Видел ли ты, как сгорают цветы солнечным светом?
Помню ли я, помнишь ли ты танго об этом…
как я снимала семь покрывал медленных истин,
как ты все семь вслед поднимал и перелистывал,
мне позволяя у самого края длить повороты,
вновь вовлекая, вновь вовлекаясь в ритм приворотный
тайных касаний, легких скольжений тёмной погони,
пальцев, сведённых повиновением вслед за агонией,
тени которой переплелись листьями в ветках,
вдруг замирали, вдруг обвисали…
памятью ветра
вдруг поднимали семь покрывал в ветер об этом –
или он сам нас танцевал вспышками света,
или же он, бандонеон нами наполнив,
нас выдыхал через кристалл солнечных молний…
Помню ли я, помнишь ли ты ног наших строфы –
танго любви, « Обливион», морфий
или Орфей…
шелест теней, сон катастрофы…
танго забвения, память колен,
выдох без вздоха
***
глубже, ещё глубже
…угрожая сорваться друг другу в зрачки,
горячи наши встречи – в руках друг у друга
запираем зрачки на ключи – и молчим,
заплетаясь по кругу сам-друг, на подпруге
всё ещё спасены друг от друга, и даже
мы лихие с тобой ездоки под куражем,
безопасны друг в друге, защищены
жаждой кож обожжённых, вооружены
и обглоданы голодом, сиречь любовью,
гул которой идёт по всему поголовью –
нет, не волки – друг в друга зрачки не упрём,
в поединке единственный раз не замрём –
полигонами вытопчем весь окоём мы
и наружу онлайн гибко вставим разъёмы –
а оттуда нам даже не сажа, а снег…
что ты скажешь, мой главный, мой человек,
или, может, заглянешь в скважину...
***
Сирень Врубеля
...террасами из тьмы всходила,
сияла, двигалась, кадила –
и запечатаны уста...
как будто родом не отсюда,
где удушают ризой чудо,
где всяк устал,
пришел дыханием сирени
безумие разъявший гений –
и рядом встал
***
кукушкино одеяло
месяц май как будто одеяло весь насквозь кукушка простегала
долгой строчкой, меленьким стежком обошла черемухою белой
дом, в котором жизнь переболела сотню лет, а после умерла...
алой лентой угол заплетала, чтобы по исподу одеяла
выкропились памятью тепла милые следы другого края,
где уже никто неумираем, где еще и вечность не прошла...
ах, кукушка, натрудила брюшко, источила клювик о труды
век верблюжий в узенькое ушко уводить стежками от беды
беспамятства
***
шшшшшшььььь
поспеши, надыши мне себя в камыши,
как из кожи меня размотай, разреши
мои шепоты, шорохи в тёмной глуши
бездорожья меж будущим-прошлым…
по пороше нетронутой в дрожь тишины
сочини наши сны без суда, без вины:
как царёвы сыны непорочны, нежны,
и один был другого пригожей…
чтобы встал белый шум у руля, у ветрил
после всех кто дышал и друг друга убил –
вворожи меня в жизнь – как обратно вложи
шамаханское царство в ножны
… и ещё надыши мне себя в камыши,
нашу встречу поречьем меж склонов чужих –
отстоим при свечах панихиду души
обо всех, не случившихся тоже
***
Мышь моя...
Мышь моя, мышца дрожащая жизни, чем защитить тебя в поле просторном
от воровского её, воронОго, вОронова и какого иного хищного взора,
позора без тризны, мора, растраты по уговору одностороннему, чёрные норы
чьи в меня дышат родимыми порами незащищенного ужаса ближнего:
жизнь, я – страдание, слышишь ли, слышишь?
Сколько б брони ни надела на тело, в скольких защитах бы ни преуспела,
страшно моё одинокое дело, дело войны с тобой за переделы
бедной моей обескровленной ниши… нищее, злое и гордое дело
перед Всевышним, которого мышца – ты, моя жизнь – оттого и не слышишь
вопля больного моей ущемлённой грыжи пупочной под страхом облыжным…
… я оттого ли не слышу, не вижу песни твоей и красы огнедыщащей:
осени тронутый тленом молебен, рыжего вальса скольженья затихшие –
вот он кругами уходит – из жизни? видимости? отраженья? – не вижу
смысла узора без вечных повторов – в них затоскую вдруг скукой горчишной
и тереблю чудеса от Всевышнего, милости скорые жизни, которая
нет, не желает быть мышцею мыши
***
именинный пирог
когда не бояться страха, глядеть сквозь него и за,
тогда можно даже не открывать глаза –
это всего лишь август, его чешуя густа
и осыпается с круглых колец хвоста,
эхом слезает шкура с былых времён
всё уже было, давай вспоминать поимённо:
Екатерина, Елизавета, Прасковья, Анна…
Лидию потеряли, не хоронили Ивана,
сгинувших без вести во временах где-то –
вам собирая в подол уходящее лето,
помянем и тех, иных, да не прорастёт назавтра
их мозжечок в нас рефлексами динозавра,
но вот дозревает боками чернильными слива,
живые пекут именинный пирог счастливый,
длинным старинным чином стирая забвения пятна –
змиев зрачок потечёт убывать обратно:
Вера, Надежда, Любовь и муж её… Павел?
что, уходя, ей весь урожай оставил...
надо бы вспомнить мужские все имена,
хотя не война, или, всё-таки, может, война –
да не прорастут неопознанными назавтра
зубы драконьи в нас семенным азартом.
…это всего лишь август, сытый и утомлённый,
толкается в нас животом своим поимённо
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
