О чем пишут авторы и о чем не пишут? И почему? Ведь есть темы животрепещушие, а есть камерные, локальные, важные только автору и узкому кругу его читателей. Есть байка: когда Сталину принесли сборник любовной лирики одного известного и обласканного властью в те годы поэта, он прочитал несколько стихотворений и спросил: «А какой тираж у этой книжки?». Ему назвали немалую цифру. «Много — сказал вождь, - Достаточно было бы двух экземпляров — автору и предмету его стихов.». Байка байкой, а вопрос остается. Почему одни темы, даже очень локальные для общества большинству крупных писателей и поэтов (речь конечно, идет только о них) интересны, а другие, глобальные, иногда трагические, но затрагивающие миллионы людей — нет?
«Не в том ли дело, что "мне голос был" – так только говорится, а чего нет в дискурсе под носом, того не будет и в нетленке?» - размышляет об этом писатель Анатолий Стреляный.
....«Сочинитель занят собой, как никто из смертных, кроме тирана. "Живи один". Да-да, конечно, "была с моим народом", но прежде всего – с собой. Со своим собственным, внутренним списком. "Хотелось бы всех поименно назвать, да отняли список, и негде узнать". Иметь свой собственный список лиц, событий и явлений, не совпадающий с общим, художнику не стыдно, это его природная особенность.»....
«В творческом акте, думаешь с горечью и злостью, все-таки многовато объяснимого. Есть там – имеется, содержится! – легко исчислимое, понятное начальству, уделяющему должное внимание материальной стороне в своих отношениях с мастерами культуры: кому сколько дать, у кого сколько отнять, кого и на сколько оставить в живых. Высунется в кои веки какой-нибудь щелкунчик-дружок-дурак, нацарапает ради красного словца про кремлевского горца, но тут же услышит от другого гения: "Вы мне этого не читали!"»
«Если это все и можно считать объяснением, то далеко не полным. Ладно, эти жили в стране, куда одно не доходило, другое забивалось и шумом невероятного времени, и страхом за себя и близких, а Бунин, Набоков – они-то обретались на Западе, на свободе! И тоже не заметили. Значит что? Чего-то не хватило. Но чего? Читали тамошние газеты, слушали английское, французское радио, листали брошюры – дозированные отчеты о дозированном Нюрнбергском процессе. Почему по-чеховски не проявить целенаправленного, исследовательского, социологического интереса? Почему не потолкаться в лагерях для перемещенных лиц, не поискать выживших свидетелей в других местах? Почему-почему… Это было бы бесполезно. Правду можно узнать, но потом-то ее все равно нужно вообразить, а она для этого не годится: слишком чудовищна. Того, чего нельзя вызвать в воображении, сделать художественным, окрашенным, согласованным с законами избранного жанра, не то чтобы нет вовсе. Нет в границах авторского внутреннего мира. Почему? Потому что впустить этот ужас в свой мир значило бы признать его законность вовне, разрешить его внешнему миру, в высшей степени физическому, практичному, деятельному. И тогда всему конец. И собственному списку – тоже.»
Выдержки приведены по оригиналу статьи «Не заметили» писателя и журналиста Анатолия Стреляного, автора нашумевшего в середине 80-х документального рассказа «Архангельский мужик».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.