Сергей Есенин и Софья Толстая Видно, так заведено навеки - Софья Андреевна Толстая родилась 12/25 апреля 1900 г. в Ясной Поляне. Ее отец - один из сыновей Л. Н. Толстого - Андрей Львович (1877-1916), мать - Ольга Константиновна, урожденная Дитерихс, родная сестра А. К. Чертковой, жены В. Г. Черткова, ближайшего друга и сподвижника Л. Н. Толстого. Крестной матерью новорожденной была бабушка Софья Андреевна Толстая, в честь которой и была названа девочка. Раннее детство С. А. Толстая провела в имении отца Таптыково недалеко от Ясной Поляны, получив хорошее домашнее образование, в совершенстве знала английский и французский языки, много читала, писала стихи. Я понимаю, что привлекло Есенина, уже уставшего от своей мятежной и бесшабашной жизни, к Софье Андреевне. Это были действительно уже иные дни, иной период его биографии. В октябре 1921 г. С. А. Толстая вышла замуж за С. М. Сухотина, бывшего офицера, участника убийства Григория Распутина. Развелась с ним в июле 1925 г., фактически брак распался значительно раньше. Затем последовали её годы учёбы в Москве. Сближение Есенина с С. А. Толстой началось в марте 1925 года. Знакомство, первые встречи, развитие отношений, женитьба и смерть, "жизни край" запечатлены на страницах настольного календаря, принадлежавшего С. А. Толстой. Этот документ не был известен исследователям жизни и творчества Есенина: только в конце 1994 года из частного собрания он поступил в рукописный отдел Государственного музея Льва Николаевича Толстого. Совершенно очевидно родство этого документа с "Ежедневниками", которые вела из года в год бабушка будущей жены Есенина, Софья Андреевна Толстая. По воспоминаниям сестры Есенина- Александры Александровны- в середине июня 1925 года Сергей переехал на квартиру Софьи Андреевны Толстой . Вот что она рассказала: « В 1925 году Софье Андреевне было двадцать пять лет. Выше среднего роста, немного сутуловатая, с небольшими серовато-голубыми глазами под нависшими бровями, она очень походила на своего дедушку - Льва Николаевича Толстого; властная, резкая в гневе и мило улыбающаяся, сентиментальная в хорошем настроении. "Душка", "душенька", "миленькая" были излюбленными ее словами и употреблялись ею часто, но не всегда искренне. С переездом Сергея к Софье Андреевне сразу же резко изменилась окружающая его обстановка. После квартиры в Брюсовском переулке, где жизнь была простой, но шумной, здесь в мрачной музейной тишине было неуютно и нерадостно. В Померанцевом все напоминало о далекой старине: в массивных рамах портреты толстовских предков, чопорных, важных, в старинных костюмах, громоздкая, потемневшая от времени мебель, поблекшая, поцарапанная посуда, горка со множеством художественно раскрашенных пасхальных яичек и - как живое подтверждение древности - семидесятипятилетняя горбатенькая работница Марфуша, бывшая крепостная Толстых, прослужившая у них всю свою безрадостную жизнь, но сохранившая старинный деревенский выговор: "нетути", "тутати". Серый, мрачный шестиэтажный дом. Сквозь большие со множеством переплетов окна, выходившие на северную сторону, скупо проникал свет. Вечерами лампа под опущенным над столом абажуром освещала людей, сидящих за столом, остальная же часть комнаты была в полумраке. < ... > В этой квартире жили люди кровно родные между собой, но внутренне чужие друг другу и почти не общались. Иногда к Соне приходила ее мать - Ольга Константиновна - красивая брюнетка с проседью, с черными, как маслины, глазами . Говорила она мало и тихим голосом, как будто боясь спугнуть устоявшуюся здесь тишину. Сергей очень любил "уют, уют свой, домашний", где каждую вещь можно передвинуть и поставить как тебе нужно, не любил завешанных портретами стен. В этой же квартире, казалось, вещи приросли к своим местам и давили своей многочисленностью. Здесь, может быть, было много ценных вещей для музея, но в домашних условиях они загромождали квартиру. Сергею здесь трудно было жить». Перебравшись в квартиру к Софье Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь. И чуть ли не в первые же дни женитьбы он пишет своему другу, поэту Вержбицкому: "Милый друг мой, Коля! Один из друзей Сергея, Юрий Николаевич Либединский, в своей книге "Современники" вспоминает: "Когда я зашел к нему, он на мой вопрос, как ему живется, ответил: Перед свадьбой С.Есенин и Софья, шутя, решили погадать. У цыганки-гадалки был попугай, который во время гадания вынул Есенину на счастье кольцо, которое он затем подарил С. А. Толстой. Кольцо было простое, медное, большого размера. Софья Андреевна сжала его и проносила между двумя другими своими кольцами много лет. И этот реальный случай с попугаем и кольцом из жизни Есенина и С. А. Толстой нашёл воплощение в Любовь С. А. Толстой к Есенину была трудной и горькой. В письме к матери от 19 декабря 1925 года она писала: " <...> Потом я встретила Сергея. И я поняла, что это большое и роковое. Как любовник он мне совсем не был нужен. Я просто полюбила его всего. Остальное пришло потом. Я знала, что иду на крест, и шла сознательно, потому что ничего в жизни не было жаль. Я хотела жить только для него. Я себя всю отдала ему. Я совсем оглохла и ослепла, и есть только он один. Теперь я ему больше не нужна, и у меня ничего не остается. Если вы любите меня, ...то я прошу вас ни в мыслях, ни в словах никогда Сергея не осуждать и ни в чем не винить. Что из того, что он пил и пьяным мучил меня. Он любил меня, и его любовь все покрывала. И я была счастлива, безумно счастлива... Благодарю его за все, и все ему прощаю. И он дал мне счастье любить его. А носить в себе такую любовь, какую он, душа его, родили во мне -- это бесконечное счастье" Сила чувства к Есенину определила многое в последующей ее непростой и незаурядной жизни. Наделенная острым умом, сильным характером и волей Софья Андреевна Толстая-Есенина сделала очень много для сохранения памяти Есенина. Не будет преувеличением сказать, что немногие издания произведений Есенина, вплоть до середины 50-х годов, состоялись благодаря ее усилиям. Софья Андреевна не оставила воспоминаний о поэте, она не вела из года в год дневника. Существуют отдельные дневниковые записи, сделанные ею в конце 20-х - начале 30-х годов. "<...>Ты ведь хочешь знать, как я живу, и подробно, хорошо. Правда? Дорогая, мне очень хорошо. A n'est pas le mot {Не то слово (фр.)} "хорошо". Все совсем особенно. Я тебе обещала правду писать - так вот правда - мне трудно, иногда очень. Но у меня нет того ужаса и отчаяния, какое было во всех вас в Москве. Знаю, что ты больше всего хочешь знать о том, пьет ли Сергей. В сто раз меньше, чем в Москве. Там выделялись дни, когда он не пил, здесь выделяются дни, когда он пьет. Я не могу ничего обещать тебе и не могу ни во что верить сама. Знаю, вижу только, что он старается, и у меня впереди не мрак и ужас, а какие-то зори. Ошибка или нет - не знаю, но я говорю то, что вижу сейчас. Вот странная у меня жизнь сейчас - все зависит от одного единственного - пьет ли Сергей. Если он пьет - я в таком ужасе и горе, что места себе не нахожу. И все так черно кругом. Потому что знаю, что он погибнет. А когда он не пьет, то я так счастлива, что дух перехватывает. Ты скажешь, что я влюбленная дура, но я говорю, положа руку на сердце, что не встречала я в жизни такой мягкости, кротости и доброты. Мне иногда плакать хочется, когда я смотрю на него. Ведь он совсем ребенок, наивный и трогательный. И поэтому, когда он после грехопадения - пьянства кладет голову мне на руки и говорит, что он без меня погибнет, то я даже сердиться не могу, а глажу его больную головку и плачу, плачу. Ну, вот я и в сентименты пустилась. Так уж к слову пришлось. Я могу много таких листиков исписать рассказами о своих радостях и страданьях. А так как ты любишь все точно и аккуратно, то скажу тебе, что, в общем, радости, настоящего подлинного счастья гораздо больше, чем мучений, и мне хорошо, хорошо. Столько я вижу любви, вниманья, ласки. И от своей любви хорошо. И все это растет с обеих сторон с каждым днем. Ну, разве это можно описать. Какие здесь слова! 14 ноября 1932 г. Видела во сне Сергея, живого, что он воскрес. Во сне он такой же со мной, какой бывал в жизни, когда трезвый, удивительный, ласковый, тихий, ясный. И я во сне любила его так же, как тогда, так же бесконечно, безумно и преданно... Нынче весь день ношу в себе сияние от него от своей любви к нему. Семь лет тому назад, в этот вечер (14) он кончил "Черного человека", пришел ко мне на диван, прочел его мне и говорит о том, что он вышел не такой, какой был прежде, не такой страшный, потому что ему так хорошо со мной было в эти дни. Господи, Сереженька мой, как я могу жить без него, и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрепанная оболочка моя живет, а я ведь с ним погибла...» Когда читаешь её дневник , то замечаешь, что имя Есенина упоминается Софьей очень часто и это неудивительно, так как по выражению самой Софьи Андреевны- это часть ее жизни, "лучшая часть ее души" и по-прежнему принадлежит поэту. С завидным упорством и постоянством она хлопотала о завершении издания произведений Есенина в 4-х томах, собирала его рукописи, поддерживала связь с матерью и сестрами покойного мужа. Дневниковые записи С. А. во многом проясняют события, связанные с посмертной публикацией собрания сочинений Есенина. © Copyright: Любовь Барсукова, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
