Народ и раса

Архив Тимофеевой: литературный дневник

Размышления в стиле Шпенглера 54


Многозначность понятия «народ» так же очевидна, как очевидно и его использование сплошь и рядом как в публицистике, так и в науке, без уточнения смыслов. Грекам были необходимы три понятия: демос – полноправные граждане, лаос – свободные люди (включая метеков-иностранцев), этнос – сообщество, связанное родовыми узами. И вряд ли этих трех понятий было достаточно, чтобы вполне ясно соответствовать разнообразию контекстов.


Ошибка, укоренившаяся в современности, на которую указывал и Шпенглер, провозглашает, что историю творят народы. Мы же утверждаем, что народы историю не творят и никогда не творили – ни в одну эпоху. Народы вмещают в себя политические процессы, включаются в них той или иной частью, но они никогда не формируют эти процессы. Под творящим историю народом только в Новое время стали понимать нацию – общность, сплоченную политически, своего рода партию без партийного членства, но с общими убеждениями. Шпенглер говорит о «расцвете» понятия «нация» даже раньше, чем понятия «народ». Понятие «нация» становится популярным с Французской революции (1789), понятие «народ» – с победой русских над Наполеоном, к которой приобщились и германцы (1813).


В древней Греции демос никогда не считался творцом истории, даже когда собирался на «народные собрания» и принимал решения о войне и мире. Даже в Афинах Перикл, обращаясь к гражданам с пространной речью в финале похоронных церемоний, заканчивал ее без обиняков: «А теперь, оплакав должным образом своих близких, расходитесь». Народ (собравшаяся толпа) не мог ничего возразить, поскольку народ не является ни субъектом политики, и субъектом права. Он чувствует, переживает, но словесно что-то выразить народ не может – это делают люди, которые либо попадают в такт с чувствами народа и поддерживаются одобрительным гулом, либо не попадают, и тогда получают в свой адрес многоголосое проклятье.


У каждого свое ремесло. История формируется не народом, а политиками – в публичной и непубличной деятельности. «Политика» народа – это бунт, и больше ничего. И даже бунты зачастую организуются именно политиками. Многие «общественные» инициативы образуются в закулисье, там же организуется их поддержка и ощущение «народности» политического процесса. Пока политические ремесленники не приложат руку, любая «народная инициатива» мертва. Поэтом не может быть и «народовластия». Может быть только народность власти – ориентация не на абстракцию, которой можно риторически приписать любые черты, а шпенглеровской «расе», которая являет себя также и в исторических обстоятельствах (пусть, и не делая саму историю).


Шпенглер предлагает вообще исключить понятие «народ», а если есть необходимость обозначить кровнородственную группу, пустившую корни в каком-либо ландшафте, то такую группу называть «расой». Нам привычнее такую группу называть «этносом». Причем, понимая, что именно укоренение в ландшафте создает кровнородственную связь, которой изначально может и не быть. То же самое происходит и с языком – оседлый народ вырабатывает технику общения, которая первоначально могла быть разноязыкой, а поэтому примитивной, но по мере укоренения в ландшафте, она становится все более разносторонней и снабжается все более тонкими нюансировками.


Если раса – это нечто космическое (становящееся природное явление), то язык – это казуальная форма, в которой пребывает дух расы. Умирание этого духа совпадает с фальсификацией языка: означающее не указывает однозначно на означаемое, слово и дело больше не имеют обязательной связи. Расу Шпенглер связывает с временем и стремлением, язык – с пространством и страхом (?).


По Шпенглеру раса – это телесные отличительные признаки, которые воспринимаются человеком, главным образом, зрительно. Но сохраняют некоторую роль и неоптические факторы: запах, тон и манера говорения, сопровождающий речь жест. И это отличие человека от животного, которое предпочитает распознание «свой-чужой» преимущественно неоптическими средствами.


Раса укоренена, а потому едина с ландшафтом. Расы не переселяются. Это значит, что кочевое племя не обладает расовой физиономией, если перемещается из одного ландшафта в другой. Что подтверждается в наше время быстрой деградацией в диаспорах родного языка, обычая, религии, духа предков. При этом многие поколения должны пройти, чтобы в новом ландшафте из пришельцев образовалась некая «раса». И еще не факт, что ранее существовавшая здесь раса окажется совместимой с той, что образовалась из инородцев. Что касается РФ, то коренная раса под воздействием миграционных потоков умирает – став кочевниками мировых городов русские обратились в «россиян» - номинальную безрасовую общность, которая сходит в небытие.


Андрей Савельев, ЖЖ




Другие статьи в литературном дневнике: