поэт Семён Кирсанов

Олег Анатольевич Борисов: литературный дневник

КОЛЛЕКЦИЯ Семен КИРСАНОВ





.... С этим связано своебразное стихотворное трюкачество, от рецидивов к-рого Кирсанов не избавился до самого последнего времени... Несомненное тяготение Кирсанова к революционным мотивам неизменно вступало однако в противоречие с эстетско-формалистекой окраской его творчества. Дальнейший поэтический путь Кирсанова изобилует серьезными идейными промахами и ошибками, но все же направлен к актуальной тематике и к преодолению формализма... Поэмы «Последний современник» и «Письма», объединенные в сборнике «Последний современник», знаменуют собой идеологический срыв Кирсанова: фантастическая картина будущего общества в «Последнем современнике» нарисована Кирсановым с мелкобуржуазной точки зрения. Стихотворный роман «Письма» представляет собой уход Кирсанова в нездоровое психологизирование «мятущегося» интеллигента.


«Литературная энциклопедия», т. 5, 1931



«...Не трудно сделать жизнь значительно трудней...»
Как говорится, лучше позже, чем никогда. И восьмидесяти лет не прошло, как появилась возможность проникнуть во многомерные пространства поэмы Семена Кирсанова, поскольку издана она была лишь единожды – в 1930 году. Да, в том самом приснопамятном году, в котором уже не было ни Лефа, ни Маяковского, ни, фактически, полноводья литературного потока. (Очевидно, не смог создатель Лефа (всегда звучащего как «ЛЕВ») осознать, что теперь он просто – РАПП. И выдавливать его из себя по капле уже не было ни времени, ни сил...)
Кирсанов писал свою поэму с 1928 по 1929 год, предчувствуя трагическую необратимость происходящего в стране, да и в кругу литературных единомышленников тоже. Но, поскольку сам он тогда был «красивый двадцатидвухлетний», то с бесшабашной иронией и насмешкой показал последствия наступающего «МЫ» – «мильярд бильярдных лбов» в стране Стеклянных Дуг.
В то же время, «Последний современник» пронизан реалиями конца 20-х годов ХХ века: лефовскими друзьями и недругами, политическими событиями и литературными спорами, предчувствиями и прозрениями («...в арсенальных снарядах спит внутриатомная энергия» – это написано в 1929 году!). А обложку для книги подготовил лично Александр Родченко...
Поэма «Последний современник» не была запрещена в СССР – ее просто не было. Уже с конца сороковых годов она не упоминалась в библиографиях Семена Кирсанова, о ней не вспоминала критика, ее не знали читатели. Поэма была неудобна для трактовок и по смыслу, и по стилю. Но сейчас, к столетию со дня рождения поэта, она вернулась (или родилась заново) для читателей, литературоведов, историков.
Вокруг поэмы будет много споров – ее наполнение сейчас даже еще более актуальное, чем во время первого издания. И Семен Кирсанов сегодня предстает именно как Последний современник уничтоженной эпохи литературной свободы и творческого многообразия. Надеюсь, данная публикация позволит всем желающим ознакомиться с этим неординарным произведением, а слишком уж пристрастные комментарии Павла Маслака подтолкнут многих к исследованию "забытой" поэмы.


Коллекционер



Семен КИРСАНОВ
(1906 или 1907 – 1972)


ПОСЛЕДНИЙ СОВРЕМЕННИК
Поэма


Итак, повернем истории карусель,
Как сказал Жан-Жак Руссель...
– Прстите, товарищ, не Руссель, а Руссо.
– Хорошо, повернем колесо.
В о л ь п и н 1


1


Я свой корабль
на север вёл,
на север...
далеко...
Ворочался,
как черный вол
на бойне,
ледокол.
Крепился Цельсий
худ и хмур,
и, сжавши ртуть
в комок, 2
так низко пал,
что Реомюр
его достать
не мог!
На пуговицы и очки
ветвистый
лег налет,
и я, остекленев почти,
как мамонт,
лег на лед.
И чуял
зыбкой льдины
крен,
и тихо подмерзал,
друзьями брошенный Мальмгрен – 3
снежинками мерцал.
Я дрыхнул
массу тысяч лет
в постели
белых глыб,
и оставляла
в небе след
дорога
звезд и мглы.
Когда же
я продрал глаза,
(не дождь!
не лёд!
не зной!) –
белел пятиугольный зал
больничной белизной.
– Спасли...
Не Красин ли? 4
Но ах!
Но – грудь моя нага...
Сиделка – галка
в головах,
и два врача
в ногах...
– Ну, что же!
Выспался часок!
Но этот дом –
он чей?
Но голос
тихий, как песок,
шуршащий шаг
врачей?
Лежу,
и явно без кальсон.
Опущен стыд
ресниц....
Я бы
подумал:
– Это сон! –
когда-б я не проснись.
Вот календарь.
И отворя
глаза,
взглянул наверх:
Три пары букв
календаря –


МАЙ.
ПЯТИСОТЫЙ ВЕК.


– Вот это выспался!
Сия
оказия чудна!
Что ж! Пятисотый век!
И я
рукой ищу судна.
Но нет судна
у этих дядь!
Невыносимо мне!
Они-ж не пьют
и не едят,
у них желудков нет.
Я, озабоченный
бельем,
ищу, хотя б забор!
И вижу:
не забор –
мильон,
мильард!
бильардных лбов.
Я голый
прячусь по углам,
и слышу
крик врача,
без помощи
катодных ламп
сильней громов
крича:


«Аано дао
Амбио
Эора паоадо,
Теаро? ао! аио,
Анабиои, ао!
Каиоэо? Эоту
Миэи аниою»


А я стараюсь
наготу
прикрыть
хоть простынею.
Но два
безротых молодца
берут меня
на вынос,
зал щупает
мои глаза
и руки,
и невинность.
Глазеет
пятисотый век
распущен
и разнуздан.
Пустите!
Я же человек!
Я только что
проснулся!


А дальше
улицей текла,
медлительно слаба
в одеждах
тонкого стекла
спокойная толпа.
Их небледнеющие дни
в стекло
погружены,
глаза-ж
настолько холодны,
что словно
не нужны.


Растительности
никакой
в стране
Стеклянных Дуг.
На площади
под колпаком
стоит
последний дуб,
и движимые рычагом
Центрального Ума –
как солнечные часы,
ворочаются дома!..


декабрь, 1927 г. 5



2


Я живу в пятисотом веке,
в веке, канувшем далеко...
В небе носятся человеки
без пропеллеров и поплавков.


От безмолвия охриплый,
я живу без моих друзей,
мне остались одни архивы...
библиoтека и музей.


В библиoтеке имени Ленина
небо и пол тишиной оклеены.


Много в хранилищах темных скрыто
палимпсестов и манускриптов.


Оком плафона глядит циклоп
белых и бледных дней...
Сколько воды и дней утекло,
сколько осталось на дне?


Много было боев и осад!
Горы сходили вниз...
Тысячу лет тому назад
был коммунизм...


Если бы жил и нес Иловайский 6
этих столетий налоги,
он потонул бы в супеси вязкой
хронологии:


ИСТОРИЯ МИРА
III-й том
Греция, Рим Египет.


«В Нильской долине, иссохшей потом,
(Гельмгольц. История Jbid)
жил, процветал и шел вперед
сильный и трудолюбивый народ,
как сообщает историк Миронов,
под властью фараонов.
Но в результате частых измен
(что подлежит проверке),
был низложен Тутанхамен
чернью в XX-ом веке.
А фараоны (титул короля)
сброшены были другими,
под руководством раба Хвевраля 7
(древне-еврейское имя).
Памятники этих эпох:
древне-латинско-скифский сапог,
древне-египетский, рваный и грязный
флаг белосинекрасный».


––––––––––


В бурсе, за это б трудилась лоза,
взяли б студента в розги,
а в Комакадемии все волоса
рвал бы с себя Покровский... 8


ИСТОРИЯ ПИСЬМЕННОСТИ
Де-Ваб.


«...известна легенда, будто
жил великий писатель Вапп,
но этот вопрос запутан,
так как, как ни старались мы –
От Ваппа остались: «Война и мир», 9
и «Слово о полку Игореве»...


––––––––––


И только среди людей и дат,
живших в веках когда-то –
всегда, навеки одна и та,
навек нерушимая дата,
и долго седины земли серебря,
ею нам осеняться:
25 октября,
1917 г.


Историки, сжатые в книжный плен,
путают forum и plenum,
но имя одно не тронул тлен
и вечно живет нетленным.


Июнь. 1928


3


Хуже чем боль, чем смерть, чем декофт.
О, как тоска наверчена!
В «Комсомольскую правду» ни сдать стихов,
ни поужинать в «Доме Герцена»! 10


Я от тоски превратился в тень.
Мне – хоть бумаги десть!
Писал бы по тысяче строчек в день,
да некому их прочесть.


Блестит земля, стеклянный лоск
улицами стекает.
С жизнью искусство уже слилось –
все говорят стихами.
Хочется слова простого, но
где-то увязло и спит оно.


Где ты, о, Коган? Приди, начинай! 11
как прежде, круглые сутки,
читай, прошу, в тишине ночной
доклад «Гораций и Уткин»! 12


Память о нем – до-красна горит
и сердце лекцию просит!
Где Луначарский? Пускай говорит
о Гельцер и Наркомпросе! 13


Нет великих! Вернуть нельзя.
Речи великих стихли.
Но сохраняет Колонный зал
древних речей пластинки.


Колонною стражею загнанный вглубь,
в молчаньи громовом –
на камышевом стебле, в углу
цветет голубой граммофон.


Солнечные системы пластинок
на этажерках стынут.


Лестничкой лезу на высоту,
взял одну и приладил.
И закружился черный сатурн
на токой иглы
брильянте:


Белей снег гор ли
марли у горл
орлы гор мерли
о вери май герл.


Из гор май вырван
ирландец запел,
ирландия ирлэнд
ты пери и перл.


Мы банк в бок дули
летели в галоп,
и пинг понг пули
спикеру в лоб.


О том, Том Джони, быть вам в Чоне,
том, том рооо
ты наш нач бриттен, а мне быть вридом,
ври там рооо.


Кружится пластинка, шуршит, шуршит,
тихим спешит фокстротом.
Звон фортепьяный, хрипок и шип,
и я до глубин растроган.


Взял другую, она залегла
в шуршащий, странный всхлип.
И вдруг застряла в звон игла.
Слышу:


Вы ушли,
как говорится,
в мир иной!..


Владмир Владимыч!
Сколько лет!
(что кирпичей в мажанге), 14
а впрочем, только
в феврале
за чаем на Таганке.


Вы дамы ждете
к королю,
на стуле
храп бульдога.
– Володя, хочешь
тюрлю-лю,
конечно,
если много!


А Лиля Юрьевна: 15
– Зачем?
– Чтобы на всех
хватило.
На Гендриковском,
между тем,
в снегу
хрипит квартира,


В морозах топчется Москва,
Замоскворечье,
ругань...
Звонок.
Пружиня на носках
и потирая руки,
вошел Асеев:
– Драсси, драссссь...
И сел у самовара.
С мажонгом,
Родченкой,
борясь,
в сенях стоит
Варвара. 16
И как в кают-компании,
в морозный
снежный шторм –
свистит Москва
кабанья
в щелях
сосновых штор.
Москва
в шевре и юфти,
бредут,
молчат,
поют...
– Где Ося?
– Спит в каюте,
в одной
из трех кают... 17


Бредет мороз
по Трубной,
небо Москвы
в рядне.
Кончается!


Не трудно
сделать жизнь
значительно трудней... 18


Колонный зал,
как был,
и мертв,
и глуховат,
как прежде.
Москва –
огромный натюрморт,
в морщинах
древних трещин.


Музей –
где жить –
не продохнуть,
где все углы
в таблицах,
а рупор тянется
к окну
и шорохом
теплится!


Тверже шаг держи колонна,
в даль смотри,
слушай песню батальона,
ать, два, три,
шаг второго батальо...
второго батальона
помни точно, брат, второго
ать, два, три


Другая черная змея
шипит какой-то вальс.
Быть может, где нибудь моя
пластинка завалялась?
Хотя б обломок голоса!
На крайней этажерке
ищу, дрожу (от холода?)
нашел – «Kirsanofs Werke»


За горло ручки заводной!
(Одесса... Море... Детство...)
Тупа иголка! За одной
другую!
Наконец то
звук заворочался в тюрьме,
и нет на мне лица –


«Мери-наездница,
у крыльца
с лошади треснется
цаца!» 19


Врешь, пластинка! Читал не так,
это чужая глотка.
Моя манера не понятa –
нужно легко и лётко.


Нужен звон, а не мертвый лоск,
который не уцелеет, –
чтобы после стихов жилось
выше и веселее.


Я докажу, то что сказал,
не дамся гнилью в растрату –
сегодня полон Колонный зал,
я выхожу на эстраду.


В Колонном зале
тишь,
и даже мухи
стихли.
Ни лиц, ни стульев,
лишь
на полках спят
пластинки.


Июнь. 1928


4


Врос
в пятисотого века быт.
В ихнем кружусь бомонде.
Сплю под стеклом, ни дрязг, ни обид,
и даже одет по моде.


Легко
белье азбестовое,
пенснэ
из бемских звезд,
как встарь
стихи выплескивая,
былые рифмы
свез.


Ночь,
как и прежде, чернеет, толпя
немеркнущие созвездия,
воздушный газетчик в оконный колпак
сбрасывает «Известия».


Чайную дозу шприцем вкрутив,
сглотнув
витаминов таблетки,
я погружаю хрусталик
в курсив
статьи


«О ПЯТИСОТЛЕТКЕ»


Цифры, что кадры Пате текут,
и тут же – нежно и плавно –
поэт воспевает Патетику
пятисотлетнего плана!


«План пелиан паан лааано
пла иово на!
Лейся нежней, чем нарзанная ванна,
вкусней витамина А.


Будет в первом квартале плана
Цвет небес улучшен,
40 процентов озона землянам
кинется а-лучем.


За радио углем кинемся вместе
на дальний Меркурбасс,
по новой дороге на Семизвездье
пойдут поезда, горбясь...»


Душу мою
услаждает поэзия,
но с неба
нежданный выблеск,
и снова газетчик
швыряет лезвия:
«Экстренный,
экстренный выпуск».


Хватаю газету!
Скорее взглянуть
на черных букв зиянье:


ЮГОВОСТОЧНЫЙ ПЛАНЕТНЫЙ ПУТЬ
ЗАНЯЛИ МАРСИЯНЕ.


«В ответ захватчикам мы зовем
немедленно подписаться
на тысячу триста III-ий заем
индустриализации». 20


И небо века уже сопит
воздушной канонеркою,
и в арсенальных снарядах спит
внутриатомная энергия.
И верхом идут, и низом гудут,
шаги опуская веские,
как в двадцать девятом моем году, –
солдаты древние советские.


На шпалы дней столетья рельс
клади, под звездным реяньем!
Ты слышишь дальний крик, Уэлс,
даешь
машину
времени!


Знамен ракетный фейерверк
земля опять колеблет –
на пять минут
в двадцатый век
пусти меня,
о, Герберт!


5


Какие, правда,
ужасы –
земля – глуха,
нема,
как солнечные
часы,
ворочаются дома.
Куда иду?
Кому нужны
шаги таких
веков,
когда ни друга,
ни жены,
ни пуховиков.
Дошел до пристани,
Дымок
какой то мчится
к пристани,
я разобрать дымка
не мог,
хотя вперялся
пристальней.
Почти вплотную
луч дымка.
Не верю.
Девс екс махина –
из дыма вылезла
рука,
лицо, манишка,
ах! Она –
Машина.
Да!
Какой визит!
Седок окликнул
окриком:
– Алло, май дэр
ват яр из ит.
И снял пылинку
с смокинга.


Пошли вдвоем.
Идем, поем,
почти друзья с британцем.
Ну, как
твой серый Альбион?
– О вэлл!
И ну брататься.
А я хитер:
– За табачком
схожу,
– пою мущине,
а сам за угол
и бочком,
бочком, бочком
к машине.


Схватил машину,
сел, нажал,
нажал, нажал
педаль...
Тебя, о век,
не жаль, не жаль,
лечу.
В какую даль?


Эх, мимо Марсов,
мимо Вег,
мимо
звезд засады. –
Вот мелькнул
ХХХ век.
Вот сверкнул
ХХ-й.
Туже стягивай
ремни,
подожди!
повремени!
Не года –
зыбь, зыбь!
Но куда?
– Сыпь! Сыпь!
Я с лучами заспорю,
рычагами
зазвеню,
Ну-к машину
застопорю,
и зайду
к Карамзину.
Он чаек
пьет в сервизе,
глаз
не обращает,
пишет сказ
о Бедной Лизе
и слезу
пущает.


Не хотите,
и не надо!
Стягивай
ремни,
Перед Семкою
Эллада,
стоп машина
времени!


Льет на землю
мед луна.
Три афинца
спрыгнуло,
я кричу:
– Немедленно
дать сюда
Перикла.


А они:
– Периклов нет.
Новых
не явилось.
Если ж нужен
Архимед,
он из ванны
вылезет.


Мчи машина
времени,
еду
на машине
поболтать с евреями
в древней
Палестине.


Коло храма
римский пост,
яма рядом
вырыта.
В яме той
Исус Христос
дует в кости
с Иродом.


Стягивай
ремни,
мчи машина
времени,
время дует,
дует в бок.
Вижу – бог.
Дядя бог,
это что за дама?
Отвечает хмуро
бог:
– Та?
Жена Адама.


Дальше!
Дома
буду завтра,
в свой пинжак
оденусь,
а пока
с динозавром
гомо
примигениус;
питекантропы
ползут,
звери
об одном глазу,
торможу
у дуба я,
ан!
кинжалозубое.
Лезет ящер
носат,
поворачивай
назад,
век-век,
год-год,
средний ход!
Полный ход!
Мимо
пещерного дыма!
Во-на!
упала колонна,
с вида
уйди пирамида.
Упал
купол,
сбили
готики шпили,
ближе
московские крыши.
Громом
на голову Бронной.
Дома!
и сразу в софу –
ффу!


1929






ПРИМЕЧАНИЯ С КОММЕНТАРИЯМИ
(Подготовил Павел Маслак)



1 …Итак, повернем истории карусель...



Это четверостишье часто цитируется в перефразированном виде. Начало этому, должно быть, положил В.Маяковский в своем выступлении 23 сентября 1929 года на Втором расширенном Пленуме Правления РАПП:



«...Я могу привести прекрасное стихотворение эпиграфом, восьмистишье Вольпина:


– Поэтому, как говорил Жан-Жак Руссель,


заворачивай истории крусель.


– Не Руссель, товарищ, а Руссо.


– В таком случае, не карусель, а колесо.»



Кстати, не совсем логично в контексте выступления звучит само слово «эпиграф». Возможно, к осени 1929 года Маяковский уже был знаком с «Последним современником» и, приведя стихи Вольпина, машинально, по аналогии с поэмой Кирсанова, назвал их «эпиграфом».



Вольпин



Вольпин Михаил Давыдович (1902-1988) – советский поэт, сценарист. В двадцатые годы писал тексты для «Окон РОСТА», печатал в периодике сатирические стихотворения, работал для театров в соавторстве с В.Типотом, И.Ильфом и Е.Петровым, В.Ардовым и Н.Эрдманом. Несмотря на то, что с 1933 по 1937 год был в сталинских лагерях, с 1938 года вместе с Н.Эрдманом писал комедии и сценарии художественных и мультипликационных фильмов. Сценарист таких фильмов, как «Смелые люди», «Царевна-лягушка», «Морозко», «Огонь, вода и медные трубы», «Капризная принцесса», «Как Иванушка-дурачок за чудом ходил», мультфильма «История одного преступления». В 1988 году погиб в автомобильной катастрофе.


Михаил Вольпин всегда славился как мастер экспромта. Например, в 1974 году во время празднования десятилетия московского Театра на Таганке на подарок А.Вознесенского – щенка-волкодава – отреагировал экспромтом:



Не зря театру в юбилей


Поэты дарят кобелей.


Театру, трудная судьба чья


Была воистину собачья.



2 …и сжавши ртуть


в комок...



Речь идет о сильном морозе – ниже сорока градусов.


В наше время мы практически не сталкиваемся с метеорологическими термометрами на основе ртути, но такой прибор более точен, чем обычный спиртовый термометр. Правда, он ограничен в своем нижнем диапазоне, поскольку ртуть плавится при -38,8°С.



3 …друзьями брошенный Мальмгрен...



Мальмгрен (Malmgren) Финн (1895-1928) – шведский геофизик, исследователь Северного Ледовитого океана. В 1928 году был участником арктической экспедиции У. Нобиле на дирижабле «Италия». Погиб при попытке пройти по дрейфующим льдам с места катастрофы дирижабля к Шпицбергену, для того чтобы сообщить о катастрофе «Италии» и организовать спасение оставшихся в лагере. По версии следовавших с ним итальянцев Мариано и Цаппи, из-за полученой ранее конфузии плеча, поврежденной ноги и сильнейшей простуды Мальмгрен не мог двигаться дальше, отдал теплую одежду и продукты напарникам, а сам лег умирать в вырубленной в многолетнем льду нише. Оставшиеся в живых полярники были спасены советским ледоколом «Красин». Эти события отображены в фильме М. Калатозова «Красная палатка» (1971).


Смерть Мальмгрена овеяна всевозможными подозрениями: его, обессилившего, могли просто бросить, забрав теплую одежду и остатки еды, а то и съесть (слишком уж цветущий вид был у спасенного офицера Цаппи!). Кроме того, непонятно, как Мальмгрен мог «забыть» отдать доверенные ему письма участников экспедиции, почему не написал ни единой прощальной строки своим родным?.. Эта тема активно распространялась в советской прессе того периода в первую очередь потому, что итальянцы (ядро экспедиции) воспринимались исключительно как «фашисты». В. Маяковский в июле 1928 года отреагировал на эти события стихотворением «Крест и шампанское»:



…Мы ждем


от Нобиле


живое слово:


Чего сбежали?


Где Мальмгрен?


Он умер?


Или бросили живого?..



Образ Мальмгрена появляется и в современной поэзии, например, у Б. Ахмадулиной:



О, смилуйтесь, хоть вы не обещали.


Совсем одна, словно Мальмгрен во льду,


заточена, словно мигрень во лбу.


Друзья мои, я требую пощады!


(«…Я думаю: как я была глупа…», 1967)



4 …Спасли...


Не Красин ли?..



Имеется в виду ледокол «Красин».


Корабль «Святогор» был построен в 1916 году по заказу России в Ньюкасле (Великобритания). Во время гражданской войны был затоплен на фарватере в устье Северной Двины, чтобы преградить путь кораблям интервентов вверх по реке. Был поднят англичанами и в 1922 году продан Советской России за 20 000 фунтов стерлингов. В 1927 году постановлением ВЦИК РСФСР ледоколу было присвоено имя «Красин» (в честь политического деятеля, инженера Л.Б. Красина (1870-1926). В 1928 году ледокол сыграл главную роль в спасении полярной экспедиции генерала Умберто Нобиле.



5 ...декабрь, 1927 г.



Дата под первой частью поэмы заслуживает особого внимания. В завязке поэмы явно прослеживается влияние событий, связанных с экспедицией У. Нобиле и ее спасением (Мальмгрен, «Красин»). Но события эти происходили ... в июне 1928 года! Так, кстати, датированы вторая и третья часть «Последнего современника», что полностью исключает возможность опечатки («1927» вместо «1928»). Возможно у Кирсанова возник замысел поэмы о далеком будущем в декабре 1927 года? Но почему именно тогда? «Холодно-стеклянный» мир грядущего представлен поэтом фактически как сатирическая антиутопия, причем дух и реалии этого мира очень уж напоминают будущеe из романа Замятина «Мы»... А на русском языке роман Замятина печатался как раз в 1927 году, в Праге, в эмигрантском журнале «Воля России». Можно предположить, что в декабре к Кирсанову попали пражские журналы с романом «Мы», тогда-то и появилась идея новой поэмы, тогда же, возможно, были написаны первые наброски о «стране Стеклянных Дуг». Но активная работа над поэмой «Последний современник» началась не ранее июня 1928 года.



6 ...Если бы жил и нес Иловайский...



Иловайский Дмитрий Иванович (1832-1920) – русский историк. Автор широко распространенных в конце XIX века учебников по всеобщей и русской истории для средней школы.


Надо признать, что отношение к этим учебникам было неоднозначное – с одной стороны они имели глубоко консервативный характер, были написаны с позиций защиты монархизма, с предвзятостью и тенденциозностью. Потому-то и вышла в 1911 году книга-пародия «Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». С другой стороны, многие ценили работы Иловайского за живость языка, яркость изложения, за передачу истории через личности, творившие ее. Эти качества отмечает, например, Марина Цветаева в автобиографическом очерке «Дом у Старого Пимена» (1934), где пишет о своем сводном деде – Д.И. Иловайском.



7 ...под руководством раба Хвевраля...



Невольно возникает ассоциация с заметками Маяковского из «Записной книжки Лефа»:



«...12 марта в «Правде» появилась поэма Орешина «Распутин», в «Известиях» появилась она же, но в сокращенном виде.


В «Правде» кончалась словами:



«И царя со всею знатной дрянью


сшибли Октябрем».



В «Известиях»:



«И царя со всею знатной дрянью


сшибли Февралем».


Все удивительно в этой двухвостой поэме. Почему «октябрь» и «февраль» оказались одним и тем же, почему вместо двух разных революций какой-то один общий комбинированный «дуплет» получается, почему на одного поэта целые две революции и две газеты пришлись и почему этот один – Орешин».


(«Новый Леф», 1927, №4).



8 ...рвал бы с себя Покровский...



Покровский Михаил Николаевич (1868-1932) – русский историк-марксист. С мая 1918 года – заместитель наркома просвещения РСФСР, по совместительству – председатель президиума Социалистической (с 1924 – Коммунистической) академии, ректор Института красной профессуры, председатель Общества историков-марксистов, заведующий Центрархивом. Сторонник и пропагандист воинствующего большевизма и беспрекословного исполнения партийных директив; считал, что исторические знания следует использовать в борьбе с политическими противниками. «История есть политика, опрокинутая в прошлое» – вот его главный лозунг.



9 ...От Ваппа остались: «Война и мир»...



ВАПП – Всероссийская ассоциация пролетарских писателей была создана в октябре 1920 года, а в 1928 году реорганизована и переименована в РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей). Сначала ассоциацию возглавляли Г. Лелевич, С. Родов и И. Вардин, позже – Л. Авербах, Ю. Либединский, В. Киршон и В. Ермилов. ВАПП заявляла о себе не только как о пролетарской писательской организации, но и как о проводнике главной линии партии в литературе. В статьях журнала «На посту» вапповцы постоянно нападали на «попутчиков» и всю непролетарскую литературу в целом, в том числе классово-чуждыми считали и группу Леф, произведения своих же писателей всячески возвеличивали вне зависимости от их художественных достоинств.



10 ...ни поужинать в «Доме Герцена»!..



Дом Герцена (Тверской бульвар, 25) – особняк Яковлевых в центре Москве, где родился русский писатель А.И.Герцен. Советской властью дом был передан писательским организациям – МАПП, ВАПП, ЛОКАФ, «Кузница». С 1933 года — здание Литературного интситута.


В 20-х годах в ресторане «Дома Герцена» бывали многие литераторы, проводили дискуссии, читали стихи. Бывали здесь и лефовцы, но Маяковский, хотя и слыл завсегдатаем этого заведения, отозвался о нем так:



«Прав


один рифмач упорный,


В трезвом будучи уме,


На дверях


мужской уборной


бодро


вывел резюме:


«Хрен цена


вашему дому Герцена».


Обычно


заборные надписи плоски,


но с этой — согласен!


В. Маяковский»


(«Дом Герцена», июль 1928)



11 ...Где ты, о, Коган?..



Коган Петр Семенович (1872-1932) – историк литературы, критик, профессор I и II МГУ, с 1921 года – президент Государственной Академии художественных наук, противник модернизма и эстетизма. Был популярным лектором по истории современной литературы, хотя не пользовался уважением ни у вапповцев, ни у лефовцев. «Петра Семеновича Когана Маяк. презирал, как воплощение всяческой тупости. Издевался над ним в стихах» (Дневник К. Чуковского от 24.06.1964). И подтверждение тому:



Чтобы разнеслась


бездарнейшая погань,


Раздувая


темь


пиджачных парусов,


Чтобы


врассыпную


разбежался Коган,


Встреченных


увеча


пиками усов...


(В. Маяковский. «Сергею Есенину», 1926)



12 ...доклад «Гораций и Уткин»!..



Уткин Иосиф Павлович (1903-1944) – поэт, автор поэмы «Повесть о рыжем Мотеле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох» (опубликована в 1926 году), сборников стихов, в которых революционный пафос сочетался с бытовыми чертами провинциального еврейства. Официальная критика называла Уткина «поэтом мелкой буржуазии» за то, что его лирика была пронизана сентиментальностью и романсной чувствительностью. В конце 20-х Уткина сравнивали чуть ли не с Байроном.


Известна эпиграмма О.Мандельштама на И.Уткина:



Один еврей, должно быть, комсомолец,


Живописать решил дворянский старый быт:


На закладной под звуки колоколец


Помещик в подорожную спешит.



13 ...о Гельцер...



Гельцер Екатерина Васильевна (1876–1962) – легендарная русская балерина. На сцене Большого театра с 1894 года, там же продолжала работать и после октября 1917 года. Любимица московских театралов была сторонницей сохранения в неприкосновенности балетов наследия, «чистых» танцев классического балета, хотя, в то же время, охотно выступала в драматических спектаклях А.А.Горского, а в 1920-х годах в новых балетах, поставленных для нее мужем В.Д.Тихомировым.


Еще в 1915 году София Парнок посвятила Екатерине Гельцер стихотворение («И вот она! Театр безмолвнее / Невольника перед царем...»).


Нельзя не упомянуть строк Ивана Бунина из «Окаянных дней» (1925-1927 гг.), где говорится о солдатском лазарете времен Первой мировой войны: «Солдатики» были объектом забавы. И как сюсюкали над ними в лазаретах, как ублажали их конфетами, булками и даже балетными танцами! И сами солдатики тоже комедничали, прикидывались страшно благодарными, кроткими, страдающими покорно: «Что ж, сестрица, все Божья воля!» — и во всем поддакивали и сестрицам, и барыням с конфетами, и репортерам, врали, что они в восторге от танцев Гельцер (насмотревшись на которую однажды один солдатик на мой вопрос, что это такое по его мнению, ответил: «Да черт... Чертом представляется, козлекает...»).



14 ...что кирпичей в мажанге...



Имеется в виду Ма-Джонг (мажонг) – китайская логическая игра Mah Jong, суть которой состоит в том, чтобы разобрать определенным образом сложенную многослойную конструкцию из фишек, снимая только парные. В полный традиционный набор для игры входит от 136 до 144 костей. Игра появилась в Китае в конце XIX века, а в 20-х годах ХХ столетия маджонговая «лихорадка» охватила весь мир.


Ма-Джонг был любимой игрой лефовцев, о чем вспоминают многие современники. Упоминается маджонг и в посвящении Алексея Крученый Борису Пастернаку в сороковых годах:



…Но ханжа,


но маньяк –


дряхлых трынок,


ты маджонга


пил коньяк.



15 ...А Лиля Юрьевна:


– Зачем?..



Вряд ли есть необходимость рассказывать о Лиле Юрьевне Брик – «музе Маяковского». В контексте поэмы Кирсанова «Последний современник» стоит присмотреться к стихотворению Алексея Крученых, посвященному Л.Ю.Брик и написанному в октябре 1929 года:



Л.Ю.Б.



Лечу!


Тороплюсь!


Волнуюсь!


Жмаю сердца таксомотор


— как будто меня щекочет


ЛУЭС —


прорвать последний затор!


Как будто с Марса сорвался


и упал в Гендриков


переулок,


о, славься,


славься,


славься


сегодняшний день — новорожд —


счастливый турок!..


(30.X.29 г.)



16 ...в сенях стоит


Варвара...



Степанова Варвара Федоровна (1894-1958) – художник, мастер конструктивизма. Жена и соратница А. М. Родченко, вместе с которым активно участвовала в деятельности ЛЕФа.


В раннем периоде своего творчества (в то время – «заумь» и беспредметные стихи) использовала псевдоним «Варст».



17 ...– Где Ося?


– Спит в каюте,


в одной


из трех кают...



Брик Осип Максимович (1888-1945) – литературовед, драматург, критик, сценарист. Вместе с Маяковским редактировал журналы «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ». С 1926 с женой Лилей Брик жил у Маяковского в его трехкомнатной квартире в Гендриковском переулке (правильней – Гендриков переулок).


Существуют противоречивые мнения о связи О.Брик с ЧК и ГПУ. С начала двадцатых годов, например, С.Есенину приписывают такую эпиграмму:



Вы думаете: здесь живет Брик,


Исследователь стиха.


Ошибаетесь: здесь живет шпик


И следователь ЧК.




18 ...Не трудно


сделать жизнь


значительно трудней...



Этот парафрз из стихотворения Маяковского «Сергею Есенину» звучит едва ли не пророчески как и по отношению к самому Маяковскому, так и к СССР в целом. Следует помнить, что это был 1929 год...



19 ...«Мери-наездница,


у крыльца


с лошади треснется


цаца!»



Раннее стихотворение Семена Кирсанова «Мери-наездница» (опубликовано в 1925 г.) очень любил и ценил Маяковский. Первые две строфы звучат в нем так:



Мери-красавица


у крыльца


С лошадью справится –


ца-ца!



Мери-наездница


до конца


С лошади треснется —


ца-ца!



20 ...«В ответ захватчикам мы зовем


немедленно подписаться


на тысячу триста III-ий заем


индустриализации».



Государственный внутренний 6% выигрышный заем индустриализации народного хозяйства СССР проводился трижды – с 1927 по 1929 год.


В 1929 году велась активная агитация среди населения за подписку на III-й заем индустриализации. Особо широкий размах эта кампания приобрела после 10 июля, когда маньчжурские войска захватили Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), нарушив существовавшие советско-китайские соглашения о совместном ее управлении. Любопытен тот факт, что уже 6 августа в газете «Правда» появилась статья М. Горького со следующими словами: «...На социалистическое соревнование, введённое нами в работу строительства новой жизни, враги ответили нам разбойничьим налётом на Дальнем Востоке. Мы отвечаем ускоренной подпиской на заём индустриализации».









http://www.kreschatik.nm.ru/ - коллекция



Другие статьи в литературном дневнике: