Он подходил ко мне с подветренной стороны и лишь внутренним необъяснимым чувством я мог понять присутствие постороннего. Моя зона комфорта напряглась, сжалась как пружина и готовилась произвести упреждающий удар по неприятелю. Так меня учил мой наставник Афанасий Лукьянович. Я продолжал осматривать свой почтовый ящик на лестничной клетке, расслабляя своего неприятеля своей безмятежностью, лишь отсчитывая его шаги за моей спиной. Шаг, ещё шаг… и резкий разворот! Мой протяжный ор чуть не сбил противника с ног; я был решителен, напорист и не желал пощады ему.
- А-а-а-а!.. – вытаращил глаза Афанасий, хватаясь за сердце, отпрыгнул от меня, размазавшись по стенке подъезда. – Ты чё орёшь, окаянный! Я чуть дух свой не испустил. И в правду говорят: молодость людей губит!
- Извини, Афанасий, но я думал, что это злоумышленник крадётся. – успокаиваясь оправдывался я.
- На то имеешь своё право. А теперь послушай меня очень внимательно. Ты как относишься к философствованиям?
- Прилежно, наверное. – вспоминал последний диспут о грехах сладострастия и природы гнева человека.
- Значит, тебе будет не в новинку узреть истины между стоиками, пусть даже ионической школы, и всеми прочими, кто сделал мудрость специальностью своей, сиречь – профессией. Между ними огромная разница, как между мужчиной и женщиной, к примеру. И те и другие всячески участвуют в жизни общества, но, если первые созданы для того, чтобы повелевать, вторые – повиноваться.
- Услышала бы тебя тётя Нюра. – не выдержал я.
- И да. Все прочие мудрецы ведут себя как домашние врачи-рабы в античном Риме, их слова ласковы и льстивы, они ставят диагноз в зависимости от мнения вопрошающего, выдают лекарства, не те, которые лечат быстро и эффективно, но те – на которые согласится больной. Стоики же – напротив, ведут себя сдержанно, мыслят рассудком, пламенно защищают свои истины и убеждения, не норовя угодить кому бы то ни было; а если и указывают путь – то не лёгким быть ему предстало, и уж точно для новичка ему подбирать путей пригожих – не видится рассудительным. – оповещал меня своей мудростью дед Афанасий.
- Но, а как же мыслители и философы, будь то Сократ, Кант или Толстой относились к делу стоиков, пытаясь очистить законы нравственности от мистицизма и всякого предубежденья, указуя путь прямой без примеси образов и лирических отступлений? – не только у него были козыри в рукавах. Эту науку я выучил навсегда, когда проспорил ему свои новые кроссы, дискутируя о современных нравах.
В глазах Афанасия мелькнуло лёгкое раздражение, но тут же утонуло в его хвалебной доброй улыбке, и уж я ему улыбался в ответ. То были дни наших занимательных диспутов на тему: природных явлений, олицетворяющих стихийных духов и богов античной мифологии и разделение на общие группы последователей философских учений.
- Правильно оппонируешь, мой любимый ученик. Но без привычных человеку образов – не познать смыслов рассуждения. Та дорога, которую указывают мудрецы, - продолжал дед Афанасий, - как правило крута и камениста. Но неужели ты думал, что путь на вершину будет полог и лёгок! Конечно, он предстаёт взору как некое нагромождение валунов, как и любой другой путь по пересечённой местности, но сделав первые шаги, преодолев кручины, кажущиеся непроходимыми, - взору путника откроется вся картина: там, где был обрыв – будет и тропа обходная, где невозможность вскарабкаться – увидишь и пологий склон…
- Вот ты мне это зачем говоришь всё на лестничной клетке в семь утра, Афанасий Лукьяныч? – устав вникать в его витиеватый слог повествования спросил я.
- Дай сто рублей, мне не хватает на. – не закончил фразу.
- Держи. А не хватает на что? – я был заинтригован.
- А ответ сей ты найдёшь, когда выйдешь на пенсию после девальвации рубля и хищений твоих вкладов. Бывай!
Он удалялся шаркающей походкой, чуть склонив голову и непрестанно вздыхал, являя чудеса актёрского мастерства. Не думайте, он никогда не примет слов утешений, будет всячески храбриться и словно ребёнок улыбаться каждому новому дню своей доброй улыбкой, и непрестанно рассказывать побасёнки о своих былых и чудных похождениях, мой жизнерадостный и сказочный друг, былинный герой – мой Афанасий Лукьянович.
