Игорь Чиннов.

Таня Даршт: литературный дневник

(1909–1996).
В безвыходной тюрьме Необходимости


В застенке безпросветной Неизбежности,
В остроге безнадежной Невозможности
Мне хочется Господней дивной милости,
Мне хочется блаженной Отчей жалости,
Мне этой безысходности не вынести!
Мне хочется прозрачности, сияния,
Прощения, любви, освобождения,
Свободы, благодати, удивления,
Твоих чудес. Чудес! Преображения!
Мне хочется – из мертвых воскресения.
*
Ну что же — не хочешь, не надо.
Прощай, уезжай, не жалей.
Не сердце, а гроздь винограда
В руке загорелой твоей.


Ну что же — не любо, не слушай.
Любовь — полуяд, полумёд.
Прощальней, грустнее и глуше
Закат итальянский цветёт.
*
Милый друг, спасибо за молчание:
Сладко слушать тишину.
В нереальной, неземной компании
Я от шума отдохну.


Я постиг особенное зодчество:
Лунный выстрою дворец,
Чтобы мир благого одиночества
Мне открылся, наконец.


Будут тени, в бархаты одетые,
В узких лодках проплывать,
Будто серебристыми стилетами
Резать меркнущую гладь.


И на бледные немые тени я
В той Венеции — другой —
В голубом четвёртом измерении
Погляжу, мой дорогой.
*
Я недавно коробку сардинок открыл.
В ней лежал человечек и мирно курил.


«Ну, а где же сардинки?» ; спросил его я.
Он ответил: «Они в полноте бытия.


Да, в плероме, а может, в нирване они,
И над ними горят золотые огни,


Отражаясь в оливковом масле вот здесь,
И огнем золотым пропитался я весь».


Я метафору эту не мог разгадать.
Серебрила луна золотистую гладь.


И на скрипке играл голубой господин,
Под сурдинку играл он в коробке сардин,
Под сардинку играл ; совершенно один.
*
А может быть, все же спасибо за это:
За нежность туманно-жемчужного света,
За свежесть дождем всколыхнутого сада,
За первые знаки-уже - листопада.


Спасибо, что облако меркнет и тает
Над этой в закат улетающей стаей,
И розовый свет приближается к морю...
Ну, что же, спасибо. Да разве я спорю...
*
Мы были в России — на юге, в июле,
И раненый бился в горячем вагоне,
И в поле нашли мы две светлые пули —
Как желуди, ты их несла на ладони —
На линии жизни, на линии счастья.


На камне две ящерицы промелькнули,
Какой-то убитый лежал, будто спящий.


Военное время, горячее поле,
Россия... Я все позабыл — так спокойней,
Здесь сад — и глубокое озеро подле.


Но если случайно, сквозь тень и прохладу,
Два желудя мальчик несет на ладони,
Опять — южнорусский июль на исходе,
И будто по озеру или по саду,
Тревожная зыбь по забвенью проходит.
*
В безветренных полях еще весна.
Лишь одуванчик легкий облетает.
И девочка крича бежит. Она
Его пушок прозрачный собирает.
А под вечер, еще едва видна,
Растет Луна меж Марсом и Венерой,
Еще почти прозрачная Луна –
Как одуванчик светловато-серый.
Давай по-детски верить что Луна –
Его душа. Быть может, вновь приснится
Нам нежная, небесная страна,
Где даже одуванчик сохранится.
*
В такой же день, весной, с тобой вдвоем,
Впервые говоря о нашем общем,
Мы шли… А после – каждый о своем:
Я говорил, порой, бессвязно, в общем,
А ты не слушала… Но в смертный час
В непонятом, в неразделенном, в личном
Таким ненужным станет все для нас –
Бессмысленным, бесцельным, безразличным.
И лишь одно на свете – мы вдвоем,
Совсем одни, совсем одно друг с другом,
Таким же, как сегодня, теплым днем,
И радуга непрочным полукругом
Стоит вдали…



Другие статьи в литературном дневнике: