Школа Букеровских Лауреатов в Милане март 2012

Александра Крючкова: литературный дневник

В Милан летим через Амстердам… Вылет рано 22.03.2012, из дома приходится выезжать в 3 ночи, в то время как накануне я вернулась из ЦДЛ с церемонии награждения «Поэт года» 2011 уже в 22:00. Добираемся до Милана без потерь (никто не потерялся в Амстердаме, хотя пришлось почти бежать – между самолётами – всего полчаса).


Получаем багаж, ко мне подходит Виктор Ерофеев, узнаёт меня, здороваемся, представляет мне свою жену Катю, говорит, что оставил мои книги в их доме во Франции, спрашивает, привезла ли с собой сюда их? Да…


Нас привозят на роскошную (пять звёзд люкс) виллу в окрестностях Милана, похожую на дворец. Прямо при входе – статуя Пушкина. Потом кто-то из наших пошутит, что Пушкина ставят, когда приезжают русские, а так там – Данте или ещё кто-то. Говорят, здесь была Ахматова.


Номер у меня просто шикарный. Я никогда ещё не жила в таких гостиницах. Сам дворец – три этажа, если не ошибаюсь, весь в дорогущей мебели и картинах.


Мы обедаем. Здесь трёхразовое питание включено в отличие от Парижа. У каждого – 4 вилки и 2 ножа. Блюда здесь подают с таким длительным перерывом, что можно успеть пересказать всю свою жизнь. Нам выделено 4 круглых стола, некоторые будут по ним постоянно перемещаться, чтобы познакомиться со всеми. Я всё время – на одном и том же месте. Кормят очень вкусно, вино белое и красное, минералка – всё включено, правда, я пью только минералку и потом – кофе в баре (то же включено).


После обеда несколько человек берут такси и едут в Милан, потому что 1-ый семинар будет после ужина. А ужин – в 19.00.


Я остаюсь на вилле. В Милане я была достаточное количество раз, а ехать на пару часов не вижу смысла. Выхожу на улицу и иду гулять по окрестностям.


Вилла утопает в зелени. Здесь плюс 24С. Это – какой-то маленький-маленький городок с маленькими домиками. Я иду куда-то вдаль, особо не задумываясь. Всё вокруг – цветёт.


Внезапно замираю, как вкопанная – прямо передо мной – огромное дерево цветущей магнолии… Что и требовалось доказать… Дело в том, что я в марте написала стиш «Покажи мне, как цветут магнолии» и разместила там фотку магнолии, которую я видела в Киеве. Когда писала стихотворение, думала совсем про другие магнолии (не киевские), жалела, что фотка киевской, потом думала: до цветущих магнолий – ещё долго ждать, а жаль, ну и, конечно, стих написан конкретному человеку, который исчез…


И вот – пожалуйста, Саша. Просила показать тебе цветущие магнолии? Смотри себе на здоровье, но в Италии. И посланные Свыше, а не тем, кто исчез… Но, согласитесь, закон всё-таки работает… И магнолия – прямо вылитая, как на фотке к стиху…


Бродила, бродила, встретила «наших бродящих», вернулись в отель. Пошли на ужин.


Где-то в 21.00 разделились на тех, кто пойдёт на поэзию к Евгению Борисовичу Рейну и тех, кто на прозу к Виктору Ерофееву. Про последнего говорить не буду – вы все и сами многое про него знаете. А вот про Е.Б.Рейна…


Есть такое выражение «ахматовские сироты» – наберите в Яндексе и прочитаете в Википедии следующее: «Ахматовские сироты — четверо поэтов из близкого окружения Анны Ахматовой конца пятидесятых — начала шестидесятых годов, а именно: Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман и Евгений Рейн. Ахматова высоко ценила их творчество. Она была для них, по признаниям Бродского и Наймана, не только литературным, но и нравственным и духовным авторитетом.»


Евгений Борисович был другом Иосифа Бродского, в Интернете можно найти фотографии, в том числе, их двоих на похоронах Ахматовой. Е.Б.Рейн – потрясающий поэт, лауреат многих премий в области литературы. Сегодня он преподаёт в Лит.Институте в Москве. В Милан прилетел с женой Надеждой. Они сидели после обеда в баре и пили кофе. Я тогда ещё не знала о Рейне ничего, кроме того, что он – мэтр в поэзии и будет вести у нас семинар. Ему должны были направить наши стихи для прочтения и разбора их на семинаре. Я подошла и спросила: получил ли он мои стихи, сказала, что привезла оставшиеся 2 книги – «М.А.А.» и «Крик в Безответное». Он попросил принести ему эти книги. Ещё у меня с собой была распечатка стихов на русском и их перевод на итальянский (поскольку нам говорили, что мы будем встречаться с итал.издателями). Я забежала в номер, схватила всё, что было, и, вернувшись в бар, подарила им книги. Рейн обещал прочитать. Надежда открыла мою книжку и произвольно прочитала несколько стихов, и они ей понравились, потом она обратила внимание на мои картины-иллюстрации к стихам (в «Крике» идут картины акрилом про Девочку и Лунного Кота), очень понравилась картина с обложки (девочка с зонтиком – «Звездопад») и «Призрак Любви» (про «белый ужин»). Но я сказала, что большинство картин уже либо продано либо подарено, а девочку с зонтиком я никому не могу отдать – это самая любимая моя картина. Сейчас, уже вернувшись, хочу подарить им «Призрак Любви». Я отдала и распечатку, но потом мне пришлось её забрать, а потом снова отдать уже накануне отъезда.


Мне, конечно, хотелось побывать и на семинаре В.Ерофеева с моей «Иной Реальностью», но всё было организованно параллельно, и, поскольку, в большей части я считаю себя всё-таки поэтом, а не прозаиком (хотя одна «Иная Реальность» стоит многих иных рассказов), то пошла к Е.Б.Рейну.


Мы занимались в старинной библиотеке, где у многих на фотографиях проявились разные сущности.


Вначале мы все представлялись и читали по кругу по 1-2 стиха. Максим Замшев представил меня: «А это наша известная поэтесса…» Рейн сказал: «С Сашей мы уже познакомились». Я читала «Во мне 1м и 58см». Рейн произнёс: «Интересное стихотворение». Потом он сам представился, потрясающе прочитал своё стихотворение про коммуналку, рассказал много интересного и пообещал прочитать все наши стихи «к завтра». Он говорил и о деталях, например, о глагольных рифмах, и об общем, в частности, сказал, что у нас должно быть своё собственное лицо, а не копирование. Я решила задать вопрос – рассказала, как приходят стихи ко мне, я даже иногда не знаю, что будет в следующей строчке. Конечно, почти всегда они – часть меня тоже, но они ведут меня, а не я – их (за исключением тех, которые написаны мной, но совсем не ясно, почему и о ком). И иногда получаются «тихие, спокойные» стихи, иногда – «кричалки». И как тогда обрести своё собственное лицо? Рейн ответил, что собственное лицо – это когда в стихе есть твоя душа и жизнь. И ещё сказал, что стихи – это, безусловно, в большей части – личная жизнь поэта.


После 23:00 мы сидим в баре с М.З. и В.Ерофеевым. Я рассказываю им про «Игру в Иную Реальность» и «Книгу Знаний», спрашиваю Ерофеева: что делать? Везде нужны деньги и связи, а у меня нет ни того, ни другого. М.З. говорит: «Нужен нестандартный ход, ищи, Саш.» Ерофеев говорит, что всё решается случаем – можешь попасть в нужное время в нужное место, а можешь – нет. И это всё – с неба. В целом, согласна. М.З. добавляет: «У тебя и так всё замечательно, что ещё тебе нужно?» Идём с Ерофеевым курить в беседку. Говорю про свою книгу эмоционально. Он предлагает побеседовать после возвращения в Москву.


Ерофеев уходит. Мы остаёмся с М.З. и ещё кем-то из наших в баре. Он восхищается Рейном, потом читает свой стих про Милан. Там есть потрясающие строчки про памятники, которые однажды совершат самоубийство, и про сверление глазами стен. На следующий день нам предстоит поездка в Венецию на могилу Бродского, где организаторы сказали, что мы будем читать по 1 стиху. У меня с собой в баре – распечатка стихов, из которых я выбрала «Экспромт». Макс спрашивает: «Что будешь читать?» Показываю ему. Он читает. Потом смотрит на меня, кивает, сжимает пальцы в кулак и большой палец – вверх. «Отличное стихотворение!» Потом он говорит, что у меня очень хорошие сильные стихи, но что я читаю плохо – слишком эмоционально. «Саш, читай, как Бродский, и всё будет хорошо…»


Выходим на улицу вчетвером. Дышим воздухом. М.З. говорит: «Бросай курить, хочешь, чтобы тебя похоронили, как…» Я не дослушиваю, смеюсь, произношу: «Меня похоронят в Венеции… Мой прах развеют над водой Города на Воде… Мне сон снился. Года три назад. Я даже стих написала…»


М.З. просит, чтобы я прочитала этот стих. Но я наизусть не помню, он есть у меня в распечатке, которую я держу в руке, но на улице совсем темно, и я не могу его найти (стих называется «Химера»).


М.З. смотрит на мою распечатку и спрашивает: «Ты за сколько лет это написала?» (там страниц 40 – стих+перевод на итал., но всё – из разных лет). Я задумчиво молчу, потом произношу: «Я с 11 лет написала около 3000 стихов…» М.З. восклицает нецензурную фразу. Девчонки смеются. Мы прощаемся.



23.03.2012


рано утром еле-еле просыпаюсь (я не пью – просто не было времени выспаться). Завтракаем и выезжаем в 7 утра на автобусе в Венецию. Ерофеев и МЗ остаются, если я правильно поняла вчерашний разговор, то они будут на конференции, а Рейн едет с нами. В автобусе жутко холодно, замёрзла дико, попросила уменьшить кондиционер, но не отогрелась, хотя в Венеции, в целом, очень тепло. Но я всё равно гуляла в своём белом пальто и не жалела, что не оставила его в автобусе. Приехали где-то в полдень, возможно, чуть раньше. Нас посадили на кораблик, и мы поплыли к острову- кладбищу.


На кладбище места поделены по зонам: католическая часть, православная (почти пустая), евангелисткая и, возможно, какие-то ещё. Поскольку все остальные отказали в похоронах Бродского, то он похоронен в евангелисткой части. Мы идём по кладбищу к его могиле. Справа – захоронения праха в стенах. Цветы. Тихо. Приходим. Стоит белый памятник. Перед ним – ящик для писем, их потом передают родственникам Бродского. С обратной стороны памятника надпись, гласящая на латыни дословно: «смертью не всё заканчивается» (Letum non omnia finit).


Мы стоим в тишине. Подходит Алексей Карелин (самый дерзкий из всех современных поэтов, которых я видела в своей этой жизни, по своему амплуа), спрашивает: «Когда будем читать?» Но сказали, что читать не будем. Медленно идём в другую часть кладбища, где похоронены Сергей Дягилев, Игорь Стравинский и кто-то из Трубецких.


Возвращаемся на кораблике к одному из причалов Венеции. У нас – экскурсия по местам Бродского в Венеции. Но Венеция – мой самый любимый город на свете, и мне очень хочется побыть здесь одной, поэтому я спрашиваю, как добраться отсюда до Сан Марко, мне объясняют и я ухожу, правда, с ещё тремя нашими поэтессами, которые хотят погулять. Я веду их к Сан Марко, показываю, у каких колонн мы будем встречаться со всеми здесь вечером, мы фотографируемся, потом провожу их до одного из моих любимых мест – моста Риальто, где они остаются обедать в кафешке с видом на мост, а я начинаю наслаждаться мостами, улочками, воздухом... Погода – замечательная. Солнце, голубое небо, тепло…


Мост Риальто построен почти неизвестным «слесарем» Антонио дель Понте на том месте, где Микеланжело посчитал невозможным построить мост ни при каких условиях. Это, видимо, был такой вызов. На этом мостике у меня (так сложилось) есть «свой» «перчаточник», у которого были куплены в разные мои приезды в Венецию все мои перчатки. На самОм мостике в одной из лавок есть замечательный человек, который продаёт не менее замечательные мужские галстуки и женские платки (в том числе, с бабочками). А за мостиком можно купить кожаную сумку «за дёшево» и ещё даже поторговаться (тот же ассортимент – в магазинах Венеции, но дороже и без торга). Про сувениры я не говорю, но они там присутствуют. Настоящую же радость я получила, когда за мостиком нашла прилавок, где можно было купить стаканчик (одноразовый) клубники, ягод и других фруктов на выбор за 2 тугрика.

Потом я пошла неспешно бродить по Венеции. Это – непередаваемо. Ты то теряешься, то находишься, кружа по бесконечным узеньким улочкам недалеко от Сан Марко, и каждый приезд сюда, ты будешь находить что-то новое, ещё не изведанное в бесконечном лабиринте Города на Воде. Так, в этот раз я случайно обнаружила маленький мостик весь в цветущих розах. Он казался просто невесомо-волшебным, из самой настоящей сказки.


Ближе к установленному часу сбора нашей группы у колонны со львом, я пришла на Тот Самый Причал…


Тот, который я видела тогда во сне… про лодочника и Человека в Чёрном…


Я смотрю вдаль. На тот остров. Интересно, я вдруг поняла, что лодка тогда во сне отчалила и плыла в сторону острова и потом левее, мы тоже плыли через этот остров сегодня на кораблике в левую сторону, когда ехали на кладбище.


Я не знаю ещё, как называется остров напротив. Там какая-то остроконечная крыша и что-то похожее на церковь (собор).


Смотрю на фонарик у пристани, на гондолы, спускаюсь к воде по деревянным ступенькам, вглядываюсь вдаль на тот остров. Никакой печали – как тогда, во сне… Думаю только про того Человека в Чёрном… Кто он? А, может быть, мы так никогда и не встретимся с Ним, пока я буду жива? Может быть, он – просто кто-то, кого попросят мои близкие через кого-то ещё? Может быть, этот сон – вообще из моей ПРОШЛОЙ жизни? И я просто ВСПОМНИЛА о том, как она закончилась тогда?


Подходят наши. Фотографируем друг друга на этом месте – у лодок, фонарика, с видом на тот остров напротив…


Подходит экскурсовод. Я спрашиваю её: «Как называется Тот остров?» Она отвечает: «Это – остров Святого Георгия…»


… для большинства из вас – это ни о чём… а вот я почему-то мгновенно и как-то непроизвольно вздрогнула от её ответа… возможно, из-за тех самых магических букв «г» и «р» как в самом имени, так и в стране, где он почитается самым главным святым после Богородицы…


Мы добираемся до автобуса на «кораблике», следующая из промежуточных остановок которого оказалась как раз на Том острове… «И тебе – Здравствуй…» – мысленно произнесла я Ему и тяжело вздохнула.


Вечером после ужина сидим в баре – разговариваем. Одна девушка приехала из Кемерово, мужчина – из Омска, кто-то из Питера. Выходим на улицу, обсуждаем Поэт Года 2011, и смех, и грех… К нам присоединяется А.Г., опять же – на злобу дня про Поэта Года…


Из здесь присутствующих на церемонии в ЦДЛ было всего 2 человека – я и одна женщина прозаик. Она узнала меня ещё в аэропорту, потому что Наташа Никифорова (спасибо ей большое за это) прямо за пару минут до начала награждения предоставила мне слово перед телекамерами (то ли сразу после Владимира Георгиевича Бояринова, то ли через 1 человека после него), как «представителю поэтов и Русского Литературного Клуба». Наташа спросила, что я чувствую. Я сначала хотела сказать одно, но потом передумала. Зачем? И просто сказала, что в России – намного больше хороших поэтов, которые достойны стоять на этой сцене в качестве победителей, чем те трое, кто определён жюри. И что мы все – не поэты года, а Поэты России, и это – намного важнее. Вот эти мои слова та 2-ая женщина из нашей делегации очень хорошо запомнила и сразу же вспомнила меня на следующий день в аэропорту.


На самом деле, ещё одно «светлое пятно» из ЦДЛ – это встреча с В.Г.Бояриновым. Раньше я часто к нему заходила в гости, потом всё больше – к А.Г. и другим на первом этаже. Мы столкнулись с ним в проходе Большого Зала ЦДЛ, когда я шла к положенным шорт-листу 3-4 рядам, а он стоял с какими-то двумя женщинами. Как потом я уже поняла, одна из них является представителем Юнеско, она зачитывала послание оттуда нам по поводу праздника Всемирного Дня Поэзии. В.Г. меня сразу узнал и тут же, как и обычно в своём духе, представил меня: «Это Александра, наш известный поэт, она каждый месяц выпускает по книге! И всё творит-творит-творит!» Я смеюсь, говорю, что только что вернулась из Парижа. Он кивает, что в курсе, что я там была, спрашивает, почему не поехала напрямую оттуда в Милан. Рассказываю про то, как осталась без работы прямо перед Парижем и Миланом, знать бы… Женщина из Юнеско произносит: «Не жалейте – Париж того стоит!» Мы фотографируемся с ним вдвоём прямо у сцены и рояля. «Я тебя поздравляю, Саш. Ты – молодец…» – почему-то произносит он, хотя прекрасно знает, что я – не поэт года.


Выговорившись про поэта года в Милане, А.Г. сообщает, что Олеся сейчас пишет какой-то пресс-релиз про нас на завтрашнюю конференцию «Новая Русская Революция», для которой большинство из нас подготовили доклады. Потом мы опять – в баре. Я, М.З. и А.Г. разговариваем про разные премии, награды, как и кому они выдаются, и про других лиц современной литературы и различных союзов. А.Г. вдруг произносит М.З.: «У меня есть желание – как-нибудь напоить Крючкову…» Смеёмся (я не пью).


Где-то в 3 ночи я иду спать. В Москве – это уже 5-6 утра.


24.03.2012


После завтрака с 10 утра – конференция с итальянцами, там же присутствуют приглашённые лица из других стран, но их особо не представляют. Конференция проходит на втором этаже противоположного крыла дворца, при входе всем раздают наушники, которые можно настроить на нужный тебе язык (например, на русский), потому что «за занавесом» присутствует одна известная переводчица, работавшая в своё время с главами различных государств. Всё происходящее записывается на ТВ камеру. Выступают В.Ерофеев и Е.Рейн, речь идёт об интеллектуальной революции. Глава издательства ещё не приехал, но говорят, что будет после обеда, назначают продолжение на 14.00.


После обеда действительно приехал владелец издательства. Он передаёт слово кому-то, кто делает свой доклад на арабском, но его переводят на итальянский. Ещё несколько докладчиков, и спрашивают: есть ли вопросы. Тут начинают шевелиться «наши». Отличилась «Кристина», первой поднявшая руку. Её пригласили за стол, она спросила о том, как мы можем посотрудничать с издательством. Мне запомнилось из ответа главы издательства, что он издавал русских поэтов и писателей, особенно диссидентов. Затем ещё несколько «наших» вышли, и даже кто-то из них зачитал свой доклад. Внезапно владелец объявил конференцию закрытой, поскольку ему нужно было уехать к своей онкобольной жене.


В коридоре дворца я подошла к нему и спросила, можно ли прислать ему что-то на итальянском. Он оставил мне свой мэйл, и мы попрощались.


Где-то через час нас собрали для чтения докладов. Если честно, мне уже читать не хотелось – там были только «наши», а мой доклад касался в основном ситуации в поэзии сегодня, а они и сами её прекрасно знали. Но сидящие рядом сказали, что нужно «засветиться». Поэтому я вышла и просто обратилась с краткой речью к присутствующим, смысл которой – жизнь поэта сегодня сложна, так давайте будем не усложнять её, а поддерживать друг друга по мере возможности.


После ужина – семинары. Перед этим А.Г. объявляет на «нашем общем собрании», что завтра после утреннего семинара мастера озвучат имя победителя (1 в поэзии, 1 в прозе), а также трёх дополнительных лиц, которые будут отмечены отдельно, в то время как победители получат бесплатное издание книги или поездку на следующий семинар. Евгений Борисович Рейн прочитал наши стихи и проходится по каждому – читает те строчки, где плохая рифма, или где полная бессмыслица, или где что-то ещё не так, и читает то, что ему, напротив, понравилось. Поскольку нас достаточно много, то часть поэтов отложили «на завтра». Среди них была и я.


После семинара я подхожу к нему в коридоре дворца, прошу его взять ещё мои распечатки с переводом на ит.яз, т.к. в них есть несколько интересных и относительно «новых» стихов, которых нет в книгах. Рейн говорит, что прочитал мои две книги, что ему очень понравились мои стихи, и он с удовольствием прочитает распечатки «новых». Не пишу, что конкретно он произнёс в мой адрес – это не скромно.


Ночью сначала сидели за столиком во внутреннем дворике с В.Ерофеевым, М.З., А.Г. и ещё несколькими девушками и обсуждали то, что происходит в литературном мире. М.З. читал свой стих «Милан», который накануне я уже слышала в его исполнении. Потом В.Ерофеев ушёл, и мы уже общались с ещё несколькими нашими девушками сначала на улице, потом в баре. Речь всё о том же – как сделать так, чтобы о тебе узнали.


Где-то опять ближе к 3 ночи расходимся.



25.03.2012


после завтрака – семинары.
Доходит очередь до меня. Рейн начинает читать вслух для всех мои стихи – некоторые полностью, некоторые фрагментами. Читает: «Отдам в хорошие руки», «Во мне 1м и 58см», «Не листай меня», «В Этом Городе», «Зеркало», «Рамка без Портрета», «Не отдавай меня другим», особенно выделил «В миллиметре от…» Потом вспоминает, что у меня – «Рамка без портрета», а у одного из поэтов Серебряного Века был целый цикл «Портрет без рамки». Интересно, да? Он делает мне всего одно замечание – в стихе «Ты не позволишь мне истлеть» (речь о моих похоронах) строчки:


По мне пройдут, как по мосту,
Читая вскользь скупые строчки,
Прибив к надгробному кресту
Гвоздями болевые точки…


Вот эти последние две строчки – вычурно. Он улыбается, говорит, что я прошла уже определённый путь в поэзии, смотрит на меня и произносит: «Ну что же… я ПОЗДРАВЛЯЮ тебя, Саша… И название у твоей белой книжки («Марина. Анна. Александра») очень хорошее…»


Мы разбредаемся в ожидании итогового собрания по результатам семинара, после чего – обед и отъезд в аэропорт.


Бродим по внутреннему дворику дворца. Всё залито солнцем. Ко мне подходит один мужчина – поэт (из наших), я его не знаю. Он говорит, что читал меня и ему вообще всё у меня нравится. Я смеюсь, говорю, что считаю только 20% написанного мной достойным. Он смеётся. Говорит, что нет смысла спорить, и что я здесь буду объявлена победителем. Просит у меня книжку – а их нет у меня. Оставляю ему свой СД со стихами.


А.Г. спрашивает, хочу ли я, чтобы он подарил мне свою книгу, которую я прочитала в Париже. Говорю: конечно. Подписать? Да. Потом я прочитаю, что он написал: «Сильному литератору и милой женщине…»


Я подхожу к удаляющимся в глубину дворика Евгению и Надежде Рейн. Говорю: «Спасибо, Ваш семинар – такое светлое пятно… И Евгений Борисович молодец – никого не ругал, и прочитал все наши стихи…»


Надежда произносит: «У Вас замечательные книжки! Правда…» Евгений Борисович продолжает идти вдаль, потом оборачивается и спокойным голосом произносит мне:


«ТЫ – победитель, Саша… Я сейчас скажу это ИМ… И это – абсолютно заслуженно…»


Я обнимаю его, произношу: «Спасибо…»


Нас собирают всех в библиотеке. Первым предоставляют слово Рейну. Он объявляет победителем меня. Я встаю, улыбаюсь: вот она – моя минута славы, к которой я шла 25 лет… Говорю «Спасибо» и кланяюсь под аплодисменты зала.


И тёплые слова Рейна, признанного Мэтра поэзии, друга Анны Андревны и Иосифа Бродского, сказанные в мой адрес, его признание меня как состоявшегося поэта, останутся для меня дороже всех прочих наград, даже если Вы в это не верите.



Другие статьи в литературном дневнике: