Не ****ствуя лукаво...Никогда не думал, что возьмусь писать ПРО ЭТО. Про русский мат. Неоднозначное у меня к нему отношение. Очень неоднозначное… Но начну по порядку. Нравится нам или нет, но все мы родом из детства, и оттуда потом тащим во взрослую жизнь свои плюсы и минусы, страхи и комплексы, предрассудки, запреты и зажатости. Из того немногого, за что мне действительно стоит благодарить родителей, я перво-наперво назову полное отсутствие мата в доме. Ни в форме ругани, ни в форме «слов-связок» и «вспомогательных выражений», ни в виде анекдотов и частушек (этот жанр в «интеллигентной» семье вообще не признавали, считая «деревенским»). В детский сад я не ходил, рос при бабушке, а затем при истеричной маме, помешанной на интеллигентности и на собственных болезнях (а как же интеллигентному человеку без болезней? Без них только «деревня» живет!). Понимаю ухмылку тех, кто рос во дворах и целыми днями носился, где хотел и с кем хотел, но гулять меня водили за ручку. И от детей, с кем играл, матерных выражений я тоже не слышал. Но улица не была стерильной средой. Естественно, на ней попадались матерящиеся взрослые, однако я жил в каком-то своем мире и потому мата «не слышал». Сейчас я думаю, что многое зависит от детского внимания. Если его не ориентировать на какие-то стороны жизни, интереса к ним до поры до времени не будет. И еще: в свои четыре-пять лет я, конечно же, воспринимал жизнь по описаниям родителей. Однажды, услышав от меня слово «засранец», мать тут же объяснила, что так говорят только в деревне, а воспитанные мальчики так никогда не говорят. А я очень не хотел быть «деревенским». Младшие классы школы. Разумеется, все «срать», «ссать», «жопа», «пердеть» звучали сплошь и рядом. Но мата, как такового… не помню… Всплыл один эпизод. Дело было в школьном туалете, куда я зашел по малой нужде. Рядом стоял старшеклассник (класс, наверное, восьмой). Не знаю, то ли в шутку, то ли всерьез он меня спросил: «Хочешь, я тебя выебу?» Я не понял вопроса. Я с таким недоуменным видом взирал на этого парня, что он молча засунул свое «достоинство» в форменные брюки и ушел. Когда мне было лет одиннадцать, на даче я познакомился с ровесником из Москвы. Звали его Мишка. Умненький еврейский мальчик; как я сейчас понимаю, из семьи тогдашней элиты средней руки. Он искренне подивился моей наивности и начал меня просвещать. Всякие там «письки» – это сопливое детство. То, что у мальчишек, называется «***», то, что у девчонок – «****а», и никак иначе. Мужчина с женщиной «ебаются» или «ебутся» и от этого бывают дети. Это я усвоил, но смысл странного слова «****ь» понять так и не мог. От Мишки я впервые услышал разные матерные стишки и анекдоты. Какие – уже не помню. Только один обрывок. Мужик объясняет, как ему удалось потушить пожар: «Лежу я на Люсе. Вдруг отодвинулось трико и показалась красная дырочка. Я не растерялся и сразу сунул туда свой огнетушитель»… Вот, еще память подкинула… Судят мужика, вероятно, за изнасилование. Или за сексуальное домогательство. Судья требует объяснить, как дело было. И мужик объясняет: Шел я, значит, поскользнулся Но интереснее всего приговор: Суд судил, судил, судил, Этот Мишка любил придавать обычным словам матерную окраску. Он научил меня играть в «тысячу»; длинная карточная игра, где нужно набирать очки, а сочетание определенных карт дает определенную прибавку в этих очках. Мишка обычно говорил: «А теперь я объЕБляю двести». Пистолет у него был «****олетом» или «****ониной», и так далее… Знакомство наше было недолгим; он приезжал погостить, и где-то недели через три его увезли обратно в Москву. Можно долго копаться в детстве, но я не любитель ностальгических воспоминаний… В подростковом возрасте я, конечно же, в изобилии слышал мат и в школе, и на улице, и магазине. Но он ко мне не приставал. Помню, больше всего мои одноклассники любили материться в физкультурной раздевалке после урока. Наверное, к этому подталкивало лицезрение одноклассниц, у которых из-под футболок выпирали сиськи (у некоторых – весьма заметные). Меня не тянуло вносить в эти разговоры свою «лепту» или хвастаться мнимыми победами (настоящее траханье среди подростков тоже не было столь распространенным явлением, как сейчас). Почему я не матерился тогда? Честно отвечаю: не знаю. Казалось бы, куда как проще вести двойную жизнь, быть дома пай-мальчиком, а своей среде «отрываться по полной». У меня была… как бы это громко ни звучало… иная парадигма ценностей. Я читал фантастику, бредил полетами в другие галактики и считал мат абсолютно несовместимым с обликом «человека будущего». Без хвастовства: за всю мою недолгую жизнь (хотя по стандартным меркам общества, я прожил уже немало) я ни разу не матерился вслух. Про себя, практически, тоже. Наверное, потому, что я по натуре прагматик. Ну какой смысл покрывать трехэтажным матом плоскогубцы, которые уронил, стоя на стремянке? Они что, взлетят с пола? Или что даст заковыристая тирада, когда поскользнулся и упал? Копчик, что ли, мгновенно перестанет болеть? Конечно, свою роль сыграло знакомство с эзотерической литературой, где сквернословие квалифицировалось как разновидность энерго-информационного загрязнения. С этим я согласен. Пример тому – дрянное качество многих наших домов. А могут ли они быть хорошими, могут ли в них быть прямые стены, если при строительстве «дяденьки» (и «тетеньки» тоже) обматерили каждый квадратный метр? Да, матом нынче не ругаются, а разговаривают. Я не моралист, но просто больно и противно видеть, когда идут по улице две девчонки (или едут в транспорте), и одна другой сообщает: «А он меня вчера отъебал по самые яйца. До сих пор ****а болит». Или стоит «бизнес-леди» с навороченным мобильником и кричит в него: «Да ебись ты в рот, что ты мне всякую ***ню порешь?» Есть данные о прямой зависимости привычки материться и гинекологических заболеваний у женщин (в том числе и бесплодие). Это столь же очевидный факт, как и зависимость между самочувствием и постоянным употреблением вполне цензурных, но негативных слов вроде «жуть», «ужас», «кошмар». Но… нужно быть честным с собой и со своим подсознанием. Я долго избавлялся от родительского «наследия», долго счищал наросты мнимой интеллигентности, которую правильнее назвать спесью советской «образованщины». К счастью для себя, мне довелось поработать на семинарах по трансперсональному анализу. Там я узнал, что личность человека многогранна и состоит из нескольких субличностей, весьма противоречивых по своим характерам и привычкам. В какие-то моменты то одна, то другая субличность оказывается доминирующей. Но людям свойственно вести себя, как нерадивым дворникам: те метут улицу с фасада дома, а двор зарастает грязью. Если в обычном дворе это чревато вонью и мухами, то в «чулане подсознания» может накопиться взрывная смесь. Почему и бывает, что вполне тактичного, уравновешенного человека вдруг «сносит с катушек». Волевые запреты… Проходили. Еще в подростковом возрасте я многократно «запрещал» себе заниматься мастурбацией. После очередного раза «твердым голосом» говорил, что это было в последний раз, что больше я никогда не буду этим заниматься. И… продолжал. Спасибо одной чешской книжке (русских на такую тему тогда не было), где развенчивались все мнимые опасности мастурбации. Можно запретить себе заходить на сайты, где есть матерные анекдоты, частушки, стихи и рассказы. Но это будет лукавством, поскольку одной из моей субличностей очень нравится читать подобные вещи. Попадаются очень остроумные анекдоты и складные частушки. К счастью, я все-таки учусь терпимому отношению к явлениям окружающей жизни. И сейчас могу сказать: мат неоднороден. Есть агрессивный мат, направленный на оскорбление и унижение другого человека или людей. Он, вне всякого сомнения, разрушителен. Есть сквернословие – привычка материться по поводу и без повода. Она тоже разрушает и загрязняет пространство. Но мат в фольклоре, в литературе – явление иного свойства. Например, частушки и сказки никого не задевают. Они высмеивают уродливые стороны жизни, но то же самое делает и обычная, «пристойная» литература. Я не раз встречал мнение о том, что мат – осколки древней языческой ритуальной магии. Слова эти имели особый смысл и не произносились почем зря. Примерно то же отношение у меня и к литературно-фольклорному мату: читать глазами интересно и приятно, а произносить вслух не хочется… Пожалуй, хватит на сегодня. Оказалось, что не хватит. Вот вечернее добавление...
Я уже писал, что воспитывался на высокой литературе. Не на классике. На фантастике; в первую очередь – на произведениях братьев Стругацких. К мату в те годы относился с нетерпимостью и разбираться в достоинствах «низовых жанров» просто не желал. Но помню один случай. Был я, кажется, на первом курсе института. Сижу дома, листаю конспекты под радио. Там передают выпуск последних известий, и по-советски бодрым, поставленным голосом тетя-диктор читает: «Известная французская обозревательница Женевьева Табуи…» Я и слушал-то вполуха. А тут вдруг в мозгу мгновенно сложилось двустишие: У Женевьевы Табуи Я страшно удивился. Откуда? Стихов я вообще не писал. А в рассказах (преимущественно фантастических) действовали идеальные люди, говорившие на безупречно правильном языке без каких-либо скабрезностей. Откуда? Сейчас я понимаю: из подсознания, куда я загонял всё, что не вписывалось в парадигму моих представлений. Лет через десять, во время моей недолгой работы на киностудии, поехали мы снимать на Украину. И вот в гостиничном номере небольшого города, вечером, когда никуда не хотелось идти, оператор, звукорежиссер, осветители и кто-то еще из съемочной группы (женщин не было) стали вспоминать частушки и разные «соленые» стишки. И опять из подсознания пробилась мысль… точнее ощущение, в котором я очень не хотел себе сознаваться. Мне… нравилось все это слушать. Не знаю почему, но запомнилась только одна частушка (потом я встречал ее в разных вариантах): То не уточки в пруду Потом было увлечение эзотерической литературой. Не нынешней, продающейся свободно и в изобилии, а самиздатской, «слепыми» копиями, скверно переведенными и столь же скверно напечатанными… Кончилась советская власть. Появились бульварные газетки со стишками и анекдотами, где я впервые увидел матерные слова, напечатанные типографским шрифтом. Появилась иная, непривычная нам литература, где герои «пороли ***ню», «натягивали ****у» и «****ись». Я морщился, возмущался, говорил, что Булгакову, например, вполне хватало цензурного русского языка, что в таком богатейшем языке можно выразить любой нюанс, не прибегая к похабщине. И вот в один прекрасный день я зашел в тупик. Я устал врать самому себе и еще плотнее запихивать в подсознание тех субличностей, что не гармонировали с моим имиджем. Например, подспудно мне всегда нравились женщины с большой грудью, а я с упорством мазохиста выискивал плоских худышек. А ведь где-то очень глубоко в подсознании я мечтал о дородной бабе, которая накинулась бы на меня и, озорно помахивая сиськами какого-нибудь шестого размера, просто бы… выебла в позе «женщина сверху». Не оттрахала, а именно выебла… Не правда, какой «грязный», какой «непристойный» образ? Но это правда. Где-то в конце прошлого года я вдруг взял блокнотик, карандаш и записал свою первую частушку «с перчиком»: Меня девки заебали, Потом написал еще. Поместил их на этом сайте и… вновь окатило рефлексиями давнего, навязанного родительским воспитанием стыда. Я поспешно убедил себя, что все это – «одежда с чужого плеча», что да, я умею это делать, но это же не та литература. А потом… спросил себя: «Так что же ты лазаешь на Анекдот.ру, что ж вчитываешься в матерные надписи на Парте.ру? Значит, тебе интересно? Но почему нужно этого стыдиться?» Не знаю, сколько продлится этот интерес. Пока он есть. И довольно врать самому себе, будто я до сих пор маленький мальчик, которому может попасть от взрослых.
© Copyright: Антон Клубницкий, 2007.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
