Резная Свирель. Он носил в кармане песок пустыни

Марина Юрченко Виноградова: литературный дневник

Он носил в кармане песок пустыни, летний сон, придуманный мотыльками. Иногда беседовал с молодыми, иногда на лавке со стариками. Почему-то всем становилось легче. Убеждал, что это уже немало. Говорил: естественно, слово лечит. Его слово здорово обнимало.


Ему было с виду слегка за тридцать. Его знали дети, любили маги. Он искал египетскую царицу, по карманам прятал клочок бумаги, запах южных пряностей, чай масала. На вопросы, кто он, шутил, конечно: да какой я ангел. Она сказала? У меня вполне рядовая внешность. Балагурил, прямо поручик Ржевский: да она недревняя, несчитово. Пил с атлантом кофе на Чернышевской, ел с драконом гамбургер на Садовой.


Рюкзачок, значок, с распродажи худи. В потайном кармане — зерно граната. Берегите близких, смешные люди. Уверяю — можно, уверен — надо. При любом раскладе, при каждой власти.


Он таскал в кармане доспех с забралом, островной маяк, золотые снасти и кораблик с маленьким адмиралом. А когда играл на виолончели, на гитаре или на саксофоне, то ему подыгрывали качели и коты, живущие на Афоне. Фараоны, сфинксы, вожди команчей. А потом он ехал в пустом вагоне и нашёл царицу, ну как иначе. Подошёл к царице, разжал ладони. Целый город слышал, как он смеётся вопреки дождю и плохой примете: это просто мелкий кусочек солнца.


А смотри, как светит.
Смотри, как светит.


Замолчали пифия и сивилла. Обнялись наёмники и наймиты. Время шло, и время остановилось. Но на Ваське выросли пирамиды.


Он пришёл из облачной паутины и ушёл туда же, точней, отсюда.
А царица пишет песком картины и в кармане носит кусочек чуда.


(c) автор - Резная Свирель (Наталья Захарцева)


#бликитишины
#стихи #поэзия #стихдня #поэзия21века




Наталья Захарцева


Ходили слухи правильного свойства (наверно, слухи кто-то распускал),
что некое зарядное устройство внутри хранит подъездный аксакал, дед Ерофей. Потрёпанная куртка, весёлый нрав, манеры короля.
За что аборигены съели Кука, он знал. И знал, кто в Кеннеди стрелял. Из тех дедов, что знают всё на свете: как надо жить, кто прав, кто виноват.
Его ужасно обожали дети. Не только дети: шурин, деверь, сват, кондуктор, продавщица в магазине, в соседней забегаловке мегрел.
Дед Ерофей, хотя и слыл разиней, не унывал, вертелся как умел, носил в кармане семена редиса. Очкарику твердил и битюгу: ты молодец, ты просто разрядился, а я тебе, конечно, помогу.
Нет у меня ни сыновей, ни дочек. Есть старый друг. Я шастаю к нему. Поэтому, дружочек-пирожочек, тебя я тоже крепко обниму своими ерофейскими руками.
Сурово, по-отечески, любя.
Лучилось солнце, улыбался камень, невидимо, конечно, про себя. Текла вода из крана в водомате, текли ручьи по скверу заодно.
Дед Ерофей — отличный обниматель, несовременный, но беспроводной.
И сразу как-то становилось легче. Налаживались связи и дела.
Ночами дед с литровой банкой лечо, с большой бутылкой мутного стекла лез в небо, не давая небу шанса сказать: закрыто, санкции, учёт.
Прекрасно в эту ночь подзаряжался старинный друг, надёжное плечо. У друга вроде даже было имя.
Друг деда тряс, хмелея на пиру: пока ты целый город не обнимешь, я, Ерофей, тебя не заберу.
Поэтому от декабря до мая, от мая до серебряных ворот, дед Ерофей сограждан обнимает и никогда, конечно, не умрёт






Другие статьи в литературном дневнике: