Спиной к ветрам, лицом к белиберде,
начав письмо не с «здравствуйте», а с «где?»,
на берегу большого океана
я вымываю карие глаза.
Мне ничего не хочется сказать
(а только слушать звук воды из крана)
Терзает чайка с бутером пакет,
гундосит рэп какой-то чёрный шкет,
лишь солнца надувного свет разумен.
У Фридриха болела голова?
Когда он в ней перебирал слова,
чтобы сложить известное - «Бог умер».
Так буквы пьют чернила. Из чернил
умелец бы крепчайшее сварил,
а я стою с пузыриками колы
и знать не знаю. Только не смахни
песчинки с губ. Мне хочется брехни.
Она крутей любого обезбола…
У чайки завершается обед.
Намазывает солнечный паштет
отлив на берег. Бусинками света
присыпан густо, будто бы пирог,
и кажется что жив убитый Бог.
Родители эбенового шкета
шезлонги собирают. Тряпки. Зонт.
Под всем черту подводит горизонт,
не разделяя выше или ниже
и мы уходим тоже с пляжа вон,
как будто это паркинг и перрон,
и свет уже за нами отчекрыжен.
Там после нас, уверена - торшон,
с каракулей простым карандашом:
безлюдный пляж раскрасили в лицо. Я
не разобрала (профиль/губы/нос)
но благо ветер подсказал, донёс:
Бетховена, Высоцкого и Цоя,
обрывки целлофана, суть реклам,
ещё чего-то, что не передам,
но мелочью оттянется в кармане,
по-разному, кто сколько заслужил….
А мёртвый Фридрих как-то приожил,
он получил записку - «Ницше жив!»
и больше не писал об Океане…
В бубны бьют шаманы, молятся святые.
Пробудились кости мёртвого Батыя.
Труден острый холод чёрного набата:
Брат идёт на брата. Брат идёт на брата.
Брат идёт на голос, а потом обратно,
Голубем взмывает до военкомата.
Будет тебе, жёно, будет тебе, мати,
Положу живот свой я в военкомате.
Не бубни, сестрица, не хватай запястья,
Не бывает в мире никакого счастья.
Лишь азарта буря, сонная бравада:
Брат идёт на брата. Брат идёт на брата.
Брат наставит дуло: "Где таился, Авель?"
И поймёт, что Авель "лепесток" оставил.
Брат на брата будет - волоком и волком.
...Войлоком застелет воинскую койку.
Не буди, покуда не бела холстина.
Бабы молят Бога – не родить бы сына.
Бродят тени дыма по челу Арбата –
Это в отдаленье брат идёт на брата.
Слушай, засыпая, проводы солдата.
Брат идёт на брата.
Брат идёт на брата.
Будет долгой зима, ни тепла, ни проталых проплешин
На побитых войною запавших боках февраля,
На седых тополях сиротливо пустуют скворешни,
Не вернутся домой с обгоревших полей сыновья.
Будет горькой тоска. На бинтах заскорузлых от крови
Проступают всё резче безумные лики войны,
И летят облака в небесах от разрывов багровых,
И тоскуют по родине в тёплых краях журавли.
Красной лентой на снежное крошево очередь брызнет,
На свинцовые пули меняя молочный рассвет.
Там за гранью зимы начинается линия жизни,
А для смерти у времени года названия нет.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
