Павел Васильев и его эпоха
Константин Кравцов
А кровь, как ни бели ее с утра,
сквозь известь, чем прозрачней, тем видней
подследственным: тому – на севера,
ну, а тебе – тебе в страну теней,
не к волчьим изумрудам, сибиряк,
есенинской листвы ненужный ком.
Сгребли тебя – забудь о северах:
подвал и крематорий на Донском.
На раз-два-три хребты ломают здесь,
окурки гасят в яблоках глазных.
Какие снегири? Ты вышел весь,
с крючка из мозга вырванной блесны
весь вытек на рубаху в петухах.
Промчались грезы, гаснут колера,
и ты, как все, не медом здесь пропах.
– Охрана! Выносите гусляра.
Роняет лепестки югорский мак,
со шконки, слепошарый богомол,
во мрак вперяясь, тянешься во мрак
седой, как лунь, скуластый, как монгол,
и там, во тьме, не кум, не фраера –
спит теремок, ни низок, ни высок,
и золотарник золотом истек,
блестит жемчужный хрящик осетра,
не тюрьмы там, а юрты, солнцепек,
там снег на полушалок твой, сестра,
летит, напоминая Вифлеем,
и только карандашик послюни
текут стихи – последние огни
вдоль пристани, но кто мы и зачем?
С овцы паршивой шерсти рыжий клок
и тот не нужен им. Жирует хам,
а наш, дружок, окончен файв-о-клок,
и переоборудованный храм,
дымит, словно мартеновская печь,
и всюду напоказ отцовский срам,
и не костьми, но пеплом нам полечь –
там, на Донском, орел степной, сиречь
казак, биологический отброс,
бряцающий на лире друг степей,
орлов, парящих по небу вразброс,
и недруг – сапогов и портупей.
Обол Харону – сталинский пятак –
паромщику косматому обол,
а то, глядишь, посмотрит и за так
перевезет: ведь гол ты как сокол,
сам бывший плотогоном как-никак.
Под звездным частоколом санный путь
и, как нигде, огромная луна,
и женщина: Елена ли она,
Наталья ли? И звезды, словно ртуть,
текут по чуду в перьях, и полна
жар-птиц, чьи позабылись имена,
коробочка твоя, югорский мак,
и, по ветру развеянный подзол,
плывешь, таращась бельмами, во мрак,
и ад, поди, не горшее из зол.
Лубянку, невостребованный прах,
припомни. И как там, на северах,
как в Салехарде, мглистый окоем
займется беглым перистым огнем.
________________
Примечание: Салехард – последняя командировка Павла Васильева и именно там, в лагерях запо-лярья, он мечтал окончить свои дни, сидя во внутренней тюрьме на Лубянке и глядя сквозь решетку на снег и снегирей: «Снегири взлетают, красногруды. /Скоро, скоро на беду мою/Я увижу волчьи изумруды/В нелюдимом северном краю». Не пришлось. На волю передавали, что видели два-дцатисемилетнего поэта, самого могучего из русских поэтов того времени, совсем седым, с вы-жженным папиросой следователя глазом и сломанным позвоночником, так что, по-видимому, в расстрельный подвал его пришлось тащить волоком. Сожжен в приспособленном под крематорий для «врагов народа» храме преподобного Серафима Саровского на территории нового кладбища Донского монастыря, пепел ссыпан в могилу невостребованных прахов.
Другие статьи в литературном дневнике:
