Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными грудами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколько изб, окруженных березами. В стороне бродили одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями вяло щипали траву. Над крышами летали галки. Я шел по деревне, надеясь кого-то встретить. Некрашеные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Нервной мультипликационной походкой выступали куры. Звонко тявкали лохматые
приземистые собаки. Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке. Я поинтересовался, как найти Сорокина.
- Толик меня зовут, - сказал он.
Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.
- А где он живет? - спросил Толик.
- В деревне Сосново.
- Так это Сосново и есть.
- Я знаю. Как же мне его найти?
- Тимоху, что ли, Сорокина?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Тимоха помер год назад. Замерз поддавши...
- Мне бы Сорокина разыскать.
- Видно, мало поддал. А то бы выжил...
- Мне бы Сорокина...
- Не Мишку случайно?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?
- Я приезжий.
- Не с Опочки?
- Из Ленинграда.
- А, знаю, слышал...
- Так как бы Михал Иваныча разыскать?
- Мишку-то?
- Вот именно.
Толик откровенно и деловито помочился с крыльца, Затем приоткрыл дверь и скомандовал:
- Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.
И, подмигнув, добавил:
- С милиции, за алиментами...
Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:
- Это... Кому?.. Вы насчет ружья?
- Мне говорили, у вас сдается комната.
На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство.
Впоследствии я убедился, что это - его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.
- Комнату?.. Это... Зачем?
- Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?
- Дом-то маткин. на мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши...
- То есть, вы комнату не сдаете?
- Прошлый под евреи жили. Худого не скажу, люди культурные... Ни тебе политуры, ни одеколона... А только - белое, красное и пиво... Лично я евреев уважаю.
- Они Христа распяли, - вмешался Толик.
- Так это когда было! - закричал Михал Иваныч. - Это еще до революции было...
- Комнату, - говорю, - сдаете или нет?
- Проводи человека, - распорядился Толик, застегивая ширинку.
Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.
- Зин, одолжи пятерочку! - выкрикнул Михал Иваныч. Тетка отмахнулась.
- Угоришь с вина... Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..
- Куда?! - расхохотался Михал Иваныч, - Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана... Потом добавил:
- Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь... Я в лесничестве работаю - дружбист!
- Кто? - не понял я.
- Бензопила у меня... "Дружба"... ***к - и червонец в кармане.
- Дружбист, - ворчала тетка, - с винищем дружишь... До смерти не опейся...
- Трудно, - как будто даже посетовал Михал Иваныч. Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг... Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла - заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля. В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из "Огонька". Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола. Две кошки геральдического вида - угольно-черная и розовато-белая - жеманно фланировали по столу, огибая тарелки. Хозяин шуганул их подвернувшимся валенком. Звякнули осколки. Кошки с безумным ревом перелетели в темный угол. Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа. Откровенно говоря, я немного растерялся. Сказать бы честно: "Мне это не подходит..." Но, очевидно, я все-таки интеллигент. И я произнес нечто лирическое:
- Окна выходят на юг?
- На самый, самый юг, - поддакнул Толик. За окном я увидел полуразрушенную баню.
- Главное, - сказал я, - вход отдельный.
- Ход отдельный, - согласился Михал Иваныч, - только заколоченный.
- А, - говорю, - жаль.
- Эйн момент, - сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой.
- Сколько платить?
- А нисколько.
- То есть, как? - спрашиваю.
- А вот так. Неси шесть бутылок отравы, и площадь за тобой.
- Нельзя ли договориться более конкретно? Скажем, двадцать рублей вас устраивает?
Хозяин задумался:
- Это сколько будет?
- Я же говорю - двадцать рублей.
- А если на кир перевести? По рупь четыре?
- Девятнадцать бутылок "Розового крепкого". Пачка "Беломора". Два коробка спичек, - отчеканил Толик.
- И два рубля - подъемных, - уточнил Михал Иваныч.
Я вынул деньги.
- Туалет осмотреть желаете?
- Потом, - говорю. - Значит, условились? Где вы оставляете ключ?
- Нет ключа, - сказал Михал Иваныч, - потерян. Да ты не уходи, мы сбегаем.
- У меня дела на турбазе. В следующий раз...
- Как знаешь. Я на турбазу вечером зайду. Надо Лизке поджопник дать.
- Кто это - Лизка? - спрашиваю.
- Баба моя. В смысле - жена. На турбазе сестрой-хозяйкой работает. Мы с ей разошедши.
- Так что же вы, бить ее собираетесь?
- Кому?.. Ее повесить мало, да неохота связываться. Ружье у меня отобрать хотели, вроде я грозился ее застрелить... Я думал, ты насчет ружья...
- Патронов жалко на ее, - вмешался Толик.
- Не говори, - согласился Михал Иваныч, - я ведь и руками задушу, если надо... Зимой ее встречаю, то да се, по-хорошему... Кричит: "Ой, Мишенька, не буду, ой, пусти..." Майор Джафаров вызывает и говорит: "Твоя фамилия?" А я ему: "Манда кобылья..." Пятнадцать суток дали, без курева, без ничего... А нам-то хули?.. Сидеть - не работать... Лизка бумагу прокурору написала, сажайте, мол, а то убьет... Чего ее убивать-то?..
- Визгу не оберешься, - согласился Толик. И добавил:
- Ну, пошли! А то закроют сельский маг...
Друзья направились в микрорайон, жизнелюбивые, отталкивающие и воинственные, как сорняки...
