М. Цветаева - Нездешний вечер - отрывок
Над Петербургом стояла вьюга. Именно – стояла: как кружащийся волчок – или
кружащийся ребенок – или пожар. Белая сила – уносила.
Унесла она из памяти и улицу и дом, а меня донесла – поставила и оставила – прямо
посреди залы – размеров вокзальных, бальных, музейных, сновиденных.
Так, из вьюги в залу, из белой пустыни вьюги – в желтую пустыню залы, без
промежуточных инстанций подъездов и вводных предложений слуг.
И вот, с конца залы, далекой – как в обратную сторону бинокля, огромные – как в
настоящую его сторону – во весь глаз воображаемого бинокля – глаза.
Над Петербургом стояла вьюга и в этой вьюге – неподвижно как две планеты –
стояли глаза.
Стояли? Нет, шли. Завороженная, не замечаю, что сопутствующее им тело тронулось,
и осознаю это только по безумной рези в глазах, точно мне в глазницы вогнали весь
бинокль, краем в край.
С того конца залы – неподвижно как две планеты – на меня шли глаза.
Глаза были – здесь.
Передо мной стоял – Кузмин.
Глаза – и больше ничего. Глаза – и все остальное. Этого остального было мало: почти
ничего.
Но голос не был здесь. Голос точно не поспел за глазами, голос шел еще с того конца
залы – и жизни, – а, может быть, я, поглощенная глазами, не поспевала? – первое чувство от
этого голоса: со мной говорит человек – через реку, а я, как во сне, все-таки слышу, как во
сне – потому что это нужно – все-таки слышу.
...Мы все читали ваши стихи в “Северных Записках”. Это была такая радость. Когда
видишь новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И
большею частью – чужих. Или слова – чужие. А тут сразу, с первой строки – свое, сила. “Я
знаю правду! Все прежние правды – прочь!”. И это мы почувствовали – все.
– А я пятнадцати лет читала ваше “Зарыта шпагой – не лопатой – Манон Леско!”.
Даже не читала, мне это говорил наизусть мой вроде как жених, за которого я потом не
вышла замуж, именно потому, что он был – лопата: и борода лопатой, и вообще...
Кузмин, испуганно:
– Бо-ро-да? Бородатый жених?
Я, сознавая, что пугаю:
– Лопатный квадрат, оклад, а из оклада бессовестно-честные голубые глаза. Да. И
когда я от него же узнала, что есть такие, которых зарывают шпагой, такие, которые
зарывают шпагой. – “А меня лопатой – ну нет!”... И какой в этом восхитительный, всего
старого мира – вызов, всего того века – формула: “Зарыта Шпагой – не лопатой – Манон
Леско!”. Ведь все ради этой строки написано?
– Как всякие стихи – ради последней строки.
– Которая приходит первой.
– О, вы и это знаете!
Другие статьи в литературном дневнике:
