Ходит музыка по коже.
Серебрится вдоль дорог
что-то медленное. Боже
мой, я тоже одинок.
Ничего. Я умираю.
И, с закушенной губой,
непогода пахнет с краю
азиатского – тобой.
Ты без музыки танцуешь,
смотришь небу прямо в рот.
Трижды воздух поцелуешь –
и собака подойдёт.
***
Бабочка сядет, и крылья в щепоть
сложит, и воздуху вылепит плоть:
так — с поцелуем в два пальца —
ловят вслепую свечу золотую,
щиплют огонь, как ресничку и мох, —
выдохом Господа полнится вдох
всех, кто сквозь смерть своей кровью присох
к небу, земле или звуку,
вечно врастая в разлуку,
переливая в родную ладонь
свой оживающий влажный огонь:
бабочка всюду порхает —
кто ее так выдыхает…
***
Где очень больно, там светло,
а здесь темно и небывало.
Я спал и думал: всё прошло,
а оказалось — всё пропало.
Удушье снов, удушье слёз —
до немоты и полной муки
произносить большой мороз
и в нем клубящиеся звуки.
У этой музыки твои
зрачки сиреневые... Боже,
и ледяные соловьи
без оперения и кожи...
***
Плачешь во сне. Во сне,
прямо во мне, на дне
бездны моей. До дна —
ни одного окна.
Я хорошо живу:
небо ношу в груди,
мягко обут в траву,
тесно одет в дожди.
Скоро примерю снег —
вьюги скользит петля.
Все еще человек.
Или уже земля…
***
Деревья шли, деревья шли,
не вынимаясь из земли,
и сквозь себя на мир смотрели,
и обнимались, и летели
вперед, а виделось — назад,
сквозь свой последний листопад.
И только дождь стоял, как сад…
И только дождь стоял, как сад.
***
Как высоко и медленно, и нежно,
и хорошо кружится голова,
и прямо с неба снег растёт неспешно,
как соль в земле, как в воздухе слова.
И снег встаёт: встаёт, а не ложится,
полуобняв заборы и кусты,
и в синеве, как голова, кружится
светлее смерти, выше высоты.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
