Андрей Звягинцев - режиссер фильма Левиафан

Елена Владеева: литературный дневник

Этого я не могу объяснить. Это какой-то демон, который, я не знаю, откуда. Откуда это в душах русского человека, широта души которого всегда была притчей во языцех, что называется? Доброта, щедрость, милосердие и отзывчивость русского сердца – это уже просто штамп, клише. Собственно говоря, я в юности помню эти ощущения, что мы действительно какие-то вот такие особые. Об этой особости Фёдор Михайлович Достоевский в 1881 году, по-моему (это было на открытии памятника Пушкину), произнёс эти знаменательные слова. Ну, его слова о народе-богоносце, то, что мы какие-то исключительные и так далее. В этих идеях я жил, наблюдал вокруг общество и убеждался в этом. Я говорю о юности своей в Новосибирске, в Москве, может быть.


И вдруг что-то как будто бы подменили, что-то вдруг повыползало непонятное. Впрочем, это не только сейчас, естественно. Просто дело в том, что и в историческом плане, в каком-то контексте того, о чём мы говорили – политическом каком-то таком дискурсе этом – вдруг что-то случилось. Вот как в 30-е годы, когда писались доносы миллионами. Как у Довлатова, по-моему, есть фраза: «Да, Сталин – понятно, тиран. Но кто же написал эти 20 миллионов доносов?» Вот что это за сила, почему она вдруг пробуждается, тёмная? Что способствует тому, что она пробуждается? Мне кажется, всё, что можно сделать, может быть, в руках власти.


К.Ларина; Ну, как?


А.Звягинцев; Остановить это как-то.


К.Ларина; Власть-то это и культивирует, эти настроения.


А.Звягинцев; Что-то делать. Я и говорю, что она должна что-то делать другое. А она вот письма сочиняет подобного толка. Это полная… Мало того, что это бесчеловечно. И вообще говоря, кстати, вот это разделение, которое сейчас образовалось – чёрное и белое, «за» и «против», контрастные такие, мощные сшибки вот этих сил… Вообще говоря, если проанализировать риторику той и другой силы, то совершенно ясно, что на той стороне злоба, ненависть, разделение, ненормативная лексика, вот эта брань сердца какая-то неистовая просто, какая-то волна негатива. Это же всё абсолютно демонические вещи.


К.Ларина; А кто-то называет это патриотизмом настоящим.


А.Звягинцев; Вот видите.


К.Ларина; Звериным.


А.Звягинцев; А Лев Николаевич Толстой говорит, что это рабское чувство. Патриотизм – это рабское чувство, это чувство вредное и неполезное для общества.


К.Ларина; А для человека?


А.Звягинцев; Это «квасной патриотизм». Это совсем другого толка патриотизм. Настоящие патриоты – это те, кто писали книги о том, кому на Руси жить хорошо. Или Чаадаев, который писал эти «Письма». Его, естественно, за это проклинали и, понятное дело, назвали сумасшедшим. Но главный пафос… «Возьмите, откройте эти тексты, – хочется обратиться к этим людям, – и прочтите. Там нет ни одного слова неправды». Вот и всё. Правда глаза колет. Сильно колет. Некоторым – очень сильно. Да так сильно, что вылезает вот этот демон – демон разделения, демон ненависти. Вместо того чтобы… Ну, здесь точка, многоточие.


К.Ларина; Значит, природа ненависти, зависти, желания уничтожить и растерзать – она одинакова что у богатого, что у бедного, что у власть имущего, что у простого, не знаю, дворника, офицера или солдата. Это всё равно…


А.Звягинцев; Это невежество и отсутствие мудрости.


Работа режиссёра во многом определена выбором: это или это, чёрное или белое, серое или каких-то других оттенковQ31


К.Ларина; А ещё что?


А.Звягинцев; Понимания другого человека, сочувствия другому человеку и так далее. Как же легко взять, сделать вывод какой-нибудь и запустить вот эту волну, по сути, сплетней и лжи. Мне нравится одна притча. Не знаю, успею ли я её рассказать вам, к тому же, смогу ли в точности её воспроизвести, но она очень красноречивая и такая вообще замечательная. По поводу сплетен.


Одна дама пришла к священнику и говорит что-то про другую, что вот, дескать, она плохо себя ведёт и вообще она плохая, очень плохая, и вообще поступки её из ряда вон и так далее. Послушал её священник и говорит: «А вы откуда это знаете?» Она говорит: «Ну как? Ну, вот все говорят». И он ей сказал следующее. Он говорит: «Вы знаете, что? Придите домой, возьмите подушку перьевую, поднимитесь на крышу вашего дома, взрежьте эту подушку и развейте эти перья по ветру. А потом спуститесь вниз и соберите все эти перья».


Вот что такое «участвовать в волне». Собственно, это здесь тоже, кстати, перекликается. «Я не видел фильм, но я осуждаю». – «Ты не видел фильм, но ты осуждаешь. Ты сеешь вокруг себя зло. Поди-ка потом его собери. А ты должен быть ответственным за это».


Я однажды услышал эту притчу и для себя… Знаете, люди дают зароки какие-то. Я дал себе зарок, что я никогда не буду рассказывать какие-то истории о других людях, о которых я в точности достоверно не знаю. Не нужно стоять на пути размножения, удваивания, умножения этих сущностей, потому что эти сущности, по сути, не ведут к благу. Вот и всё. Вот как-то так. Я даже не ожидал, что я вспомню вдруг эту историю. Она как-то даже ко двору, мне кажется, пришлась. Выразительная, очень сильная. Вообще язык притчи – он больше, чем можно сказать, выражая свою мысль как-то прямо, аргументируя её фактами и так далее. Образ – он сильнее. Поэтический образ сразу попадает в точку и сообщает тебе намного больше, чем то, что было сказано непосредственно в тексте притчи. Вот так.


К.Ларина; Среди вопросов, Андрей… Я ни одного не задала вопроса от наших слушателей. Это неправильно. Я столько их изучала перед передачей, так долго, целую кучу. Там много очень повторяющихся, помимо всяких благодарностей, и не только за фильм. Может быть, многие люди и не видели, но они вас благодарят за то, что они вас уже слышали, то, что вы говорили. Это уже немало. Это очень важно, чтобы вы это понимали.


«А как с этим жить?» – вот главный вопрос, который задают многие люди, которые этот фильм посмотрели. «Как после этого знания жить дальше?» Я переадресую этот вопрос вам.


А.Звягинцев; Как жить? А так же и продолжать жить, как и до просмотра, потому что это всего лишь навсего была подарена зрителю возможность такой страшной, что ли, истины, столкнуться с ней лицом к лицу. То есть не пребывать в состоянии, как я уже говорил, вот этого сна… Нет, дайте сейчас как-то подберу слова. Я уже говорил о том, что если бы мы в финале сделали в этой картине, хотя бы даже повторили в точности коллизию того случая с этим Марвином Джоном Химейером, который нас подтолкнул на то, чтобы создать этот сценарий… Вот он сел на трактор, поехал в город и разрушил все десять административных зданий. Если бы наш Николай делал это же, примерно то чувство зритель бы и испытал, которое сравнимо с хэппи-эндом.


К.Ларина; Удовлетворение.


А.Звягинцев; Да. То есть это желание сбросить это бремя несправедливости невероятной и победить, выдохнуть, что ли. Пусть так самоубийственно, как это сделал Химейер и как бы мог сделать Николай… А у нас в финале его, естественно, подстрелили бы, конечно же, он должен был на тракторе снести здание мэрии и погибнуть сам. «Герой погиб. Да здравствует герой! Да здравствует возмездие!» Так вот, мы отказались от этого финала именно потому, что финал, который вы увидите (если не видели ещё), в фильме «Левиафан» на самом деле в большей степени и соответствует положению дел. И вообще говоря, открытая форма, открытый финал, мне кажется, оставляет зрителя с этим горьким чувством, с которым нужно жить.


К.Ларина; Вот так мы и поступим сегодня тоже. Андрей Звягинцев в нашей студии. Спасибо большое. Извините, если что не так.



Полностью прочитать и послушать это интервью на радио "Эхо Москвы" - http://www.echo.msk.ru/programs/dithyramb/1477508-echo/



Другие статьи в литературном дневнике: