую бандероль, сопроводив её письмом в адрес Коротича с просьбой вернуть газеты с автографами для болгарских «сентябрят» и пионеров 58-й школы города Иванова. В последней в ту пору по просьбе директора Тамары Лапшовой я организовывал работу совета отцов. Совет занимался трудными подростками, а точнее – с трудными подростками, одинокими в своей мальчишеской неприкаянности. По этому поводу даже переписывались с Министерством просвещения Грузинской ССР. Одно время по призыву «Комсомолки» завалили президента США Рейгана открытками протеста, текст которых печатался на её страницах.
Ответное письмо Коротича с вложенными в конверт газетами с неформальными автографами Виталия Алексеевича не заставило себя ждать.
В то время как раз был опубликован журнальный вариант публицистического романа В. Коротича «Лицо ненависти», написанного им по следам трёхмесячного пребывания в Америке. Сегодня есть немало желающих поставить в вину Виталию Алексеевичу его написание: мол, вначале Коротич критиковал Америку, а затем (пусть на время) уехал туда жить. Критики словно забывают, в какое время писалась эта книга. Избранный в 1980 году президентом США Рональд Рейган возвратил Америку к риторике времён холодной войны середины двадцатого века, отодвинув вопрос о разрядке напряжённости на второй план. Весной 1983 года в своём выступлении перед консервативной христианской аудиторией американский президент назвал СССР «империей зла». По его инициативе в 1983 году в ряде стран Западной Европы были развёрнуты нацеленные на СССР ракеты средней дальности.
Нагнетание антисоветизма, естественно, наложило свой отпечаток и на саму Америку, сея недоверие, недоброжелательность и страх в душах её жителей. О тогдашнем состоянии США и царящей в ней подозрительности по отношению к Советскому Союзу, об искусственном нагнетании недоброты к нему и рассказывает роман, написанный в форме писем к любимой женщине.
«Книга написана в стране и о стране, где я бывал много раз, где у меня много друзей, которых я от души люблю, - писал автор во вступлении к «Лицу ненависти». – Книга написана во время, когда страна эта очень тяжело заболела и не могла отдышаться, когда людей пытались испачкать ненавистью, - многих удалось измарать».
Вполне естественно, что, благодаря Виталия Алексеевича за газеты с автографами, я поделился с ним мыслями о прочитанном романе, поинтересовался попутно, напечатано ли «Лицо ненависти» за рубежом и какие оценки ему там даются. В ответ поступила очередная бандероль из Киева с улицы Заньковецкой, где тогда жил Виталий Коротич. В бандероли находились только что вышедший в свет отдельным изданием роман «Лицо ненависти» с автографом автора и обстоятельное письмо от него.
«Дорогой Алексей Алексеевич, спасибо вам за доброе слово, за доброе письмо, - писал В. Коротич, - это удивительно важно для меня.
Что касается «Лица ненависти», то, говоря об оценках за рубежом, легко понять, что они были разными в разных странах. Словаки, к примеру, или болгары просто перевели у себя книжку. Что касается американцев, то было пока у меня в руках только несколько не то чтобы рецензий, а передач по радио - разные там «Свободы», которые, ничего не отрицая, строили свои рассуждения по системе – «а у вас негров линчуют», то есть говорили о том, что мы-де видим и описываем их, мол, сложности, а у самих нас…
Это было несерьёзно.
Разговаривал я только с одним американцем, знающим русский настолько, чтобы прочесть книгу, - это профессор-руссист из университета. Тот выяснял у меня, где же меня обидели лично, кто был ко мне невнимателен, на кого я так рассердился. В понимании среднего американца, который, в общем, довольно шовинистически настроен сегодня, не принимать американскую систему устройства жизни, их образ жизни может только сумасшедший.
Думаю, что книга выйдет в ряде стран, но никогда не появится в США. Они удивительно умеют выстраивать информационные барьеры и отрубаться от всего, что им неудобно. В США коротковолновых приёмников что-то около двух миллионов – в десяток, если не больше раз менее, чем у нас в стране, и нет у них привычки к слушанию иностранного радио. Читать на иностранных языках (не английском) у них умеют или специалисты, или иммигранты. Иммигрантам не до того, да им и объяснят в их же прессе, как что понимать. Остальные американцы – основная масса – живут в условиях очень чёткой информационной изоляции от мира. Телевидение у них не то, что у нас: ретраслянция идёт по закрытым кабельным системам и никакой добавочной телеинформации (из сопредельных Канады или Мексики, как у нас в стране принимают передачи из Финляндии, Ирана, Польши, Венгрии и т. п. во всех приграничных районах) телезрители США не получают. Если уж 11 % молодёжи США считает, что Советский Союз во Второй мировой войне был на стороне Германии против США, то какие там информационные проблемы помельче могут их занимать.
Они чётко отсекаются от всей неудобной им информации о США, находят самые обывательские причины для объяснения самых сложных и честных чужих действий (сейчас вот, к примеру, начинают шуметь, что-де отказ СССР от участия в Олимпиаде в Лос-Анджелесе – это акт мести за американский бойкот 1980 года и больше ничего). Они вообще умеют лихо перевирать, и, выйди моя книга в США, а английское издание всё равно будет, расскажут о том, что у меня вытащили деньги в нью-йоркском метро или оштрафовали за переход улицы в неположенном месте в Чикаго, - вот я и разозлился.
Они обычно такими вот элементарными приёмами компрометируют автора и делают его неинтересным для своей публики (никого ни с кем не сравниваю, понятно, но, когда надо было избавиться от Чаплина, они инспирировали серию статей, что он растлевает малолетних девочек, то есть элементарное объяснение самых сложных дел, чтобы обыватель скушал и успокоился). Помню, я был в Нью-Йорке, когда там показывали советский фильм «Премия», и начали говорить, что вот, мол, в СССР большая свобода, рабочие такие самостоятельные и т. п. Тут же в прессе была инспирирована статья о том, что фильм едва ли не подпольный и "рассказывает о забастовке на советском предприятии". По части дезинформации этим ребятам палец в рот не клади.
Короче говоря, средний американец по сравнению со «средним нашим» ограничен необыкновенно, и эта ограниченность воспитывается и охраняется….
В течение мая буду в Киеве и рад буду, если у вас май будет таким же тёплым и ласковым, как у нас.
В любом случае пусть Вам и Вашим близким будет тепло и славно. Искренне. Виталий Коротич».
После этого письма наша переписка обрела более или менее регулярный характер. При том чувстве взаимной симпатии, которое связывало нас, далеко не всегда мы с ним были единодушны в оценке тех или иных событий, происходящих в нашей стране. Оставаясь в душе врачом-кардиологом, Виталий Алексеевич, переживший однажды личную трагедию (их 12-летний сын Андрей погиб, забравшись во время игры в прятки в трансформаторную будку), изначально принимал и принимает близко к сердцу все боли людские, и эта боль наших душ живёт в его стихах и в его прозе. А потому, как бы ни расходились порой наши взгляды, Виталий Коротич поныне остаётся моим кумиром в литературе и журналистике. Вот несколько писем В. Коротича, положивших начало нашей переписке.
«Глубокоуважаемый Алексей Алексеевич, сразу же благодарю Вас за добрые слова и прошу прощения за то, что не отвечал на них вовремя. Жизнь меня вертит и некогда оглядеться.
В любом случае: добра Вам и неутомимости в заботе о настоящем и будущем Родины. О чём же ещё думать?
Верю, что мы когда-нибудь увидимся с Вами в этом тесном и всё-таки интересном мире. Поклон семье Вашей. Искренне. Виталий Коротич».
«Уважаемый Алексей Алексеевич, ещё раз спасибо Вам на добром слове! Легче работать, зная, что ты людям нужен. Тем более таким добрым, как семья Ваша.
У нас идёт съезд партии, заседаю, – шлю письмо в съездовском конверте. В № 1 журнала «Октябрь» за этот год – моя повесть. Взгляните, если в руки попадёт.
Всяких Вам успехов. Искренне. Виталий Коротич».
Следующее письмо В. Коротича связано с одним из периодов моей жизни времён учёбы на факультете журналистики Ленинградского университета. В бытность студентом познакомился с одним из участников обороны блокадного Ленинграда, бывшим фронтовым корреспондентом газеты «Ленинградская правда», известным советским писателем, автором романов «Журбины», «Молодость с нами», «Братья Ершовы», «Секретарь обкома», главным редактором журнала «Октябрь» Всеволодом Кочетовым. Занимаясь дипломной работой, посвящённой его фронтовой публицистике, встречался с Всеволодом Анисимовичем и его женой на литературной даче в подмосковном Переделкино. Там получил от него в подарок нашумевшую книгу «Чего же ты хочешь?», напечатанную в Минске по инициативе тогдашнего первого секретаря Компартии Белоруссии Петра Машерова и скупленную на корню идеологическим отделом ЦК КПСС, как рассказывал В. Кочетов, бывший сам членом ЦК. Кому-то из членов Политбюро роман, в котором ещё в 1968 году писатель спрогнозировал грядущий развал СССР, пришёлся не по нраву.
Воспоминания о переписке и встречах с Кочетовым послал на отзыв Виталию Коротичу. Некоторое время спустя они вернулись из Киева с пометками Виталия Коротича и его сопроводительным письмом.
«Дорогой Алексей Седых, - писал Виталий Алексеевич, - видите ли, я забыл дома свои блокноты, а посему – отчество Ваше, простите. Сейчас я лежу в больнице: переутомление, спазмы. Это скоро пройдёт. В больницу мне принесли и статью Вашу.
Во времена моей литературной юности В. Кочетов числился в великих ортодоксах и ему – временами умышленно – создавали репутацию этакого антиинтеллигента. Особенно в связи с «Чего же ты хочешь?»… Но время прошло, многое улеглось и В. Кочетов вовсе не такой уж бяка сегодня, а его твёрдость во многом поучительна, во всяком случае, понятна.
Статья Ваша – воспоминания – ко времени, разве что надо её слегка подредактировать, чуть ужать, избавиться от общих мест. Позволю себе сделать это подчёркнуто круто, можете в своём экземпляре учитывать не всё (или ничего не учитывать), но хочу, чтобы направление моей мысли было понятно. Избегайте мест, о которых Ильф говорил: "Ни у кого не украдено, но не своё» – стандартных определений вроде «древняя и вечно юная земля», «серебристый лайнер» и т. п., включая случившуюся уже вначале статьи «незабываемую пору студенчества». Впрочем, проглядите текст…
Желаю Вам великих успехов.
Рад был прочесть: зря Вы так скромничаете в приложенной записке.
Приветствую Вас с Днём армии! От души. Виталий Коротич».
Близилась весна 1986 года. В очередном письме Виталию Коротичу поинтересовался у него: не сможет ли он, находясь в больнице, написать статью для «Рабочего края» к майским праздникам. Заодно рассказал о деятельности нашего совета отцов, поделился своими мыслями и наблюдениями в этой связи. Вскоре пришла очередная весточка от Виталия Алексеевича.
«Уважаемый Алексей Алексеевич, большие, умные и нужные письма пришли от Вас. Здесь, в больнице, мне куда легче от знания того, что я нужен. Ваши письма помогают это понять.
Статью для газеты я мог бы попытаться писать уже дома – после 17.03. Если меня будут выталкивать в командировку или ещё во что-то мешающее делу – предупрежу Вас.
Съезд ХХVII всё выстраивает верно. Эх, людей хватило бы для реализации таких честных замыслов! Очень хочется!
Я продолжаю писать, хоть очень многие программируются сейчас на пережидание, пересиживание, приглядывание: а как оно всё повернётся?..
Схлопотал я за очень важную для себя публикацию в «Октябре»; боюсь, что за «Юность» мне двойники героя повести Колоса будут сыпать песок в буксы: судьба моя зависит от общего социального климата. Поглядим…
Точны Ваши мысли о воспитании: в этом корень. Нам надо в иных восстанавливать веру в великое дело, а иным и прививать её. А то у нас уже к убеждённости стали порой относиться едва ли не как к врождённому качеству. Мол, получил паспорт с Гербом, значит, наш, советский по всем параметрам…
Очень хорошо мне было разговаривать с Вами в эти дни. Спасибо. Пишите.
Поклон супруге Вашей по случаю Женского дня! От души. Виталий Коротич».
«Схлопотал» тогда Виталий Алексеевич от анонимного автора большой, на четыре колонки критической статьи «Читатель ждёт большего», опубликованной на страницах «Литературной газеты», за сатирическую повесть «Не бывает прошедшего времени», направленную против терпимого отношения к неонацистам, наблюдаемого в некоторых западных странах. А в упомянутой в письме публикации в журнале «Юность» сочными красками был обрисован образ писателя-деревенщика, живущего на асфальте и черпающего свои впечатления о жизни в селе от показушных выездов на дачу. Что касается социального климата в стране, то он менялся буквально на глазах. Тем временем из Киева пришло следующее письмо от Коротича.
«Я помаленьку очухиваюсь от болячек, - сообщал Виталий Алексеевич. – Меня на ноги поставили, но, главное, чётко вычертили карты моего здоровья и сказали, чтобы сдерживал прыть, не работал так много. Не знаю, как удастся сдержать: очень уж интересные времена. Погляжу, впрочем, - очень боюсь демагогов, которые сейчас взмахнут хвостами, восклицая в пользу того, что они вчера ещё изо всех сил низвергали. В общем, если будет у меня ощущение, что мои усилия нужны общему делу, не пожалею их. В противном случае засяду за нечто большое и медленное: давно хотелось сочинить мне «всамделишную» прозу – сил и времени никогда не хватало. Да и редакторские, и секретарские – в Союзе писателей, и депутатские обязанности поглощают время с великим немилосердием.
Так или иначе, – важно работать, зная, что ты интересен людям. Ваши письма дают мне это ощущение, а значит, - и силы. Желаю Вам того же, что и себе, – сил, вдохновения, надежды. А Вашим близким – доброты, уверенности в том, что всё будет лучше, лучше, лучше…
Искренне Ваш Виталий Коротич».
Наша переписка приобретает регулярный характер. Никогда не спрашивал у Виталия Алексеевича об этом, однако, осмелюсь предположить, что немалую роль в этом сыграло то обстоятельство (о нём я узнал десять лет спустя), что тёща Виталия Алексеевича – из ивановских ткачих, ивановские корни имела и жена Зинаида. Как бы там ни было, но несколько дней спустя я получил очередное письмо от В. Коротича.
«Дорогой Алексей Алексеевич, - писал он, - очень рад был Вашему доброму письму. Хорошо, что наша страна держится на крепких и честных руках и душах: ощущаю Ваши усилия и радуюсь тому, что Вы столь последовательны в реализации своих планов, в ощущении жизни страны и мира. Так хочется, чтобы всё изменялось к лучшему, очень важно, чтобы укреплялось наше достоинство, и люди лучше знали цену себе и стране своей, без рабского мельтешения, которое извело и унизило уже не одну душу. Трудно надеяться, что всё у нас вдруг пойдёт замечательно. Но важно поддержать людей инициативных и честных – тогда и пойдёт.
Обнимаю Вас и приветствую. В. К.»
Следующее письмо от Коротича поступило в начале мая, вскоре после чернобыльской катастрофы.
«Дорогой Алексей Алексеевич, начинаю писать это письмо, ещё не распечатав Ваши, ещё не покраснев от упрёков. Дело в том, что я не люблю людей необязательных и то, что обещанная статья осталась ненаписанной, – мой грех. Вы знаете, меня, как вызвали в Москву, как начали разговоры разговаривать, а затем, как улетел я, так в Мюнхене и очнулся. Вот и был там большую часть апреля, в Киев возвратился тридцатого.
Было трудно, было интересно, довелось вести дискуссии очень серьёзные и злые, снимать на киноплёнку (со мной был оператор) разные разности. Может получиться интересная работа о направленной на нас ненависти: хотелось бы смонтировать тревожный и убедительный фильм. Поглядим. А тем временем - из сделанного раньше – вышло обгрызенное интервью в «Лит. Газете» и полное интервью – в «Искусство кино» № 4. Вот, ежели попадёт Вам это самое «Искусство кино» в руки, непременно взгляните, мне было бы очень важно Ваше мнение.
Всё остальное назревает, бежит, но пока ещё не начало случаться – канун. Думаю о наших писательских съездах и стычках, которые должны многое прояснить. Хочу, чтобы все добрые люди были здоровы и счастливы, а Вы и все, кто Вам близок, – особенно. Искренне. Виталий Коротич. 1. 05. 86 г.»
Речь в письме шла о публикации в «Литературке», озаглавленной «Всякий, кто хочет помочь делу…», и интервью «Наше общее дело – кино», помещённого на страницах апрельского номера журнала «Искусство кино». В первом материале Виталий Коротич призывал разработать систему поиска и введения в Дело людей, соизмеримых с ним. «Но будем осторожны, - предостерегал он. – На первых порах, при разбеге постараются отодвинуть, опередить честных и нужных нечестные и ненужные фальшивоработники… Не менее опасны и люди пассивные, привыкшие отсиживаться в тени». Во втором случае журналистка Зинаида Фурманова и сценарист Виталий Коротич размышляли о роли кино в жизни человеческих обществ. «Мне думается, что главное, - настаивал Виталий Коротич, - формировать человека с качественно новым уровнем мышления. Мы должны всеми средствами, включая экранные, не допустить тиражирования сытого, глупого человека, который уже стал трагедией Запада. Нам надо остановить процесс бессмысленного обрастания барахлом и объяснить людям, которые представляют будущее как некий универмаг, где можно набрать вдоволь еды, питья, тряпья и считать свои контакты с обществом исчерпанными, что это не так. Мы строим будущее, чтобы грядущий человек был умнее и жил надёжнее в этом мире».
Следующее письмо от Коротича – лаконичный, но ёмкий отклик на чернобыльскую трагедию: «Дорогой Алексей Алексеевич, меня выдрали из Киева, доставили в Москву. Завтра утром я вылетаю для дискуссий в Лондон. Сумасшедший дом вокруг, сами понимаете. Очень непросто, очень непразднично в Киеве, но зато люди открываются нараспашку: кто есть кто, кто каков – это очень важно. Дети мои уедут, когда меня в Киеве не будет, а я возвращусь 25-26-го мая».
Вскоре после возвращения из Англии В. Коротич направляет очередную весточку в Иваново.
«Дорогой Алексей Алексеевич, - делится Виталий Алексеевич, - мотает меня и швыряет бурное время наше – что делать? Очень трудно и очень интересно было в Англии, страшно устал от общения с людьми недружелюбными: я, как собака, ощущаю ауру ненависти и всегда страдаю оттого, что столько накапливается вокруг ненависти этой. Сейчас – недолго – был в Киеве. Сколь ни странно, ощущаю приливы ненависти и здесь, на писательском, как прежде на кинематографическом, съезде. Люди озверели: как они друг на друга налетали, – будто враги лютые, будто на уничтожение шла борьба… Увидим, как будет на союзном съезде писателей: не хотелось бы, чтобы и там – так.
А меня сегодня же – за шиворот и в Москву: надо опять на какие-то переговоры, опять с кем-то ругаться в Европе, взъерошенной, настроенной и настраиваемой против нас. Выдюжим. С 17 июня полагаю жить - быть в Москве уже до самого писательского съезда, а будет он 24-29 июня.
Такие вот дела.
Иногда думаю о том, сколько усталости наползло в душу и как хорошо бы завалиться в траву хоть на недельку. Как?
Младший сын с моей мамой – в Тбилиси. 13-го мама возвратится сюда, оставив сына у тбилисских друзей, и жена со вторым сыном помчится туда, и уже будет скитаться по свету до сентября.
Так и живу. Извините за молчание: вот приду в себя, стабилизируюсь дома и оживу.
Ваш Виталий Коротич».
Вскоре после этого письма Виталий Коротич стал главным редактором «Огонька». Через несколько дней состоялся телефонный разговор с Виталием Алексеевичем, уверенно осваивающим новую территорию. В дальнейшем были непродолжительные разговоры и встречи на бегу в Москве и в Иванове, где Виталий Коротич побывал однажды с одним из ведущих журналистов «Огонька», сыном легендарного журналиста Генриха Боровика Артёмом. Изредка с Олимпийского проспекта столицы, где в то время жил главный редактор «Огонька», приходили в Иваново короткие весточки.
«Дорогой Алексей Алексеевич, - пишет В. Коротич в одном из писем, - болеть недопустимо. Весна врачует прекрасно, и, думаю, с солнышком возвратятся к Вам здоровье и силы. Так должно быть.
Мне очень трудно: и здоровье не всегда в порядке, и работы немыслимо много. Должно быть, я плохой редактор – всегда это подозревал, потому что слишком многое в коллективном журналистском деле замыкаю на себе. Но так уж сложилось, терпим.
«Огонёк» реформируется даже с некоей вызывающей выразительностью, но я-то вижу, как нужна ему публицистика, сколь необходимы постановочные общественно-политические материалы. Делаю, что могу.
Извините, что пишу редко, но живу урывками, всё журнал, журнал, журнал… Пишите. Искренне. В.К.»
После августовских событий 1991 года, когда Коротич остался преподавать в Бостонском университете США, мы надолго потеряли друг друга из вида. Очередное письмо Виталию Алексеевичу я отправил на его домашний адрес лишь в 1996 году с вопросами интервью для «Рабочего края». И вновь, как за двенадцать лет до этого, столь же быстро получил обратное послание. В нём – текст интервью и ответ на письмо.
«Дорогой Алексей Алексеевич, очень мне было хорошо получить письмо Ваше… Мне очень памятна наша переписка, запомнились Вы как человек открытый и по-хорошему простодушный. Живя многие годы среди окружения, где лживая публика не была редкостью, я научился ценить душевную простоту и открытость, как ничто другое. Рад я, что Вы продолжаете работать в газете, – даже завидую этому. Во мне как-то враз оборвался энтузиазм сочинительства и пригасло желание спорить с остальным человечеством, что-то ему доказывать. Исполнилось 60 лет (я даже с некоторой демонстративностью спрятался в этот день от всех на дачу, где нет никаких телефонов), и я читаю, размышляю. Не принимаю не то чтобы активного, а вовсе никакого участия в бурях политических и окололитературных. Боюсь, что это плохо кончится. Понемногу будут лягать меня все кому не лень: меня уже предупреждали о том, что не надо бы столь вызывающе отстраняться. А я просто устал. Устал до невозможности, до боли, до ужаса. Мог бы, наверное, сделать ещё кое-что, но лежат на плечах тонны усталости этой. Увидим.
В Америке я продержусь ещё с год-два, устал и там. Меня замечательно принимают, я нашёл своё место в чисто академической, очень особенной среде. Обрёл достаточно мировой авторитет, по которому зовут меня выступать то там, то сям. С нашими эмигрантами почти не общаюсь: отчасти и потому, что среда там здешняя, со всеми пороками, увезёнными на экспорт. С меня здесь хватило. Думаю, много людей ощущают примерно то же, что и я: конец эпохи. Мне повезло в том смысле, что я обладаю некоей финансовой независимостью – честно заработанной, тяжко завоёванной. Это странное, удивительное чувство: наша интеллигенция утратила его трагически напрочь – полной материальной независимости от страны, государства. Из нас его выжигали каленым железом, это чувство. А оно очень важно…
Поглядел я на своих друзей, на детей, на жену и маму, на тёщу (из ивановских ткачих, кстати, ветеран всего на свете, муж погиб при обороне Москвы) и подписал контракт с американским университетом. Я продаю свои знания и умения, которые, извините, здесь всем до фига. По-моему, это честно и отношений с Родиной не нарушает…
Так и живу. 22 августа полагаю уехать в Бостон. Год-два – и вернусь насовсем. Просто нет у меня других способов материально подстраховать семью. Да и интересно мне там работается.
Вы задаёте вопросы, я отвечаю на них для газеты. Даже фото нашёл. Если Вас всё устроит, пошлите, прошу, экземпляр мне.
Адрес мой домашний Вы знаете. На всякий случай прилагаю американскую визитку с тамошними координатами, заодно мои московские телефон и факс. Здоровья Вам. В. К. 30.07.96 г.»
Интервью В. Коротича «Родина не бывает советской или антисоветской» было напечатано на страницах «РК» 13 сентября 1996 года. В тот же день газета с публикацией ушла в Москву.
Виталий Коротич окончательно вернулся в Россию в 1998 году. Вскоре он возглавил редакционный совет киевского еженедельника «Бульвар Гордона», имеющего нынче более чем двухмиллионную читательскую аудиторию в ряде стран. В нём Виталий Алексеевич из номера в номер ведёт собственную колонку. Обосновался в Подмосковье. В 2000 году вышла в свет книга воспоминаний Коротича «От первого лица», рассказывающая об эпохе перестройки и её главных действующих лицах.
«В жизни не бывает черновиков, - пишет автор в предисловии к ней, - всё делается немедленно и насовсем. Тем выше должна быть ответственность за каждый поступок. Никто не может заставить человека подличать, если он сам не решится, если сам не оправдает себя... А, в общем, не всё так плохо, как иногда кажется. Всё даже очень интересно, надо только уметь отражать попытки унизить себя и не следует при этом унижать других. Вот и всё».
