Magenta

Людмила Преображенская: литературный дневник

Magenta.


МАДАМ, ВЫ ПЛОХО ПИШИТЕ СТИХОВ...
Мадам, я вас желаю попенять —
Зачем вы плохо пишете стихов?
Я ни один из них не смог понять —
Какое-то пюре из странных слов!

Вот, пишете, к примеру, слово «крен»…
Вы из тайги приехамши, мадам?!
ДетЯм известно — правильнее «Хрен»! —
Я зуб за Арфографию отдам!

А вот ещё не лучше — слово «столп»!
За это вас совсем не похвалю!
Ишак последний знает — это «столБ»…
Ух, до чего ошиБков не люблю!

Намедни написали: травести…
Вам ли ж бы Ай-Куём пощеголять!
Ну да, траве положено цвести —
Пошто слова друг к дружке прилеплять?!

Быть может, я, мадам, не Тилигент,
Но не пишу, как вы — «играл гормон»!
«Гармонью» называется струмент!
И должен быть вот так напИсан он!..

А это что за «Сена», ёшкин кот,
В стихе об Елисеевских полях?!
Уж сено знает каждый идиот…
Ещё взялись писать об деревнях!

Уж весь молчу про глупую «Ассоль»!
Чё за «Ассоль» такая, не пойму…
А Грина, ясен пень, ждала фасоль —
Жена супешник сбацала ему!

Мадам, ведь вами кончен институт,
Чего ж тогда вы пишете «мАкрель»?!
Когда дожди на улице текут,
«МОкрель» зовется ента канитель!..

А тут чего? «Камю»?! Вот это да!
Мадам, ну объясните, почему
Из вас такая лезет ерунда?!
На русском устном пишется -«кому»!

Недаром вас, незнаек-поэтесс
Копирует отважный пародист!
Вот, написали — «Пушкин и Дантес»!
Мышу понятно — это был Дантист!

Короче, не иметь позора чтоб,
Словарь купите грамотный, мадам!..
Откланиваюсь — Пяткин, стихофоб,
Писатель книги «Ева и Агдам».

…Мадам, вчера пришёл от вас ответ
С двумя словами: «Пяткин, вы — кретин!»
Я с вас смеюсь! Такого слова нет!
«КрИтин», раз критикует гражданин!!!


Трамвайная история
.
Тамара Львовна, девушка в годах,
Трясясь в трамвае, ехала с работы,
Ей было очень грустно отчего-то
И неуютно в новых сапогах…

Вчера она напрасно прождала
Мужчину (познакомясь в Интернете,
Она себе по-прежнему лгала,
Что принцы всё же есть на белом свете)…

Употребив головку чеснока,
Отбить желая запах перегара,
Иван Степаныч (холостой, нестарый)
С ней ехал рядом и упал слегка…

Тамара Львовна, девушка в годах,
Ему сказала громко (но тактично!):
«Напился, так веди себя прилично!
Свинья какая! А ещё в очках…»

Иван Степаныч аж оторопел
С такого неприкрытого цинизму –
Какую-то подержанную клизму
Совсем чуть-чуть портфельчиком задел!

Но вслух он этих слов не говорил,
Лишь развернул рекламную газетку
И, на Тамаре Львовне смяв беретку,
Ее печатным органом прикрыл.

Она снести такого не могла
И, придушив в себе зачатки леди,
Назвав его невежей и медведем,
Прям по очкам Степанычу дала!

Иван Степаныч был интеллигент –
В седьмом колене (или, может, в пятом) -
Всего лишь пару слов сказал он матом,
Чтоб исчерпать досадный инцидент.

Но на чесночной дьявольской волне
Тамаре Львовне разум помутило,
И вот она со всей девичьей силы
Его зонтом огрела по спине!
Иван Степаныч сразу заскучал
И крикнув огорчённо: «Ах ты, стерва!»,
Швырнул в окно (не выдержали нервы!)
Он хлястик, что у Львовны оторвал!

Тамара Львовна, хлястик не простив,
Лак для волос из сумочки достала
И полила трамвайного нахала,
Чтоб отомстить ему за негатив!..

…Трамвай уже к конечной подходил –
Иван Степаныч и Тамара Львовна,
Уставшие от битвы, безусловно,
Сошли, пихаясь, чуть утратив пыл.

Он – без шарфА, с одним стеклом в очках,
Облитый лаком и ее презреньем,
Она – в пыли и с дыркой на колене,
Без хлястика, но с зонтиком в руках.

И оказалось – им не то что в дом,
В один подъезд! Бывает же такое!
Ввалились в лифт (уже почти без боя),
Иван Степаныч вымолвил с трудом:

«Ну, как теперь знакомиться иттить?
В одном очке и галстуке помятом?!..»
«Какой этаж, удод?.. И мне девятый…
Иван Степаныч, вы?! Не может быть!!!»

- Ой, как же так… я вас вчера ждала…
-Тамара Львовна! Вы?! Вот, блин, засада…
Ну, вы меня того… простите, гада…
- Я вам не больно зонтиком дала?

- Да ничего, пустое! А берет
Я Вам помял того… не слишком шибко?
- Ах, до чего ж досадная ошибка,,
Вот до чего доводит Интернет!..

- А я ж еще вчера собрался к вам,
Да кум позвал к себе на именины…
- Ну вот, а я пожарила свинину…
- Эх, кабы знал, не шлялся по кумам…

И оттирая друг на друге грязь,
И бормоча бессмысленное что-то,
В квартиру, спотыкаясь и смеясь,
Ввалились два счастливых идиота…


Про гламурного соседа
.
У нас сосед недавно появился —
Весь от кутюр, со стразами жилет,
И к нам с женою как-то притащился:
Мол, у него в хозяйстве соли нет.

Расселся по-хозяйски на диване
(Пиджак лиловый, розовый берет)
И начал нам вещать, как он в Милане
Проводит отпуск вот уж много лет.

«Как, господа, Вы не были в Милане?
На Днях высокой моды?! Ай-ай-ай…»
— Да собирались, только вот в Рязани
Картошки небывалый урожай

Случился. И пришлось поехать срочно.
Был ограничен для общенья круг:
Всего бомонда — мы с женой и дочкой,
Тесть с тёщею да колорадский жук.

«А кстати, как вам Карло Пазолини?
Последняя коллекция — отстой,
Пожалуй, перейду на Балдинини…»
(Мы с Манею сидим, ни в зуб ногой!)

Сидел, гудел про модные тусовки,
Какие-то Габбана-Кляйн-Шанель…
О том, что всё — от меха до морковки —
Предпочитает только натюрэль…

Ну, так мне надоел занудный мачо…
И я сказал, чтоб осадить его:
А у меня вот тапки — от Версаче!
И стельки… Мань, не помнишь, от кого?

Ещё ведро помойное от Гуччи
И от Армани шерстяной носок…
Да я вообще от Моники Белуччи
Сидел на днях в метро наискосок!

Жене моей Марусе, между прочим,
Штаны с начёсом подарил Диор
(Жан-Поль Готье дарил, но ей не очень —
Уж больно блёклый был на них узор).

А тёще к юбилею подарили
Со стразами моднющий чемодан…
Что? Знать хотите, где его купили?
Вручную сделал сам Ив Сен-Лоран!

И тесть внакладе тоже не остался —
Ему от Хьюго Босса помазок
(От Живанши хотели — отказался)
И от Картье крутой ночной горшок.

… С тех пор соседа больше я не видел,
Не слышал от-кутюристых речей…
Похоже, чем-то я его обидел —
Наверное, гламурностью своей…


Этикет
.
Друзья! Блюсти культуру должен каждый!
Швырять окурки в форточку нельзя-с!
Вдруг попадете в добрых, милых граждан,
Что писают под окнами у вас?!


Степан и Фаина
.
С упорством колорадского жука
И с грацией беременной улитки
Степан Кузьмич, подвыпивший слегка,
Осуществлял напрасные попытки

Фаину Львовну в гости пригласить.
Та отбивалась (сумкой и словами):
«Степан Кузьмич, что общего меж нами?
Добром прошу — умерьте вашу прыть!

Не для того кончала я филфак,
Чтоб вы меня мусолили руками!
Вы даже не знакомы с Мураками*!
И в пятнах от томата ваш пиджак…»

Степан Кузьмич, обидевшись, икнул:
«Нас тоже не из лыка… ик… пошили!
Пинжак на днях буквально простирнул,
А с му@аками сроду не дружили!

Напрасно вы не хочете иттить —
Покушаем салатик с крабьей палкой**…
Могу бутыль шампусика купить —
Такой роскошной даме разве жалко?..»

«Степан Кузьмич, оставьте сей же час
Хватать меня рукой за область таза!
Мечтала я… но только не о вас!..
Да вы в музеях не были ни разу!..»

«Вот всё бы вам, Фаиночка, пенять!..
Я дико извиняюсь — в ваши годы
Не по музеям надобно скакать,
А хлопотать об продолженьи рода!»

«О, Господи! Да вы ещё шутник!
Оставьте ваши пошлые замашки —
Идите, размножайтесь с Чебурашкой,
Любитель заложить за воротник!..»

…Так вспоминали дедушка Степан
С его супругой, бабушкой Фаиной,
Как начинался бурный их роман
…дцать лет назад на улице Неглинной…

А трое внуков, не желая спать,
В шесть рук держали деда за рубашку
И в сотый раз просили рассказать
Про бабушку, музей и Чебурашку…

В отчаяньи цепляясь за июль,
Вот-вот сорвётся август в пропасть осень,
И снова потеряет цифра восемь,
Как ящерица хвост, свой нижний нуль…

По воскресеньям дачники везут
Цветов последних грустные охапки,
И осени-лисы босые лапки
Украдкой наследили там и тут…

«Колдуется» на кухне джем из слив,
С корицею и тёмным шоколадом…
И яблок аромат над старым садом,
Как твой подарок — «All about Eve»…

Мы на веранде старой пьём вино —
Вишнёвый бренди с привкусом печали,
И что бы сны в четверг ни обещали,
Я знаю — ты уедешь всё равно,

И сменится Помпеями Эдем…
Ну, а пока смакую… не конфету —
Остатки ускользающего лета
С горчинкой золотистых хризантем

Придёт за молоком знакомый ёж
(Мы на ночь у крылечка ставим блюдце)…
И так опять захочется вернуться
В июнь… Но календарь не проведёшь.

… Прохладно. Вечер. Старенькая шаль —
Вишнёвая, как раз под «шерри-бренди»…
По «Монте-Карло» вновь играет Кэнди
«Lily was here». Август. Очень жаль…


Ну, здрасьте, здрасьте, Вы сегодня первый!
Я — тётя Сима… Как Вас звать? Антон?
Ой, представляю, шо это за нервы —
Жара, плацкарта, проводницы-стервы…
Вы ж бледный — хуже йогурта «Данон»!
Вы из Москвы? На море, к витаминам?
У тёти Симы полный пансион…
Шо, дорого? Ай, слушайте, мужчина,
Найдите посерьёзнее причину…
Вы ж не босяк, простите за пардон!
Ну, хорошо, не делайте скандала!
Чай, тётя Сима не капиталист!..
Я ж Вам о самом главном не сказала —
Как раз вчера освободилась зала —
С подругой жил известный дайвингист.
Отдельный вход, кроватка с балдахином,
Трюмо, картина «Три богатыря»…
Ещё в саду есть домик с мезонином,
Но он сдаётся вместе с бабой Ниной…
Опять не надо? Очень даже зря…
Попроще-подешевле? Всё уж сдали!
Свободно будет только к ноябрю…
Поближе к морю? Нет, ну вы видали?!
Шоб сразу из окна туда ныряли?
Вы юморист-Жванецкий, я смотрю…
Короче, так: в сарае — свердловчане,
Терраса… антресоль (на днях сдала)…
Всё занято давно… А может, в ванне?..
Ой, там студент… А в холле на топчане —
Молодожёны и дедок с Орла…
Так, шо осталось? Конура Полкана,
Скворечник и коробка из-под груш.
Ещё свободна, вроде, треть чулана…
Ай нет, вчера сдала троим армянам…
Ну, наконец идёт с лимана муж!
Маркуша, вот товарищ тут желает
Комфорт за десять гривен поиметь…
Да не смущайтесь, всякое бывает,
Супруг сейчас гамак вам пошукает
И место, где вы будете висеть…
… Мужчина! Нету места, извиняйте —
Там в гамаке семья уже висит…
Да шо вы сразу в слёзы? Не рыдайте,
Муж всё устроил — денежку давайте…
Ой, вариантик — просто супер-хит!
И море близко… аж самой завидно…
Кладитесь спать вот тута, в холодке…
(Шо значит — в старой тачке несолидно?
Вы светлячок? Вас ночью будет видно?)
А завтра постелю Вам на буйке!


День рождения. Событие типичное.
Но опять гляжу с недоумением:
Цифры в паспорте ну просто неприличные —
Неужели это год рождения?!

Вероятно, это сбой в компьютере
(Техника — гражданка ненадёжная!),
Однозначно, что-то перепутали,
Всем понятно, третья цифра — ложная.

Я гляжу на цифру эту грустную,
И вздыхаю, и шепчу украдкою:
Почему же я себя не чувствую
Старой и ворчливой куропаткою?

Может, льстит мне зеркало ехидное?
Или близоруко окружение?
Может, я не вижу очевидного
В несолидном вовсе отражении?

Не старуха Изергиль, конечно, я,
Но не Скарлетт (хоть люблю зеленое),
В чем-то, без сомнения, успешная,
Чем-то, к сожаленью, обделенная.

И самой пока еще не верится,
Что к «Елене» приплюсуют отчество,
И особо не на что надеяться
(Хоть мечтать еще чертовски хочется!)

Но скулить и плакать не намерена —
Ярославна из меня неважная.
И сама себе скажу уверенно:
Я — не птеродактиль, я — винтажная!


По другому смотреть на ножи,
Присмотреться к лезвиям этим.
Как прекрасны! Они так остры!
Так и хочеться слиться с желудком..
Или почкой. Ребром, или сердцем..
Раскрошить чью то костью об кувалду,
Можно пальцами в блендер полезть.
Прикоснуться к лезвиям жалко?
А словами манить - это лесть?
Не напрасно боитесь животных,
Они жалости не содержат.
Средь них нет всепокорных,
Средь них нет, неустанно дрожащих!
Королей загрызут напрочь. Мрачных -
Кровью накормят добротно.
Что-то мерзкое? Все же нормально,
Разве знаете, что у других в голове?
И не нужно бояться покойных,
Всех нас ждет участь в труне.
А пока можно дернуть рукою,
И подергать пробитой ногою.
Все же чувства внимают, так внимайте и боль.
А хотите - убейтесь, мерзко Вам коль!

Тем не менее все мы такие,
Все срываемся порой на ножи.
Мы не добрые и не плохие -
Просто люди все сдесь - прохожие.
.
.



.
Фонарь на Пушкинской
.
Позвольте мне немного о своём...
Приказ - "Светить!"- я выполняю с блеском.
Работаю - обычным фонарём
На Пушкинской, на той, что рядом с Невским.


Работа - дрянь, по чести говоря.
Начальства нет, электрика тем паче:
Раз я не красный - им "до фонаря".
Верши свою нехитрую задачу -


Свети себе, не думая о том,
Что предписала жизнь предельно жёстко:
Стоять до смерти тусклым фонарём
На тридевять десятом перекрёстке;


А сверху - то сугробы, то потоп...
И так "достало", что роптал вначале:
Погасну к чёрту, буду просто столб,
На чью судьбу все дружно начихали.


Но...если вдруг из темного угла,
Внезапным и клинообразным строем
На нас пойдет передовая мгла,
Желая провести разведку боем?


В прорыв полезет тьма под хрип и вой,
Исчадья ада поползут в атаку...
..Возможно, я и есть тот рядовой,
Что встанет против мирового мрака.
.
.



.
***
Кошки черны в ночи и виденья схожи.
Может, с одним иных не сравнил бы сном.
Он позабыт отчасти уже, но всё же
я бы хотел два слова сказать о нём.


Виделись мне брега голубого Нила
или ещё какой-то большой реки.
Там над рекой светало. Волна ходила
взад и вперёд, и вздрагивали мостки.


Некто почти прозрачный спускался к лодке.
Веки прикрыв, наощупь, на плеск, на звук
двигался он. И что-то в его походке
горло сжимало тем, кто молчал вокруг.


А проводить его собралось немало.
Все, кто могли, пришли, принесли дары.
Множество их толпилось вокруг, дышало.
И осушало кубки, и жгло костры.


Вина лились, вкуснее каких я 'не пил.
Некто к мосткам спускался, почти незрим.
И, высоко взметая огонь и пепел,
факельщик шёл, как плакальщик, вслед за ним.


Бубен гремел, но гром его был невесел.
Лодка ждала у берега на воде.
Профиль её и все восемнадцать вёсел
словно сказать пытались: идёт к беде.


Дева с цветком стояла в толпе, мигая,
не хороша, и даже не влюблена...
Много других там было, но не другая
мне почему-то помнится, а она.


В лодке гребцы, с обеих сторон по девять,
словно сказать пытались: беда не в нас,
мы не хотим, но что же теперь поделать?
И горизонт качался, и факел гас.


Вёсла скрипели. Было свежо и сыро.
Люди молчали. Бубен один гремел.
И силуэт всего остального мира
как бы уже значения не имел.


Слаб перессказ, не вышло пока иного.
Трудно догнать химеру, поспеть за сном.
Но всякий раз, коль скоро свяжу два слова,
снова скажу два слова о нём, о нём.©


1998 М. Щербаков
.



.
12 глагольных
.
Рифмы-девицы во ржи стерегут
И с логарифмами скачут,
Но строчек двенадцать я наберу,
Пусть пародисты заплачут.
.
Чувство плохое — бумагу марать,
В глагольных рифмах плодиться
И выдать такое: не сесть, не встать,
Как в соснах трех заблудиться.
.
От жажды духовной в муках умру,
Писать я не перестану,
Стих напишу и листок раздеру,
Бумагу снова достану.
.
В дыму сигарет стишата бегут,
А я в небесах летаю,
За графоманство затопчут, побьют,
Когда я мыслЁй блистаю.
.



.
От лица палача


Мотив уверенно свищу,
Служу я Музе как умею,
Стою на плахе, не грущу,
От графоманов сатанея.


Мне Хаммурапи написал,
Что дураки на стилос давят,
Господь таланта им не дал,
Их темп немного надо сбавить.


Стихи в мешках утрамбовав,
Их завяжу, в подвал упрячу
И бутерброд свой дожевав,
Кричу, рублю, калечу, плачу.


Не знаю дальше как мне быть,
Ведь я поэт, вы мне поверьте
И страсть к стихам не погасить,
Меня за это хоть убейте.
.



.
Затем же, зачем рыжий клоун рыж,
Жених твой тебя предпочтет вдове.
Затем же, зачем на земле Париж,
Ты будешь безвыездно жить в Москве.



Ты черную должность ему простишь
И замуж без слов за него пойдешь.
Постольку, поскольку щебечет стриж,
Ты будешь примерной женой.
Ну что ж.



Ты въедешь в одну из больших квартир,
Где сможешь в избытке иметь всего,
И станешь там чистить его мундир,
И орден, и штатский костюм его.



Доходными будут его труды.
И в праздник, решив отдохнуть от дел,
Он сядет кутить от богатой мзды
Затем же, зачем белый клоун бел.



Участвуй в веселье, пирог готовь,
Столы накрывай, развлекай гостей.
Но помни: в бокале с шампанским кровь
И слезы, Мария.
Не пей, не пей... ©



1989 М. Щербаков


.



.
Петербург. М. Щербаков
.
В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.



Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, - как его бишь? склероз, -
шёл я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня чёрт занёс.



Ах, решето - не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный - чисто рояль концертный?
Диззи Гиллеспи, Фрэнк Синатра... ах, эти ночи, ах!



Впрочем, когда-то ими я «без руки и слова»
сам пренебрёг навеки, ради забыл чего:
то ли карманных денег, то ли всего святого,
то ли всего того, что... в общем, всего того.



Снова теперь в былые проблески и пустоты
двигался я с оглядкой. Но напевал меж тем:
где, северянка, где ты? как, меломанка, что ты? -
бывшая мне когда-то уж и не помню кем.



Я про себя подумал: помню-то я изрядно;
но, без нужды признав, что помню (и, не дай Бог, люблю),
я поступлю не браво; впрочем, не браво - ладно,
главное, что не ново. Потому и не поступлю.



Тот, за кого ты замуж вышла тогда в итоге,
кажется, был ефрейтор. Значит, теперь сержант.
Вот уж, небось, реформы в бедном твоём чертоге!
Влево пойдёшь - гардина, вправо пойдёшь - сервант.



Диззи, небось, Гиллеспи даже во сне не снится.
Дети, небось, по дому носятся как слоны.
То-то была бы скука - в это во всё явиться:
здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с луны.



Впрочем, судите сами, может ли быть не скушен
кто-либо, то есть некто, моду взявший туда-сюда
шляться без ясной цели в городе, где задушен
был император Павел Первый, он же последний, да.



Будучи здесь проездом, я поступил не ново:
я сочинил сей опус и записал его.
Ради карманных денег - или всего святого,
или всего того, что... словом, всего того.©



1993




Другие статьи в литературном дневнике: