Александр Солженицын В круге первом-- Давно хочу тебя спросить, Спиридон Данилыч, пойми меня верно. Вот слушаю, слушаю я про твои скитания. Кручёная у тебя жизнь, да ведь наверно, не у одного тебя, у многих... у многих. Всё чего-то ты метался, пятого угла искал -- ведь неспроста?.. Вернее, как ты думаешь -- с каким... -- он чуть не сказал "критерием" -- ... с меркой какой мы должны понимать жизнь? Ну, например, разве есть люди на земле, которые нарочно хотят злого? Так и думают: сделаю-ка я людям зло? Дай-ка я их прижму, чтоб им житья не было? Вряд ли, а? Вот ты говоришь -- сеяли рожь, а выросла лебеда. Так всё-таки, сеяли-то -- рожь, или думали, что рожь? Может быть, люди-то все хотят доброго -- думают, что доброго хотят, но все не безгрешны, не без ошибок, а кто и вовсе оголтелый -- и вот причиняют друг другу столько зла. Убедят себя, что они хорошо делают, а на самом деле выходит худо. Наверно, не очень ясно он выражался. Спиридон косовато, хмуро смотрел, ожидая подвоха, что ли. -- А теперь если ты, скажем, явно ошибаешься, а я хочу тебя поправить, говорю тебе об этом словами, а ты меня не слушаешь, даже рот мне затыкаешь, в тюрьму меня пихаешь -- так что мне делать? Палкой тебя по голове? Так хорошо, если я прав, а если мне это только кажется, если я только в голову себе вбил, что я прав? Да ведь если я тебя сшибу и на твоё место сяду, да "но! но!", а не тянет оно -- так и я трупов нахлестан? Ну, одним словом, так: если нельзя быть уверенным, что ты всегда прав -- так вмешиваться можно или нет? И в каждой войне нам кажется -- мы правы, а тем кажется -- они правы. Это мыслимо разве -- человеку на земле разобраться: кто прав? кто виноват? Кто это может сказать? -- Да я тебе скажу! -- с готовностью отозвался просветлевший Спиридон, с такой готовностью, будто спрашивали его, какой дежурняк заступит дежурить с утра. -- Я тебе скажу: волкодав -- прав, а людоед -- нет! -- Как-как-как? -- задохнулся Нержин от простоты и силы решения. -- Вот так, -- с жестокой уверенностью повторил Спиридон, весь обернувшись к Нержину: -- Волкодав прав, а людоед -- нет. И, приклонившись, горячо дохнул из-под усов в лицо Нержину: -- Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолёт, на ём бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и ещё мильён людей, но с вами -- Отца Усатого и всё заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерях, по колхозах, по лесхозах? -- Спиридон напрягся, подпирая крутыми плечами уже словно падающую на него лестницу, и вместе с ней крышу, и всю Москву. -- Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу -- не осталось! я бы сказал, -- он вывернул голову к самолёту: -- А ну! ну! кидай! рушь!! Лицо Спиридона было перекажено усталостью и мукой. На красноватые нижние веки из невидящих глаз наплыло по слезе. 1968 © Copyright: Лев Штальман, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
