Дмитрий Быков. Мёртвые языки.
Вечером в августе возле большой реки,
Скажем, на Волге, Оке и Каме,
Где шелестят понурые рыбаки
Желтыми тростниками,
В заводях, где коряги и топляки
Кажутся к небу протянутыми руками,
Где берега дики, омуты глубоки,
Села заселены древними стариками,
С белыми бельмами, с космами цвета сырой муки,
Перемолотой навсегда умолкшими ветряками,
В сумерках, наползающих, как неведомые полки,
С лиловыми флагами, темными вожаками,
Или как одичавшие, брошенные щенки –
С умоляющими глазами, с окровавленными клыками,
В местностях, где живые выглядят мертвяками,
А мертвяки приветливы и близки, –
Можно расслышать, как шелестят мертвыми языками
Мертвые языки.
Когда-то они годились для праздников и вещей,
Ушедших из обихода,
Костюма, вооружения, поножей, кислых щей,
Дедушкина мундира, бабушкина комода,
Пыточных древних обрядов, святых мощей,
Вычурных правил вымершего народа,
Который казался вечным, что твой Кащей,
А оказался изменчивым, как погода,
Зыбким, как цвет осеннего небосвода,
Но постижимей, низменней и страшней.
Прежде они годились для называнья тех
Смешанных состояний, как, например, досада,
Смешанная с любовью; безоблачный детский смех,
Смешанный с дикой злобой; воинственная армада,
Оплакивающая павших; солдат, надевший доспех,
Но испугавшийся внезапного листопада;
Невинная дева, готовая впасть во грех,
Но машинально плачущая «не надо»;
Осмеянная печаль, отравленная отрада,
Убийственная услада, желательный неуспех...
Теперь они пятятся, как уволенная бригада,
Покидающая навеки закрытый цех,
Подразделенье грохочущего ночного завода-ада,
Где в тайне варилась продукция не для всех.
Остался словарь, петроглиф, набор цитат,
Античности контур райский и запах адский:
Рокочет латынь, багровая, как закат,
Бормочет дорийский военный, афинский штатский,
В траве шелестит шумерский, за ним аккадский,
И вавилонский, как башня, лежит разъят.
Когда-то они годились для слов любви,
Вздохов и стонов, статуй или мозаик,
На них орали «умри», молили «живи»,
На них ворковал поэт, волхвовал прозаик,
Теперь их удел — таксономия, грипп, ОРВИ,
Холера морбус, выползок, динозаврик,
Их знают историк в пыли и хирург в крови,
А есть и такие, которых никто не знает.
Прежде была верна цезарева жена,
В салоне вещал Солон, и ваял Пракситель,
Но кончились времена, вымерли племена,
Рассыпались стремена, износился китель.
Обширна была страна, грамматика мудрена,
Лексика разветвлена, но подвел носитель.
Забылись слова, понятия, имена,
Гавань подернулась тиной, пуста обитель,
Стен и земли не жалко, Господь свидетель, –
Жаль языка и сына его — меня.
Остался бы он душой, но не стало тел.
Шумел бы еще рекой, но не стало суши.
Он бы еще ворковал, щебетал, свистел,
Клялся и проклинал, но некому слушать.
Он бы напомнил суть, но не стало сущих,
Он растворился, но не смирился с тем.
Вот и шуршит цепенеющая река,
Воет зверье, к небесам поднимая морды,
Темною грудой гранита, известняка,
Лезвий, костей — лежит опустевший Мордор,
Лижет луну языком своим полумертвым
Полумертвый носитель мертвого языка.
01.08.2020
Другие статьи в литературном дневнике:
