Она была в кабинете, сидела с ногами в кресле, подпершись кулачком, и рассеянно перелистывала «Трактат о слухах». Когда он вошел, она вскинулась, но он не дал ей подняться, подбежал, обнял и сунул нос в пышные душистые ее волосы, бормоча: «Как кстати, Кира!.. Как кстати!..»
Ничего в ней особенного не было. Девчонка как девчонка, восемнадцать лет, курносенькая, отец – помощник писца в суде, брат – сержант у штурмовиков. И замуж ее медлили брать, потому что была рыжая, а рыжих в Арканаре не жаловали. По той же причине была она на удивление тиха и застенчива, и ничего в ней не было от горластых, пышных мещанок, которые очень ценились во всех сословиях. Не была она похожа и на томных придворных красавиц, слишком рано и на всю жизнь познающих, в чем смысл женской доли. Но любить она умела, как любят сейчас на Земле,– спокойно и без оглядки…
– Почему ты плакала?
– Почему ты такой сердитый?
– Нет, ты скажи, почему ты плакала?
– Я тебе потом расскажу. У тебя глаза совсем-совсем усталые… Что случилось?
– Потом. Кто тебя обидел?
– Никто меня не обидел. Увези меня отсюда.
– Обязательно.
– Когда мы уедем?
– Я не знаю, маленькая. Но мы обязательно уедем.
– Далеко?
– Очень далеко.
– В метрополию?
– Да… в метрополию. Ко мне.
– Там хорошо?
– Там дивно хорошо. Там никто никогда не плачет.
– Так не бывает.
– Да, конечно. Так не бывает. Но ты там никогда не будешь плакать.
– А какие там люди?
– Как я.
– Все такие?
– Не все. Есть гораздо лучше.
– Вот это уж не бывает.
– Вот это уж как раз бывает!
– Почему тебе так легко верить? Отец никому не верит. Брат говорит, что все свиньи, только одни грязные, а другие нет. Но я им не верю, а тебе всегда верю…
– Я люблю тебя…
– Подожди… Румата… Сними обруч… Ты говорил – это грешно…
Румата счастливо засмеялся, стянул с головы обруч, положил его на стол и прикрыл книгой.
– Это глаз бога,– сказал он.– Пусть закроется…– Он поднял ее на руки.– Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог. Правда?
– Правда,– сказала она тихонько.
