Из книги маминых воспоминаний...
Мы взрослеем в одночасье, когда уходят в мир иной наши родители. Верно заметил кто-то, что мы остаёмся детьми до тех пор, пока есть кому сказать: мама, пока есть кому окликнуть нас: доченька или сынок. И не хватает времени поговорить с самыми родными людьми, кажется – успеем ещё, наговоримся… И откладываем на «потом» встречи, поездки, а «потом» не наступает, просто не успевает наступить.
Осталась школьная тетрадь, исписанная каллиграфическим почерком, и я, листая её, слышу мамин спокойный неторопливый рассказ, наслаждаюсь её правильным русским. Увы, не так часто сейчас услышишь правильный русский язык, а мама и сама на нём говорила, и нас с сестрой выучила, и десятки своих учеников.
.
Сегодня ей исполнился бы 81 год.
А на этой фотографии нет и тридцати.
.
Отрывок из книги маминых воспоминаний.
.
" Мы боялись спать по ночам, боялись ночных стуков, малейшего шороха.
А писем от отца всё не было. Мы не знали что и думать, а мать едва оправившись после родов ( у нас появился братик Миша) пыталась нас успокоить. Представляю, что творилось у неё в душе в то время. Дни в оккупации тянулись – не шли. Люди голодали – не было хлеба, а что такое соль, мы все давно забыли. Помню, как бабушка в кипящую воду окунала дощечку от бочки, в которой когда-то хранилась у нас соль. Дощечка была крепко просолена, и это давало какой-то результат – вода приобретала солоноватый привкус. Питались мы в это время в основном картошкой да свёклой, а у большинства наших односельчан и того не было.
Конечно же, мы все с нетерпением ждали нашу Красную Армию, ждали освобождения, в которое верили все от мала до велика."
"Но в один из жарких июльских дней 43-го года в селе появилось множество немецких солдат, охранников, полицаев. У многих из них в руках были вёдра и факелы. Всех жителей согнали на дорогу, ведущую к Слободе ( село расположенное недалеко от Подбужья, километрах в семи) и погнали по направлению к Брянску. А село наше уже пылало, охваченное огнём. Нам не дали даже собраться, в чем были, в том и выгнали на дорогу. Нас гнали в течение нескольких дней, под дулами автоматов. Ночевали мы в поле. Никогда не забуду как мы, перепуганные насмерть, бежали, держась за бабушку. Мать несла на руках маленького Мишу ( он родился в октябре 41-го). Так мы прошли около ста километров и оказались на станции Любохна, Брянской области. Там под открытым небом был лагерь для тех, кого собирались отправлять на Запад, но не хватало вагонов. Потом нас погрузили в вагоны и долго везли, а рядом с нашими составами шли другие, с ранеными немецкими солдатами, с контейнерами, нагруженными награбленным – немцы вывозили всё, что представляло собой хоть какую-то ценность.
Непривычно суровой и молчаливой стала наша бабушка, которая всегда находила общий язык и с соседями, и с нами детьми. До революции она была очень дружна с матушкой, женой сельского священника. Она выпекала для них хлеб, а они всегда приглашали её в гости на чаепитие. Лицо её словно светилось от доброты и люди называли её ласково «Николаичка». А теперь она не знала, как нас утешить и только одно твердила постоянно: «Берегите мать, я – что, я свой век, считай, прожила, а вот мать надо беречь и для вас же самих, и для отца».
Вот так мы и ехали в товарных вагонах, не зная куда. Спали на соломе, а что ели, я и не помню, давали ли нам какую-нибудь еду. Но очень хорошо помню гул советских бомбардировщиков, он вселял в нас надежду.
А фашисты спешили, ведь 1943-й год был годом наступления наших войск, и немцы всеми силами пытались вырвать нас у наших. Советские войска шли буквально по пятам вслед за нами, и охранники были начеку. Кое-кто пытался бежать, когда поезд останавливался, но это редко кому удавалось – их ловили и сразу же расстреливали.
От скученности и грязи, от нечеловеческих условий в вагонах, появились больные тифом. Их выбрасывали на остановках, а иногда прямо на ходу."
" В конце сентября 1943-го года нас привезли в Эстонию, в крупнейший лагерь в Прибалтике. Увидев огромное количество бараков, ограждённых колючей проволокой, многие не выдерживали – плакали, кричали. Плакали и наши мать с бабушкой, и мы, предчувствуя близкую смерть. Разместили нас в бараках, тоже скученно; кормили один раз в день – давали баланду из турнепса с отрубями да маленький кусочек хлеба, который никак не жевался. Грязь, вонь, полуголодное существование сделали своё дело – началась эпидемия тифа. Вот таким был лагерь Клоога, расположенный в Эстонии недалеко от Таллина. Лагерь имел множество блоков, вокруг главного барака – радиусом в 30 км, там были и спецбараки, где пытали людей. Были и бараки для больных тифом, конечно, оттуда никто не возвращался. Были на территории лагеря и салотопки, сладковатый удушливый смрад которых я помню до сих пор.
Мы очень боялись, что заболеет мать, и она заболела, изнурённая дорогами, голодом, непосильным трудом. Бабушка постоянно молилась за неё. Наши соседи ( так получилось, что мы попали в один барак с нашими соседями по улице) подсказали нам, как прятать мать от охранников, которые приходили каждый день с проверкой – нет ли новых больных тифом, чтобы забрать в тифозный барак. Мы знали – из тифозного барака никто не возвращался, поэтому изо всех сил старались спрятать мать. Мы с сестрой насобирали тряпья и закрывали мать этим тряпьём с головой. Приходилось даже иногда зажимать ей рот, чтобы не было слышно, как она стонет в бреду. Старший брат( ему в то время было уже почти 15 лет) был на оборонительных рубежах – рыл окопы для немцев. Там он простудился и очень долго болел. Мы все надеялись, что и мать, и он выздоровеют. Наконец, начала потихоньку подниматься мать. А в лагере, не переставая, дымили салотопки. Нас тоже ждала такая же участь, ведь лагерь Клоога был карантинным, перевалочной базой. Отсюда людей отправляли дальше: кого на тот свет, кого в страны, где царил фашистский режим."
Другие статьи в литературном дневнике:
