В поэтическом, как и любом другом, творчестве одной из основных составляющих хорошего результата является уравновешенность банального и оригинального. Именно уравновешивание, т.к. абсолют оригинального недостижим («Дыр бул щыл» – уже прошлый век, поэтому конструирование ярких неологизмов, равно как перемешивание существующих в бессмысленный клубок эффектных фразочек – столь же шаблонно-скучно, как рифмовать «дядю» с «тётей», крыть глагол глаголом и вершить прочую несуразицу.
Давайте проследим весь путь опошления некогда своеобразных идей, форм и даже целых жанров.
Не задумывались, почему, вслед золотому и серебренному векам в русской литературе так и не затрубил медный (ну, или, если вам более по нутру клише с олимпийским уклоном, не сложился -- бронзовый)? Ведь были же шестидесятники (Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко и иже с ними). Но, не смотря на то, что, как ни крути, это была вполне самостийная и самодостаточная, а где-то даже и вЕховая поэтическая эпоха, никакого особого названия за ней не закрепилось (термин шестидесятники – куда более широкий, и куда более подходит применимо к аудитории упомянутых поэтов), не говоря уже о намёке на цветмет.
Причина? Проста! Ничего принципиально нового для, насытившегося до громкой отрыжки, Пегаса, на поэтической ниве не произросло. И не то что бы – сорняки да запустение, нет – весьма профессиональные авторы, до коих, лично мне – ещё расти и расти. Вполне достойные читательского внимания тексты, даже теперь, полстолетия спустя. Вот только внимания им достаётся куда меньше, чем более именитым предшественникам и, даже, куда менее известным, а то и вообще безвестным, современникам. Ну, с предшественниками, ещё можно найти простые (не буду убеждать что верные) объяснения – не дотянули, оказались менее прозорливыми, ect., а вот как быть с бесславными у… современниками? Оно, с одной стороны, понятно – человека куда более интересует Настоящее с его проблемами, идеями, мыслями и настроениями, в коих он неотрывно пребывает и, где-то даже, резонирует в такт. Отсюда неподдельный интерес к персонам, творящим здесь-и-сейчас, наивно переносимый на их, перональное, творчество, что в 99% случаев неоправданно (я бы даже сказал неадекватно, если бы сам не прошёл через данный этап взросления). И, естественно, когда вся эта радужная пена осядет и, Настоящее -- станет восприниматься Прошедшим, то герои дня сегодняшнего будут забыты, заменены новыми и только один-два войдут в, хоть какое-то подобие Вечности. Но, как сиюминутное может затмевать классику? Оказывается может. От того-то слова Окуджавы и Рождественского памятны намедни, но не отчеканены на медной скрижале нашей памяти (а не потому, что слова эти не вошли пока в хрестоматию; войдут -- будь уверен).
Посмотрим же холодно и беспристрастно на факты. Да, обыкновенность в стихах никем не приветствуется. А ведь зря. Так ещё можно было рассуждать футуристу Маяковскому, но -- стоит пристально взглянуть правде в её растопыренные от недоумения зенки -- ибо банальность в стихах присутствует в недюжих пропорциях даже у самого «самобытного» (как будто есть другие) автора. Вот взять хоть сюжеты. Все слышали о 36 сюжетах Ж.Польти. Пускай чуть больше / чуть меньше, главное – не так уж и много. Т.о., хошь не хошь, а ничего нового, в динамике действа, построить нельзя.
Темы. 90% -- избиты, но… в то же время -- вечны. Собственно авторы никогда особо и не стремились отойти от нарочитого – брали лиру и пели: песни -- любви, гимны -- стихиям, баллады -- героям и т.п. Единственно, что могло в условиях такой жёсткой конкуренции играть на руку таланту – это широта применения приёмов разнообразия речи. Образы, тропы, фигуры, прочие безымянные решения, лихо и чёгольски вворачиваемые в структуры стиха рукой Мастера создавали неповторимый стиль, шарм, ну… в общем делали автору прописной первую букву имени не только с точки зрения грамматики. Со временем, одни обороты прочно вросли в юридическую речь, другие – в обывательскую и т.п., а потому породи некие, не поэтические, но – стили. И, всё-таки, постепенно, в литературе происходит изживание стиля как такового. Помните, как жёстко было у Ломоносова – да это даже называлось чуть иначе – штиль: высокий, средний, низкий. До поры до времени этого хватало, но вскоре лимит дозволенной свободы, ограниченной столь строгими рамками, что это уже даже граничило с шахматной теорией, был исчерпан. И, вместо стихов, читатель получал занудную заурядность морали, втиснутой в тяжёлые контуры формы. Пришлось хоронить штиль и расширять границы. Так появились стили. Их появление привело к всплеску изысканной виртуозности в стихах, другими словами – определило начальную границу золотого века. Но стили, во многом унаследовали научную строгость штилей, когда как читатель требовал эмоционально-логических критериев к форме. Что нам сонет, когда души в нём нет? Не могу сказать сколькими, в числовом выражениями, стилями ограничивались Пушкин и Ко, но и среди пишущих тогда, находись те, кому уже не хватало палитры из семи, пусть и радужных, красок. Тютчев, Некрасов… они имели уже свой, собственный неповторимый (хотя если постараться – повторить можно всё что угодно, но кому это интересно?) стиль. Это был переломный момент. Декаданс, футуризм, имажинизм и пр. – что это если не стили? Их единственное отличие от классических – отсутствие строгих лексических правил. По крайней мере на момент творения. Важен был результат – чувственное восприятия настроения читателем. Казалось, набор стиливых направлений есть классический пример математического множества. Этакий – Большой Взрыв литературы. Но и серебряный век иссохся, подарив, напоследок, нескольких детских поэтов – Хармс, Введенский… Ища чистые формы, они заложили начало целого направления в поэзии. Его ещё долго потом холили и совершенствовали прочие авторы, не относимые к числу писателей серебряного века, т.к. трудились уже по, формальному, завершению последней громкой поэтической эпохи, но, всё-таки, детская поэзия – дитя именно серебряного века.
Что же случилось потом? А случилось то, что поэтическая деятельность – переросла (а по мне, так наоборот – скатилась) в профессиональный навык (очень, очень скверное, по существу сказанного, слово). Имея полный карт-бланш форм, жанров, тем и пр., 60-ки, по большому счёту, -- мерялись письками: кто лучше напишет стих о войне, о великой стройке и т.п. Стихи создавались с оглядкой на конечного пользователя и, скорее декларировали что-то, нежели раскрывали читательскую душу. Да-да, я не оговорился – читательскую, а не писательскую (т.к. в этом и состоит задача Поэзии -- быть зеркалом души), для профи же, виртуозное словом было чем-то вроде кандидатского минимума.
Как следствие – стихи начало съедать время. Ведь как только на банальность тем накладывается, в следствие многократного прочтения, банальность изложения, стих увядает – он уже не несёт никаких эмоций. Это, конечно же – беда всех классиков. Того же Пушкина, после школьного курса литературы, мало кому хочется снова брать в руки, но, в тоже время слог Пушкина никто и не рискнёт сейчас использовать в своих творческих потугах, поэтому он интересен как, по сути, единственный качественный представитель стиля самого себя. А вот 60-ки, не привнесли ни новых форм, ни новых тем, а потому легко могут быть потеснены 70-ками, 80-ками и т.п. Имён не назову, ибо имя им – Легион, но мысль думаю ясна.
Так что же, Поэзия -- достигла конечной точки развития?
Не думаю.
Всё что надо сделать сегодня – переступить через атавизм формо-содержательных решений прошлого. Долой чистые стили! Даёшь оксюморон во всём!
Что мешает в анекдот вставить драму? В строчки о первой любви – ввернуть канцеляризм? Только две вещи – пуританские воззрения литературных критиков и кривые ручки пишущих индивидов. Ведь 99% полученного материала можно уничтожать не читая, но уж если удалось соединить несоединимое, сохранив и ритм, и настроение, и смысл, то – вот он, первый представитель новой поэтической эпохи.
То, что я предлагаю – это трэш, возведённый в рамки искусства. Увы, но стих без читателя, неинтересен даже самому автору. А читатель, как правило, не слишком искушён в понимании сложных образов и нетривиальных идей. Большинству и частушки – куда интереснее Джойса. Так давай те соединять должное с потребным, угождая одновременно и гурманам и дворовой шпане.
Вспомните Высоцкого. Он начинал с блатняка, создавая неповторимого лит.героя – простого, понятного, в меру лоховатого. И, уже позже, когда воровская эстетика в его песнях существенно пошла на убыль, мы нередко встречаем сочетания серьёзности темы, с ироничностью, какой-то даже простецкостью, раскрытия. «Песня о Друге» (это ранний текст, но это не суть важно) – вроде серьёзна и трагична, но сам механизм определения… лично у меня возникают ассоциации с поэмой Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо».
Или Башлачёв. Я долго не мог слушать его квартирник известный как Башлачёв II только по одной причине – фоновый, совершенно не уместный, ржач над отдельными строками. Лично мне они не казались смешными, ну дык ведь и времени с тех пор утекло много. А уже позже я понял – это не сатира, это -- злой юмор. Причём даже не жанровая трагикомедия, а именно желчь обиды поданная как издёвка над самим явлением. Ранний Пелевин, ставший культовым, тоже умело вворачивал в свои образы какой-то свой, скорее чёрный (но всё-таки не столько прямолинейно) юмор. Позже, он, толи не поняв в чём заключалось его писательское оружие, стал писать настолько профессионально, что это где-то даже граничило с гениальностью, и… уже не так впечатляло среднего обывателя. А потому и стали множиться эти лингамы, вышло на передний план упивание Де-Садовскими сценами. Трэш, но тот, который я бы предпочёл не читать.
Итак, подведём итог.
Банальность – не мерзость, а фундамент современного произведения, делающего его доступным широкому кругу читателей. Является допустимой для тем, сюжетов, форм.
Стиль – непозволительная роскошь, ибо увеличивает и без того огромный балласт обыденного.
Оригинальность нельзя понимать прямолинейно. Она не должна присутствовать в чистом виде. Вместо этого, она должна являться основополагающим фактором соединения разношерстной типичности, т.е. действовать как некий эффект неожиданности, заставляющий видеть свежим взглядом, то, что, при обычном прочтении и есть – банальность.
Для достижения указанного эффекта – хороши все способы. И каламбуры и грамматические ошибки. Главное что бы это, опять-таки, не перерастало в чистый эксперимент (или авангард -- как сама цель), только лишь отвлекающий от заурядности отдельных частей содержимого.
Почему это важно? Потому что в противном случае стих расслоится, лишившись самого главного -- гармонии. Критик – начнёт ругать за трюизм; читатель -- за нераскрытие темы (сами догадайтесь какой).
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
