Och. Sbornik Yaxada

ЛЕГЕНДА О РЫЦАРЕ

Храбрый рыцарь Артур надевал заржавевшие латы
И, сгибаясь от тяжести, меч волочил за собой.
Он был полностью лыс и к тому же изрядно пузатым,
Но, как прежде, мечтал о спасенье девицы одной.

Каждый год отправлялся он в путь, но у самого леса,
Морщась, прыгал с коня и сидел на границе земель:
В темной башне уже много лет тосковала принцесса,
Ожидая, когда смелый рыцарь ворвётся к ней в дверь.

И однажды свершилось: он встал и направился к башне,
С каждым шагом глотая вдруг ставшую вязкой слюну.
Что лукавить - и храброму рыцарю может быть страшно:
Ведь спасёшь - и в нагрузку навечно получишь жену!

Как ни странно, но башня препятствий ему не чинила:
На ступенях лежал хоть потёртый, но всё же ковёр,
И услужливо дверь распахнула какая-то сила,
И над комнатой в "Велкам" сплетался чудесный узор.

Отогнув кружевной балдахин золочёной кровати,
Он шепнул с придыханьем: "Любимая!"- и онемел:
На перине лежала в засаленном старом халате
Седокудрая нимфа, храпящая в сто децибел.

Храбрый рыцарь Артур в изумленье смотрел на невесту.
Та во сне улыбалась беззубым морщинистым ртом.
Рыцарь, к выходу пятясь, промямлил: "Чудесно... Чудесно...
Разбужу ее позже... В другой раз... Наверно...Потом..."

Старый рыцарь Артур сдал в музей заржавевшие латы,
В мемуарах бессовестно лгал: "Виноват, не успел...
Задержался в пути - и познал тяжесть горькой утраты:
Оказалось, невесту голодный дракон уже съел".
.

.
СКАЗКИ НЕМЁРТВОГО БАСТАРДА. ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

«В замок гордого графа несчастье пришло,
черный ворон затронул, знать, крышу крылом:
в листопадную, темную, грозную ночь
разрешилась от бремени младшая дочь.
Женихи не ходили приглашать под венец,
граф в печали и думах — кто же внука отец?
А родившая гасла, как свеча на ветру,
и ушла к листопаду его дочь поутру.
Схоронили ее в золотистом саду.
А меня… А меня утопили в пруду.»
© Тай Вэрден
.
Не пугайся, малыш… Няня дремлет давно.
Из волокон-минут мрак-паук полотно
ткёт, вплетая в узор тень ушедшего дня.
Коль не спишь до сих пор — значит, слушай меня.
*****
Был мальчишка нескладен, костляв, бледнолиц,
сторонился парней, опасался девиц.
Слабосилен и жалок — насмешников рой
молчаливо терпел деревенский изгой.

Но менялся в лесу: шёл, как старый знаток —
где и как обучился, не понял никто —
ведал свойства растений, повадки зверей,
зорче глаз становился, и чуял острей.
Собирал чародейные травы в пучок.
Воронёнок впивался когтями в плечо
и нахально, секретов чужих не храня,
перекаркивал сплетни прошедшего дня.

Как-то парень пропал, не вернулся назад.
Если понял бы кто — ворон мог рассказать
про развалины храма средь гиблых болот.
От него под водою тропинка ведёт —
прочитай лишь намёк указующих рун —
к средоточию угольно-масляных струй.
Шепчет в уши родник, он зовёт, он мани;т,
вяжут накрепко взор ведьмовски;е огни,
не уйти. Обещает и силу, и власть,
обольщает и лжёт тихо-бархатный глас:
«Окунись же, испей антрацитовых вод,
разбуди позабывшее мир волшебство.»

Срок придёт — возвратится мальчишка в село
и с собой принесёт первородное зло:
солнце канет в прожорливый сумрак ночной,
плоть сминая, взметнётся над тощей спиной
пара кожистых крыльев. На белых клыках
отражением звёзд будут блики сверкать…
Страх и смерть станет сеять в округе, пока
соберут золотишко — позвать ведьмака.
***
Ох, заря занялась, в пруд обратно пора.
Не скучай, спи спокойно, малыш, до утра.
.

.

ЛЮБОВНИК ЛГУНЬИ

Я чертовски устал от спасительной лжи,
что, смотря мне в глаза, повторяешь ты снова!
Прекрати беспрестанно лепить муляжи
из осколков сердец в представленье грошовом!

Мёд ласкающих слух мелодичных речей
отдаётся в душе омерзительной дрожью;
и от клятвенных слов лихорадит сильней,
как бывает с рассудком в плену межсезонья...

Бесподобна, не скрою, способна увлечь,
неприкрытую ложь выдавая за правду;
околдован мгновеньями сладостных встреч,
позабыв, что любовник - всего лишь награда.

Но довольно! Отныне твоё "навсегда"
посылаю к чертям, и пусть сердце остынет!
Не поймёшь - от невинной лжи больше вреда,
чем от пули смертельной, полученной в спину!
.

.

НО БЕСПОЩАДНЫЙ ВИРУС ВЫРОЖДЕНЬЯ СТОЧИЛ БЕССЛАВНО ВСЁ ЕГО НУТРО
.
"Мы русские - какой восторг!" А.В.Суворов
.
Один чудак с лицом фальшиво-грустным,
«Ютясь» в салоне своего «порше»,
Сказал: "Мне стыдно называться русским.
Мы – нация бездарных алкашей."

Солидный вид, манера поведенья –
Всё дьяволом продумано хитро.
Но беспощадный вирус вырожденья
Сточил бесславно всё его нутро.

Его душа не стоит и полушки,
Как жёлтый лист с обломанных ветвей.
А вот потомок эфиопов Пушкин
Не тяготился русскостью своей.

Себя считали русскими по праву
И поднимали Родину с колен
Творцы российской мореходной славы
И Беллинсгаузен, и Крузенштерн.

И не мирясь с мировоззреньем узким,
Стараясь заглянуть за горизонт,
За честь считали называться русским
Шотландцы – Грейг, де Толли и Лермонт.

Любой из них достоин восхищенья,
Ведь Родину воспеть – для них закон!
Так жизнь свою отдал без сожаленья
За Русь грузинский князь Багратион.

Язык наш – многогранный, точный, верный –
То душу лечит, то разит, как сталь.
Способны ль мы ценить его безмерно
И знать его, как знал датчанин Даль?

Да что там Даль! А в наше время много ль
Владеющих Великим языком
Не хуже, чем хохол Мыкола Гоголь,
Что был когда-то с Пушкиным знаком?

Не стоит головой стучать о стенку
И в бешенстве слюною брызгать зря!
"Мы - русские!" - так говорил Шевченко.
Внимательней читайте кобзаря.

В душе любовь сыновнюю лелея,
Всю жизнь трудились до семи потов
Суворов, Ушаков и Менделеев,
Кулибин, Ломоносов и Попов.

Их имена остались на скрижалях
Как подлинной истории азы.
И среди них как столп -старик Державин,
В чьих жилах кровь татарского мурзы.

Они идут – то слуги, то мессии, -
Неся свой крест на согбенных плечах,
Как нёс его во имя всей России
Потомок турка адмирал Колчак.

Они любовь привили и взрастили
От вековых истоков и корней.
Тот - русский, чья душа живёт в России,
Чьи помыслы - о матушке, о ней.

Патриотизм не продают в нагрузку
К беретам, сапогам или пальто.
И коль вам стыдно называться русским,
Вы, батенька, не русский. Вы – никто.

© Copyright: Константин Фролов-Крымский
.

.

Практическая поэзия Ира Сон Рыболов

Ты рыболов умелый и очень опытный:
Слёту находишь место, где будет клёв.
Лучшие снасти служат тебе безропотно.
Как ни крути, стабильно богат улов.

Это гораздо проще, чем быть охотником,
В поисках дичи бегая по лесам.
Всё приготовил быстро и ждёшь тихонечко:
Каждый малёк плывёт на приманку сам.

Легкий заброс… поклёвка… подсечка…
Вот она! Глупая рыбка бьётся в твоих руках.
Горько до слёз: шутницей-волною подано
Снова не то, что нужно, увы и ах.

Сколько погибло рыбы, лишь Богу ведомо.
Многим твоя рыбалка грозит бедой.
Знаю, о чём мечтаешь: поймать заветную —
Ту, что зовут волшебной и золотой.

Но не выходит. Не помогают знания.
Сердце твоё становится всё черствей… …
я бы могла исполнить твоё желание, т
олько одна загвоздка – не ем червей… .............2013
.
.

.
Булавка Ольга Бесснежная

Возьму билет, в купейный и заранее,
На станции Мурашкино сойду...
Там до сих пор цветут луга бескрайние,
И вишни наливаются в саду.

Седая пыль клубится по обочинам –
Закрылся лакокрасочный завод,
За горизонт, тесёмкой отороченный,
Река неугомонная зовёт.

Трезор гоняет куриц, сипло гавкает.
К обоям, истрепавшимся давно,
Приколоты портновскими булавками
Фрагменты чёрно-белого кино.

Серьёзная, в жакете модном – бабушка,
Смеётся дед, ему идёт бушлат...
Промчался поезд, скорый и взаправдашний,
Булавка в сердце медленно вошла.
.

.
Простые слова Александр Гаммер

Потрёпанный плащ недалёк до рванины,
С чужого плеча и немного велик;
В простой городок среднерусской равнины
Вошёл отливающий бронзой старик.

На пыльной аллее прибрежного сквера,
Среди пешеходов и каменных львов,
Твердил про сердечность, надежду и веру,
И что-то про странное слово «любовь».

И фразы простые, без запаха хлорки,
Но ныне они – залежалый товар.
Три дня горожане от корки до корки
Упорно листали толковый словарь.

А жизнь – это только забег за карьерой,
Не можешь вписаться в загибы – умри!
Как выжить с обычной любовью и верой?
Вот только об этом молчат словари.

«Мы в мире огромном все сёстры и братья!»
Но слышал старик: «Ты не друг и не брат!
Зачем заявился в поношенном платье?
А если умён, почему не богат?»

Прохожие шли, отстраняясь руками,
За то, что не модно обут и одет,
Брезгливо бросали упрёки и камни.
Заплакал старик и ушёл… По воде.
.

.
Дракон Татьяна Шкодина 2
.
Тридесятое царство в упадке – пустует трон.
Где-то в башне томится принцесса с седой косой.
Управляет народом по сути один дракон –
Растолстел, не летает, теперь только бег трусцой.

Ревматизм, аритмия и бледность до синевы.
Он давно на диете, от блюд овощных ослаб.
Надоела принцесса – сожрал бы давно. Увы…
Доктора запрещают глотать ядовитых баб.

Если б знал, как оно обернётся – да ни за что
Не тащил бы в свой дом эту дурочку из дворца!
…Ведь прельстился себе в наказанье пустой мечтой –
Чтоб как в книжках: турниры и рыцари без конца!

Он себе представлял, как из дальних земель толпой
Понаедут спасители-принцы – за боем бой!
…Но никто не приехал. Папаша-то был скупой.
Рисковать без полцарства сподобится не любой.

Да к тому же принцесса с дефектом – бубнит стихи.
Всё бормочет и пишет чего-то в свою тетрадь.
Пристаёт: «почитай!» За какие ему грехи
От немыслимых пыток моральных вот так страдать!

..Царь давно уже помер. Принцессе прилично «за» –
На морщинистом лбу вдохновенно мусолит бровь.
И течёт по драконьей шершавой щеке слеза,
Каплет прямо на листик, где рифма «любовь» и «кровь»…
.

.
Медный лес Змей Горыныч 3
.
Сколько волка ни корми, он все в
лес смотрит…
.
Хоть улыбайся, хоть зубы от злости скаль,
Но переплеты железа всегда на страже.
Лежа на досках, я взор окунаю в даль.
Разве не так ты из окон глядишь витражных?

Что, сероглазая, думаешь обо мне,
Сжав кулаки до отметин ногтей, до боли?
Миска с похлебкой и бархат в одной цене,
Если за это оставят лишь сны о воле…

Празднуют что-то… огни, полонез и блеск –
Шуму на все захудалое королевство.
Там, за воротами замка, – волшебный лес,
И ничего не бывает превыше леса.

Хочется быть зачарованным им на треть,
Хочется быть неприкаянным, так, на четверть…
Просто шуршит под пятой листовая медь,
Ветер, гудя, листовые пластинки вертит.

Терпкая прель приправляет собою вдох.
Заячий след – это запах еды и власти
Первый кусок для тебя опустить на мох,
Ну а любого другого порвать на части.

Можно хлестнувшие ветви ловить щекой,
Лишь бы скорее скрывалось жилье из виду.
Всякой свободе положено быть такой –
Пряной, как воздух, и острой, как серп друида.

Знаешь сама, как зовет предрассветный час
Всех обмануть – и охрану, и глупых принцев…
Встреча назначена взором несытых глаз
С разных сторон от решетки в твоем зверинце.

Тянется вечность, и стрелки мотают срок.
Стены нависли и давят остылым весом.
Если придешь покормить меня – сбей замок.
Вместе сбежим, полюбуемся медным лесом.
.

.
Баранкин Игорь Гонохов
.
В уютных ваннах летнего тепла
подсохший мох, как солнечная тундра.
Блаженствуют пернатые тела –
вздымают рядом золотую пудру,

а по-простому пыль... Уже болят
хотя не появились крылья птичьи.
Но я бы превратился в воробья,
чтоб взять и улететь куда приспичит.

Но я бы превратился в стрекозу.
Я стал бы жёлтой бабочкой дневною,
чтоб увидать невольную слезу
у девочки, застывшей надо мною.

Я б муравьём на ягель выползал,
неосторожным, глупым и безгрешным,
заглядывая в чёрные глаза
ветвисторогим северным олешкам.

Менял бы жабры и покой коряг
на быстроту кентавра древних греков.
А как иначе, по-другому как,
остаться в нашей жизни человеком?
.

.
Жизнь Александр Шор
.
Так это жизнь была? А я, увы, не понял.
Я думал, репетируем пока.
И алые стигматы на ладонях
Смываются водой из ручейка.

И молодость как песня повторится,
Вернув способность по ночам летать.
И как теперь с сознанием смириться,
Что невозможно всё переиграть?

Что навсегда ушли желаний ярость
И сердца непосредственный порыв.
А впереди непрошеная старость
Уже стоит, объятия раскрыв.

Всё на потом оставленное помню,
И гложет душу чёрная тоска.
Так это жизнь была? А я, увы, не понял.
Я думал, репетируем пока. . . .
.

.
Колыбельная для Мюнхгаузена Змей Горыныч 3
.
Накрывает округу седая муть.
Снова тяжесть в районе седых висков.
Я иду, совершая все тот же путь,
Потому что пасу деревенский скот.

Ковыляю, судьбу не гоню бичом,
Мимо дач, заколоченных до весны,
И влекутся слова за моим плечом…
Можно выжить и в кущах чужой Луны:

Станут фыркать, не веря, скривив лицо,
Оставаться, заслушавшись на бегу, –
Развлечений немного, в конце концов.
Только я никогда никому не лгу.

Ну, служил офицером… хватало войн…
По годам что-то тысяча, там, семьсот…
Ну, ходили порою по горну в бой,
Ну, месили болота и глушь лесов.

Почему-то пригладишь, и скажут – врет.
Навидался, не высидев в затишке,
И поджаренных уток, подбитых влет,
И оленей с черешней в дурной башке.

Про пол-лошади глупостей рассказал?
Так смешнее. И прежнее не кровит.
В чистом поле, когда накрывает залп,
Остается достаточно половин.

Приукрасишь – и слушают, рты раскрыв.
Полетел на ядре до самой Луны!
Ну и что? Я отчетливо помню взрыв
И летящую легкость его волны…

Внеземное пространство, уколы звезд…
И добытый на память метеорит…
Прилетел… «Кто ты, парень?» Смешной вопрос –
У меня пустота в голове внутри.

Худо-бедно прижился среди селян.
Незаметно стекают куда-то дни.
Называют по-свойски – Трепло Колян.
Ведь не Карл… этот… Фридрих Иероним.

Говорят: «Самогону хлебнул, чудной.
Мы земные – откуда здесь быть Луне?»
Отчего же Земля, заглянув в окно,
Напевает забытую песню мне?..
.

.
Ласточка Агата Бахрушина
.
В Твери я задержалась, ехать поздно,
Остаться б ночевать, но не срослось.
Мы поминали тех, из девяностых,
Которых расстреляли за углом.

Мы пели песни Михаила Круга,
В кругу друзей нельзя же без него.
Я из гостей сбежала, выла вьюга,
И в двух шагах не видно ничего.

Но добралась я как-то до вокзала,
В буфете быстро выпила пивка.
Табло померкло, изморось сползала,
И не было нигде ни огонька.

Пурга кружит, хоть за столбы хватайся,
Гудит моя хмельная голова.
И билетёры не глядят на «зайцев»,
Но объявляет диктор: «Тверь-Москва».

Ввалилась кое-как я в электричку,
То скоростная, "ласточка"* была.
Мир тронулся и всё пошло отлично,
И вьюга заметалась вдоль стекла.

Но вдруг тот свет зажёгся, поезд юзом
Поехал и во мраке утонул.
Не контролёр идёт проходом узким,
А тот, кто близ Диканьки спёр луну.

- А ты откуда? И докуда едешь?
- До Крюково, - шепчу, глаза косят.
- Ты, женщина, пургой, наверно, бредишь,
Мы не стояли там лет шестьдесят.

Хотя, пожалуй, есть один солдатик,
Нашли останки пару дней назад.
Пусть ты из мира, он тебя захватит,
Кондуктор наш нажмёт на тормоза.

И объявляет: "Крюково. Выходим".
Я вылетела пробкой в снег и тьму,
За мной солдатик с вещмешком походным.
Рукою помахала я ему.

Он растворился в снежном хороводе.
Я протрезвела и прошла контроль.
У нас так поздно "ласточки" не ходят,
Последний поезд в двадцать два ноль-ноль.
.

.
Четвертое измерение Рен Арт
.
Назову героя, допустим, Жаком (а возможно, Дмитрием, но не суть).
Он идет с работы летящим шагом, по ночным кварталам срезая путь.
Остановка, мост, поворот направо, через парк и к дому – маршрут таков.
Но сегодня в парке торчит орава молодых жестоких сорвиголов.

Я-то знаю, что ожидает Жака: потасовка, кладбище, море слез…
Но терять такого героя жалко. Значит, надо вмешиваться всерьез.
У меня хватает на это власти, потому что авторам можно все.
Я беру не глядя мой верный ластик, провожу по карте – и Жак спасен.

Он меняет курс перед самым парком и шагает долгим кружным путем –
Подворотня, желтый фонарь и арка, драный кот, пустившийся наутек.
Чертыхаясь, Жак огибает ямы, бормоча: "Да что это я творю!",
И выходит, хоть и не очень прямо, к своему подсвеченному двору.

Отведя беду, оседаю в кресле (по идее, спать бы уже давно)
И опять задумываюсь – а есть ли вот такая сила и надо мной,
Чтобы крепкой дланью брала за ворот не забавы ради, а пользы для?
Я смотрю в окно на погасший город и затылком чувствую чей-то взгляд…
.

.
Ожерелье Елена Тютина Уварова
.
В прошлой жизни я был цыганом: пил вино, воровал любовь.
Помню, как-то в запале пьяном, за плетнями тверских дворов,
в кабаке, где тянуло прелью и гудело полсотни рыл,
я жемчужное ожерелье дочке конюха подарил.
Пошутил: «В нём душа живая, только ныне укрыта сном.
А разбудишь (сама не зная) – мы, бедовые, совпадём.
В каждом веке найдём друг друга, будем вместе в любых мирах».
И ушёл... И скулила вьюга, как собака скулит впотьмах.

Сотня лет с той поры минула. Не кочую – свой дом, жена,
на парковке – седан сутулый, в чубе – ранняя седина.
А на сердце свинец и тучи: чувства есть, да всегда не в масть.
Но недавно мне выпал случай с проводницей одной совпасть.
Мы, обнявшись, летели в бездну, а потом поднимались ввысь.
Было жарко в купе и тесно. И разгульно пьянила жизнь.
Пахло волей, полынью, Тверью, проводницей, сырым бельём.
И мерещилось ожерелье на горячей груди её.
.

.
Сергей Сатин:

Смола, как слеза, на поленьях,
Вечерний загадочен свет.
Есть женщины в русских селеньях,
А в прочих селеньях их нет.

Зайдите в селенья Таити,
Селенья ЮАР, Шри-Ланки,
В селенья Канады зайдите —
Повсюду одни мужики!

Нет женщин в селеньях Флориды,
Нет женщин в селеньях Мали.
И даже в снегах Антарктиды
Пока ни одной не нашли.

Пылают пожары в Техасе,
Но некому с криком: "Ахти!
Там Вася! Там пьяный мой Вася!" —
В горящую избу войти.

Надрался ямщик из Гаскони,
А кони возьми... и "ку-ку".
Кто? Кто остановит вас, кони,
В Гаскони на полном скаку?!

Трясут катаклизмы планету
под радостный вой воронья.
Нет женщин, вы слышите, нету
В селеньях угрюмых ея!

А мы тут, такие-сякие,
Всё ищем ответ на вопрос:
С чего, мол, на баб из России
Такой потрясающий спрос?!
.

.
Свистелка Игорь Гонохов
.
я дворы обошёл, я на всех качелях
посидел, покатался и так и сяк.
не хотел, но спугнул воробьёв кочевье.
посмотрел, как вверху облака висят...

вроде всё на местах, только грустно очень
и пронзительно просто и так светло...
у Тебя на ладони, Владыко, Отче,
и пространство, и я, и пустырь с ветлой.

так бывает, что жизнь не сложней безделки,
но становится узок любой закон.
я стою перед небом, в руках свистелка –
то ли птица какая-то, то ли конь...

пониманье и старость приходит позже,
но однажды, дворовых сверчков смутив,
как сумею, (а я постараюсь, Боже),
насвищу на глиняшке я свой мотив.

ну, а собственно, что ещё больше надо,
разве... выйти на улицу поутру
и понять, ощущая поток прохлады –
я играл – и услышал Господь игру.
.

.
EL HURAC;N\ТАНГО УРАГАН ---- Damir Timur

Снова смрад тропических харчевен
и картавый гомон возле порта.
Девки в куцых платьицах вечерних
нагло косят под blyad'ей эскортных.

Суки пьют из луж, их мучит жажда,
И гнусит философ толстомордый.
За стишки его ногами, дважды…
Или больше? Не припомнить что-то.

Кто-то плачет в сумерках осенних,
Может, спьяну, может быть, от скуки.
У костра притихли чьи-то тени,
То ли ужин греют, то ли руки.

Не зарежут насмерть, не ограбят,
а попросят слёзно поделиться.
Помогают часто, Христа ради,
У просящих искренние лица.

Город спит, открыты окна настежь.
Спущены цепные псы на волю,
Дробовик всегда заряжен на ночь
И пристроен под консольный столик.
.

.
УЖЕ НЕ ТА (АВТОР: НИКСАН) Нестерова Татьяна
.
Этот — чем-то был на него похож, он почти как тот — "бородатый" принц,
у него есть деньги, враги, друзья, перед ним преграды слетают ниц,
дискотеки, бары и — вечно пьян.
Подрастают розы — колдунья ждёт, прибирает хату, растит котят,
примеряет штопаное пальто, заклинанье правит на новый лад.
В современный замок, в холодный день, постучит однажды, ночлег прося,
и предложит розу она взамен за приют и ласку, чего б не взять?
Побранит хозяин, прогонит прочь:
— Убирайся, нищая, с глаз долой!
Всё бы ничего, но не в эту ночь, в эту — распрощается с головой...
Это не Дисней вам и не Перро, добрая колдунья — уже не та:
у неё палатка была в метро, современный бизнес теперь — мечта,
у неё есть ходка на десять лет — в спину сутенёру вогнала нож,
вот такой у Эмми в шкафу скелет,
этот — чем-то был
на того похож.

.

.
А за стеной... Александр Бугакин
.
А за стеной все то же небо,
А за стеной проходят дни..
Я бы хотел туда, где не был,
Хоть на немного оторваться от земли.

А у меня в колодцах ветер,
И выжжен лес, как на передовой.
Я не спрошу. Никто мне не ответит.
Не позовет в дорогу за собой.

А за окном я вижу лица,
Как на экране в стареньком кино.
А за окном уже проснулись птицы,
И почтальон уже принес письмо.

А у меня лишь только вечность,
Скрип половиц и тихий плач осин,
Что не сбылось и что не искалечить,
Знакомый запах выцвевших картин.

А в вышине кружатся листья,
И каждый верит, что несет его домой.
Но та весна уже не повторится,
Не видя смысла возвращаться молодой..

И у меня все те же песни,
И у меня все тот же взгляд,
И по ночам мне здесь так тесно.
Я не дышу, как будто виноват.

А сквозь туман крадется память,
И смотрит в спину, как голодный зверь.
Там, у порога, можно все оставить,
Там где то есть не запертая дверь.

А у меня дрожат ладони,
И ноет раной непослушное плечо.
Я убегу.. И кто ж меня догонит ?
Я расскажу кому-нибудь еще,

Что за стеной все то же небо,
Что за стеной проходят дни.
Я так хочу туда, где не был,
Хоть на немного оторваться от земли..
.

.
Кобра

Пусть клеймят меня "Матильдой"- не раскроюсь, не согнусь.
На шпагат изящно сяду и надменно улыбнусь.
Буду коброй извиваться и пуантами шуршать.
Стан змеиный - стебель гибкий в косы-розги заплетать.

Мы с тобой, германский витязь, две кометы на стене,
Злая шутка кукловода, заскучавшего во мгле.
Так и мчимся по орбитам, рассекая пыльный мрак,
В хороводе революций - отступлений и атак.

Может в солнечном грядущем "судьи" вспомнят о тебе
И о тех, кого штыками добивали в темноте?
Или вовсе отрекутся от того, кто понимал -
Я бы рампу променяла на Ипатьевский подвал
И в последний миг счастливый, раздувая капюшон,
Закружилась в танце диком, проглотив предсмертный стон.

...игнорируя поклоны, светским тиграм улыбнусь:
- Зубоскальте, острословы! Не раскроюсь. Не согнусь.
Буду коброй извиваться и пуантами шуршать.
Стан змеиный - стебель гибкий в косы-розги заплетать.
.

.
СЫГРАТЬ СЕБЯ

Сыграть себя без маски и без грима,
Без декораций - публика и ты.
Сыграть себя с отточенностью мима,
Допрыгнув до актёрской высоты.

Без атрибутов яркого убранства,
С предельно обнажённою душой,
Пробить словами космоса пространство
И тучи в небе потеснить собой.

Сказать как есть, прочесть родные строки
От всей души, и пусть молчит суфлёр,
Извлечь из жизни верные уроки,
Паденье пережив и свой позор.

Сыграть себя безудержно и дерзко,
Пусть нимбом ляжет от софитов свет
Прочесть, как книгу, трепетное сердце,
Закинуть в вечность пламенный привет.

Сыграть себя, поэта в главной роли,
В массовку жизнь вписала нас давно.
На грани помешательства и боли
Не всем дано.
.
.
.

.
малаев анатолий ЧУЖОЙ

Этот век для меня чужой.
Я родился в иное время,
Но по чьей-то прихоти злой
Был заброшен сюда и потерян.

Мне не нравится здешний дым,
Он не сладок и не приятен.
Умирать совсем молодым
Здесь в порядке вещей,приятель.

Можно небо скатать в рулон,
Можно веру взрастить на глине,
Потому что любой закон
Писан мелом на пластилине.

Потому что вокруг-грязь и кровь,
И безмерно разит деньгами.
Продается даже любовь,
Даже тень под твоими ногами.

Личность стерта-айфон сплошной.
Бог живет в электронном вигваме.
Разучились писать рукой,
Разлучились с простыми словами.

Понимаем язык машин,
Но коверкаем речь родную.
Скоро станем глотать бензин
И жевать резину тугую.

За рассветы платим втройне,
За закаты-отдельный бонус.
В бесконечной глупой войне
Повышаем моральный тонус.

Дуй в трубу,в барабаны бей,
Зарифмуй свою жизнь на случай.
Этот век не станет мудрей,
Потому что по сути-сучий.

Одинокий,нелепый,чужой,
Я брожу по его дорогам...
И смеется над головой
Злое небо,забытое Богом.
.

.
Элис в цепях
.
О КАК ПРЕКРАСНА ТЫ, РАБЫНЯ
O как прекрасна ты, рабыня,
В чугунном кружеве оков,
В душе покорной не остынет
Твоя горячая любовь.

И ты избрала путь свободно,
Рабыня - видно по клейму,
И будешь делать что угодно
Лишь господину твоему.

О как прекрасна ты, накинув
Вуаль на милое лицо,
И цепи на тебе стальные
Прекрасней царственных венцов.

И так же скованные прочно
Любовью сердце и глаза,
И словно повторив цепочку,
Струится длинная коса.

О как прекрасна ты, рабыня,
И счастлив, кто тебя пленит,
Цепь, что никто с тебя не снимет,
При танце весело звенит.

А ты, хозяин властный, строго
В повиновении держи,
Но нежен будь, смотри, как много
Теперь тебе принадлежит.

В очах прекрасных девы пленной
Сияют звезды всей Вселенной,
Склонив колени пред тобой,
Она готова быть рабой.

Горяч был поцелуй железа,
И путь назад уже отрезан,
И во владение твое
Идет душа и плоть ее.

Поверь, она решалась долго
Твоим довериться рукам,
И для нее нежнее шелка
Они, теперь ты знаешь сам.

И оба смущены, но счастьем
Наполнен взор ее и твой,
Когда, скрепляя души властью,
Румянца ляжет новый слой
На кожу щек, и дрогнут веки,
Она твоя теперь навеки.
.

.
Ефремов Борис ВЫ ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ НАРОДА?..

Разговор с читателем

Читатель

Вы последний поэт народа?
Но какого? — позвольте спросить.
Ведь народ — разновидность сброда.
Он мастак беспробудно пить.

Он вранью и обману служит.
Словно Плюшкин, грешит воровством.
С сатаной, а не с Богом дружит.
Все грехи процветают в нём.

Нагловатый, ленивый, вредный,
Ни ума в нём, ни совести нет.
И прекрасно, что вы последний
Никудышных людишек поэт.

Поэт

Ну, а вы, читатель, безгрешны?
Как помрёте, так сразу в рай?
Вы ведь тоже такой же, здешний,
Всё земное вам подавай.

И народ, он ничуть не лучше,
В жилах та же, Адамова, кровь.
Так же гаснет в нём Божий лучик,
Если в сердце остынет любовь.

И такой же он скучный и серый,
И такой же имеет прононс.
Ну, а кто православную веру
Сквозь безбожную тьму пронёс?

Кто от гнусной партийной оравы,
Повернувшись к смерти лицом,
Защищал церковушки и храмы,
Окружая их плотным кольцом?

Кто советскую власть, что позднее
Благодарно по людям прошлась,
Спас и жизнью и кровью своею,
Посчитав за народную власть?

Кто в бескормицу, зной и морозы
Всё же выиграл в ту весну,
Пряча в радости горе и слёзы,
Слабоумной советской угрозой
Спровоцированную войну.

И не этот ли, вороватый,
Много пьющий, ленивый сброд
Вновь Россию вознёс крылато
В эру послевоенных невзгод.

И не он ли тупой и безбожный,
Сбросив смутной поры произвол,
В девяностые годы ожил
И в забытые храмы пошёл?

Читатель

Дорогой мой! Я вашу наивность
Очевидным примером собью.
Велика ли в народе активность?
Большинство, новой власти противясь,
В хату с краю укрылось свою.

В их крови вековая прохлада,
Наплевать им на совесть и честь.
Ничего им и нынче не надо,
Лишь бы выпить да плотно поесть.

На призывы церковных шаманов
Не утроят уснувшие прыть.
После стольких жестоких обманов,
Невозможно людей пробудить.

Поэт

Вы правы. Человек человека
Пробудить не способен. Да вот
Сонных Бог пробуждает от века.
Он ведь правдой за душу берёт.

Ваша светская жизнь однобока.
В ней обман и жестокость в чести.
И до правды вам, то есть до Бога,
До скончания дней не дойти.

Только ложь надоест, как ведётся,
У неё ненадёжная власть.
Весь народ никогда не проснётся,
Но проснётся — заметная часть.

Не житьё в православии нервным,
Здесь авралов отсутствует плеть.
Кто последний — становится первым,
Только нужно терпенье иметь.
.

.
"Ури Гримм. Стихи. Избранное".
,
Тру стихи свои яростно пачками —
Те, что злят и меня, и людей.
Они пошлою грязью запачканы,
Без добра, без души, без идей.

Отстрадать, отлюбить и отплакаться,
Нервы прошлым своим теребя.
Есть ли место, где мог бы я спрятаться,
Без оглядки сбежать от себя?

Под защитой приюта укромного
Отдохнуть бы от всяких сует
Иль под сенью безумия тёмного,
Где ни мыслей, ни памяти нет.

Без фамилии, имени, отчества,
Может быть, потеряет следы
Закадычный мой друг Одиночество,
Вечно ждущий вселенской беды.
.

.
бессмертные строки из Яна Лехоня:

***
Не скрыть тоски, не спрятаться от боли,
И радуют одни воспоминанья.
На что ещё рассчитывать, доколе
Чего-то ждать от нашего изгнанья?

Дивлюсь тому, что рад еще прохладе,
Восходу солнца, ветке краснотала,
А сам живу души бессмертной ради,
Чтоб то, что суждено ей, дострадала.

И что с того, что всё – как дождь по стёклам?
И что с того, что множатся могилы?
Спокойно мы со стариком Софоклом
Глядим на то, на что глядеть нет силы.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 18.02.2021. Och. Sbornik Yaxada
• 07.02.2021. Novikov