...наступает сезон дневника. Рука
рисует профиль товарняка;
черновики занимают фланги.
Едва забрезжил, дождём пролит,
дождливый день, а уже болит
стигма письма у второй фаланги.
Я увенчан пальцами без кольца,
я засыпан пылью времён конца
сентября, я давлю зевоту;
листы у окна шевелит сквозняк.
Из проёма видно, как товарняк
медленно набирает ход к повороту.
Здесь, пока истекает дождём стреха,
причаститься вновь из чаши греха:
внимая стуку состава,
со скрипом прижать карандаш к листу;
кусать, тягая пальцы ко рту,
саднящий узел сустава.
Так в октябре наступает тишь,
так слон, напрягшись, рождает мышь,
так небо сочится влагой;
так я каждый год ухожу в запой
в попытке сделаться сам собой, —
так я
становлюсь
бумагой.
Гора бумаги родит стишок,
и ногти искусаны — есть грешок —
и небо пыльный мешок, —
хороший день не сойти с ума.
Пиши, дурачок, пока есть бума
га, а карандаш не исписан
под корешок.
