Ты ушла, как уходят в хорошем кино,
оставляя причины за кадром.
Я пошел, как дырявая лодка, на дно
на потеху бобрам и ондатрам.
Ты сказала: мы больше не свидимся впредь
и вдвоем никуда не поедем.
Я отправился в чащу глухую реветь
на потеху волкам и медведям.
Ты сказала: не надо искать и звонить,
психовать, умолять, возмущаться.
Надо просто принять, надо просто простить
и уже навсегда распрощаться.
Вот стою в коридоре я с трубкой в руке –
четвертован, расстрелян, повешен, –
непонятные слезы текут по щеке,
безутешная жилка дрожит на виске.
И, наверное, вид мой потешен…
Хорошо, забыв о вьюгах,
Окунуться в летний зной,
Мысли пивом убаюкав,
Проводить свой выходной
Изваянием Родена
С пахитоскою в руке,
В кущах личного Эдема -
В допотопном гамаке.
Разве это не награда -
Созерцать весь Божий день
Тонкой кистью винограда
Нарисованную тень,
Не гонять на шестисотом
С валидолом за щекой,
А наперстком шести соток
Пить божественный покой.
Солнца мятная настойка,
Воли праздничный кумыс
Упоительны настолько,
Что всему даруют смысл -
И сирени у калитки,
И герани на окне,
И несуетной улитке,
И подвыпившему мне.
Спелый плод в мои ладони
Золотая алыча
Снисходительно уронит
С августейшего плеча.
И сорочьим донесеньем
Разлетится весть окрест,
Что за это воскресенье
Я воистину воскрес.
Тишина наполняла квартирку,
Становился все гуще воздух.
И свою не сменяя пластинку,
В старых трубах бубнили воды.
С потолка отлетали тени
Проезжающей автомашины.
Через ветви увядшей сирени
Фары отсветом в стекла били.
Скрип дивана с завидным упорством
Пробивался сквозь запах шпатлевки.
Капли падали звонко и остро
На досрочно прогнившие доски.
И под музыку старой квартирки,
Заболтавшись с остатком балкона,
Улетала большая ворона,
Праздно каркнув на лунные блики
В лужу ночи под тлеющим кленом.
Который раз весна идёт по лужам,
Который раз весна планету кружит;
Который раз впервые строят двое
Огромный мир, неведомый обоим.
Который раз впервые – как всё зыбко:
Неловкий жест, движение, улыбка…
Неповторимо и необычайно
Прикосновенье к самой светлой тайне.
Он – светлый принц, она – принцесса света.
Их мир так чист, в нём есть на всё ответы.
Тепло весны – оно от их дыханья,
Им так легко в словах или в молчаньи.
Прекрасный миг – полёт втроём с весною,
Плетенье снов над старою Москвою.
И безоглядно двое солнце пьют:
- Ты слышишь? Я люблю тебя! Люблю!
....
Который раз весна идёт по лужам,
Всё отрицает, запрещает, рушит.
Который раз перебирают двое
Осколки мира, бывшего любовью.
Опять весна и снова всё так зыбко;
- Моя вина? - Да нет, моя ошибка.
Дым сигарет, заполнивший молчанье.
- А дальше что? - Да так, воспоминанья.
Был светлый принц, была принцесса света.
- Ты был с другой? - Я странствовал по свету.
- Ты счастлив? - Что теперь,- оставь, пустое!..
Свою весну перебирают двое.
Быть может так на самом деле было.
А жизнь смеялась, налетала, била.
Сменялись вёсны маятно и спешно.
- Прощай? - Прощай. - Я позвоню? - Конечно.
Он, конечно, все помнит,
Только будет упрямо молчать,
Прижимаясь гранитом
К губам равнодушной Невы,
Он, наверное, станет
Сначала тебя изучать,
Этот Город, к которому
Я обращаюсь на Вы…
Будет хмурить, как брови,
Седые свои облака,
Будет окнами пристально
Душу твою отражать,
Это только покажется,
Будто бы все – свысока,
Надо, просто, любить его,
Чтобы, хоть что-то, понять.
И, быть может, тогда
Он поделится этим с тобой,
И протянет навстречу
Ладони своих площадей,
Ты поймешь, что остались
У Города счеты с войной,
Ты увидишь – он помнит
Четыреста проклятых дней.
Прикоснись к этой памяти
Кожей, а лучше - душой…
Поплыви по реке
Мостовых и горбатых мостов,
И в закрытых глазах,
За какой-то незримой чертой,
Ты увидишь – он плачет,
Если к этому будешь готов.
Как насквозь промерзала
Его каменистая плоть,
Как дробила гранит
Бесконечная вьюга – метель,
И горячая сталь
Так мечтала его расколоть,
И когтями до горла
Тянулся неистовый Зверь.
Он уже не жалел
Ни дворцовой своей красоты,
Ни зеркал золотых
Со своих эполетовых плеч,
И, как руки, ловили
Снаряды святые кресты,
Чтобы в Городе этом
Кого-то и как-то сберечь…
Черно-синяя полночь
Украла здесь свет и тепло,
Выл взбесившийся ветер
В протяжках пустых проводов,
И блестело как слезы
В оконных проемах стекло,
Где еще оно было
Среди бесконечных снегов.
Сверху падало небо
На город разрывами бомб,
И гнилыми зубами
Торчала остаточность стен,
А мороз на каналах,
Как внезапно сорвавшийся тромб,
Перекрыл путь воде
В паутине артерий и вен.
И, казалось, не будет
Уже ни надежды, ни сил,
И, казалось, не кончится
Смерти пьянящий разгул,
Раскрывая до сердца
Свое тело для братских могил,
Каменел Ленинград,
И бледнел белым мрамором скул.
Колоннадой склоняясь
Над пятнами скрюченных тел,
Обогреть бы чуть-чуть,
Да дыхание сковано льдом,
Лишь биением пульса
По-прежнему глухо звенел,
В коридорах проспектов,
В размеренный такт метроном.
И промокший комочек,
Облепленный крошкой махры,
На прозрачные пальцы –
Попытка еще один день
Этим хлебом прожить,
Чтобы снова назавтра пройти
Долгих триста шагов,
Слабым телом, похожим на тень.
И когда шумом улиц
Ты снова вернешься в реал,
Озираясь и щурясь
В хрусталик случайной слезы,
Ты, конечно, запомнишь
Дословно, что он рассказал,
И, как, я будешь тоже
К нему обращаться на Вы…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
