День, когда я писал поэму об одиночествеУтро началось не с солнца, а с пустоты. Тишина сидела на краю кровати, как собака, привыкшая к тому, что её не гладят. Я проснулся от собственного дыхания — будто кто-то дышал рядом, но это был только я. Всегда только я. Пил чай на кухне в полумраке. Забыл включить свет. Может, и к лучшему. Подумал: а ведь тени — честнее, чем лампы. Они не осуждают за сутулость, за бессмысленность дней, за то, что опять размешиваю чай в кружке с трещиной, как будто ищу в этом символ. Решил писать поэму. Не знаю, что меня на это сподвигло. Может, утренний холод, похожий на чьи-то пальцы, забытые на шее. Или просто хотелось сказать миру: "я ещё жив", — но сказать не вслух, а на бумаге. Бумага, как всегда, выслушает. Бумага не торопится, не перебивает, не судит. Сел за стол. Так я начал. Писал медленно. Каждое слово вытекало, как кровь из затянутой раны. Вроде не смертельно, но щемит. Иногда ловил себя на том, что сижу и смотрю в стену, как будто там прожектор, который жду уже много лет. Или человек, который должен был войти, но не вошёл. Поэма росла, как мох на заброшенной скамейке — неспешно, но упорно. Я не выбирал рифмы — они сами приходили, как бывшие чувства, о которых думал, что давно ушли. Они возвращались и говорили: «мы всё ещё тут, не забыл?» В обед вышел на улицу. Не за вдохновением — просто за хлебом. Хлеб, кстати, оказался горячим — и это было единственным теплом за день. Люди шли мимо, уткнувшись в экраны, и мне показалось, что я — призрак, прохожу сквозь их взгляды. Один ребёнок, правда, посмотрел на меня и сказал матери: «Смотри, грустный дядя». И мать утащила его за руку, как будто грусть заразна. Вернувшись, перечитал написанное. Что-то звучало фальшиво, стер. Что-то показалось до боли правдивым — оставил. Особенно строчка: Ближе к вечеру накатило. Знаешь это чувство — когда вроде всё тихо, спокойно, но внутри тебя кто-то кричит в пустоту, и эхо не отвечает. Хотелось выключить всё: мысли, чувства, да и себя на пару дней. Но я писал. Потому что когда пишешь — ты не совсем один. Ты — с тем, кто однажды это прочтёт. Может, с собой будущим. Или с кем-то, кто поймёт. А понимание — это, пожалуй, и есть та редкая форма любви, которая не требует касаний. Когда стемнело, я положил ручку. Поэма ещё не закончена, но я знаю — она будет. Она вырастет из боли, как дерево из камня. Медленно, но точно. Я лёг и снова услышал тишину. Только теперь она не сидела рядом — она была мной. Но странным образом — это уже не пугало. Иногда одиночество — это просто способ поговорить с собой. А если повезёт — и с Богом. © Copyright: Курт Андолини, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
