Гурин и Сергушова познакомились вскоре после отлета Баклакова. Она все
еще продолжала жить в бараке, который постепенно заполнялся бородатыми
раскованными мужчинами, грохотом радиоприемников, выставленными у дверей
резиновыми сапогами, чайниками, круглые сутки кипевшими на кухонной плите,
пальбой по подброшенным в воздух пустым бутылкам из пистолетов - нечто
среднее между студенческим общежитием и приключенческим фильмом. Комната
Баклакова была ближней к выходу, и однажды она увидела в ней свет. Она
постучалась и столкнулась на пороге с очкастым и веселым человеком.
- Бог мой! Заходите, - приятным баритоном сказал он. Выкинул в форточку
сигарету и прикрыл ладонью дырку на свитере. Другой рукой он церемонно
указывал на койку Баклакова, приглашая садиться.
- Живот болит? - насмешливо спросила Сергушова.
- Не будем таить честную бедность, - Гурин отнял руку от дырки.
Она засмеялась. Ей почудилось какое-то злодейское очарование в этом
лысеющем, с короткой стрижкой, лобастом мужчине. Меж тем Гурин извлек
вьючный ящик из-под кровати, на ящик постелил газету "Юманите", на газету
поставил вынутую из чемодана бутылку коньяку "Наполеон" и две позолоченные
стопки.
- Коньяк требует позолоченной посуды, - сказал он. - Только тогда он
дает цвет.
- Вы здесь будете жить?
- Постараюсь здесь. Вы сидите на койке коллеги Баклакова. Он не успел
поставить мебель, потому что отбыл в деревню, в родовое поместье Баклаковых.
Неизвестно почему она промолчала, что знает Сергея.
- Он ваш друг?
- Друзей у меня нет. Есть приятели, как у всех в наше время, С
Баклаковым же я поселился потому, что удобнее. Простая душа. Занят
мускулатурой и геологией. О прекрасном не говорит. Про женщин тоже. Я
терпеть не могу разговоров "о прекрасном".
- Наверное, он очень хороший?
- Очаровательный. Наш простой советский фанатик.
- А вы?
- Я предпоследний авантюрист.
- Почему предпоследний?
- Обидно, если я буду последним.
- А откуда такой коньяк?
- Знакомые. Шлют книги, напитки и сигареты. Заботятся, чтобы я не
отстал от века. Вместо сигарет теперь шлют пластинки. Бросил курить. Хочу
дожить до восьмидесяти. Посмотреть, чем все это кончится.
- Что именно? Уж простите, что похоже на интервью.
- Вторая техническая революция. Всеобщее забалдение. Квартиры, финская
мебель, мечта жизни - машина. Приобретатели, по-моему, собрались захватить
мир. И ну его к черту! Предлагаю выпить за вашу карьеру. Хотите, как Бендер,
составлю матрицу для любой корреспонденции на местную тему? Торбаса, пурга,
энтузиазм, снежные просторы, молодой задор, старый кочевник.
- Не хамите. Это моя работа.
- Уважаю. Работу я уважаю. И мой сосед и коллега Сергей Баклаков ее
уважает. Мы все уважаем работу.
- Экий вы...
- Я не экий. Я отдельный. Странник - вот кто я.
- Как же вам удается странником быть?
- Я знаю профессию на уровне хорошего кандидата или среднего доктора.
Это без хвастовства. Кроме того, я знаю два языка. С таким багажом я везде
желаннейший гость. В любом геологическом управлении страны. В Душанбе,
Барнауле, Ленинграде, Чите. Или на Территории. Когда мне надоест здесь, я
выберу точку на карте и двину туда. Переезды помогают мне не иметь вещей.
Так проще.
- И не пусто вам?
- А что делать? Мне грустно от ошибок истории. Раньше мир захватывали
Чингисханы, Тамерланы, македонские или орды, допустим, гуннов. Атилла
захватил мир. Теперь его плотно и неумолимо захватывают покупатели. Всюду.
От озера Титикака до Можайска. Самое неумолимое и беспощадное завоевание. Я
обожаю авантюристов. Покупатели поставили их вне закона. Вот я и
приспособляюсь. Я не воитель. Я приспособленец. Пытаюсь отстоять свое "я"
среди всеобщего забалдения. Ничего не хочу иметь, кроме себя.
- Потрясающий парень, - с иронией сказала она.
- Потрясающие парни сидят в кафе, тянут через соломинку портвейн с
водой под названием "коктейль". Изображают прожигателей жизни. Или слабыми
лапками пытаются ниспровергнуть. Что именно - они не знают. И не знают, что
они, как гусеница против асфальтового катка истории. Нет, я все-таки
предпоследний авантюрист. С чувством собственного достоинства. Я работаю не
хуже всех этих суперменов полярных, баклаковых, всех этих копковых и прочее.
Хотя Коп-ков - это Иисус. Иисус от арктической геологии. С чувством
собственного достоинства. Хотите на него посмотреть?
- Хочу.
- Ну, еще бы! Журналистский клад: вечер полевиков, герои тундры за
бутылкой вина, непосвященные не допускаются.
- Что ж зло-то так?
- Я не зло. Я с чувством собственного достоинства. Верьте не верьте, но
здесь одно из немногих мест, куда не долезло мещанство, и геология - одна из
немногих профессий, куда ему трудно пробраться. Но проберется.
- Вы что же меня, приглашаете?
- Ага, - Гурин широко улыбнулся. - Я человек сложный, но доступный. С
чувством достоинства.
- Не такой уж вы сложный, мне кажется.
- Каждый человек как консервная банка. Но ключ от банки спрятан внутри,
- с комической серьезностью вздохнул Гурин.
- Ножиком можно открыть.
- Правильно. Взрезать ножиком, вынуть консервный ключ и с другого конца
открывать нормально. Примета эпохи - носки надевать через уши.
- Эпоха-то в чем виновата?
- В том, что она существует сейчас. Все эпохи были в этом виновны.
