Бахыт Кенжеев. Угловатый городДля чего радел и о ком скорбел Там безглазый месяц в ночи течёт, Если явь одна, то родную речь На прощанье крикнуть: я есть, я был. И пускай прошёл и монгол, и скиф
Законы физики высокой мы постигаем с каждым днём: крошится зуб, слабеет око, вот-вот сорвёмся, поплывём мирами газовых скитаний, и смерть положенной порой стоит не райскими вратами, а гнусной чёрною дырой. Я огорчил тебя? Ну что ты! Жизнь - это жизнь, её не след судить за ямы и пустоты в вокзальной очереди лет. Ведь умный физики не знает и в биологии не спец. Он незаметно умирает и воскресает наконец. Не узнаваемый живыми, сжигает звёзды по одной и забывает даже имя своей печали ледяной... x x x Любому веку нужен свой язык. Здесь Белый бы поставил рифму "зык". Старик любил мистические бури, таинственное золото в лазури, поэт и полубог, не то что мы, изгнанник символического рая, он различал с веранды, умирая, ржавеющие крымские холмы. Любому веку нужен свой пиит. Гони мерзавца в дверь – вернется через окошко. И провидческую ересь в неистовой печали забубнит, на скрипочке оплачет времена античные, чтоб публика не знала его в лицо, – и молча рухнет на перроне Царскосельского вокзала. Ещё одна: курила и врала, и шапочки вязала на продажу, морская дочь, изменница, вдова, всю пряжу извела, чернее сажи была лицом. Любившая, как сто сестёр и жён, верёвкою бесплатной обвязывает горло – и никто не гладит ей седеющие патлы. Любому веку... Брось, при чём тут век! Он не длиннее жизни, а короче. Любому дню потребен нежный снег, когда январь. Луна в начале ночи, когда июнь. Антоновка в руке, когда сентябрь. И оттепель, и сырость в начале марта, чтоб под утро снилась строка на неизвестном языке.
© Copyright: Марина Юрченко Виноградова, 2024.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
