Из праха был взят и ушел во прах,
из пустого был вынут, в порожнее возвращен.
Душа, вылетая, спугнула весенних птах.
Священник уверил, что труп прощен.
Из пустого был вынут, из праха взят.
А мы пошли заедать свеклой
нелепое горе, где Бог распят,
а смертный пытается стать икрой,
балыком... В крайнем случае, винегрет
застрянет в горле, когда смекнешь,
что ешь покойника на обед,
на ужин, – вообще
не разбери-поймешь...
Ушел и взят, и обмыт, и вдруг
такая радость, что он – не ты.
Кто утаит,
скрываясь за свой испуг,
промолвив, что, в общем, всему кранты.
Кто сматерится,
кто сделает всем «козу»,
как малым детям, сказав: «Ужо?»
Мы расходились. Я спер копченую колбасу
не всю, но отрезал себе ножом
в то время как зал опустел на треть.
Сочился жиром тугой разрез...
Я поднял рюмку: «Большая честь
тому, кто все видит, но сам исчез».
...С карнизов гнилая текла вода.
В подъезде был Гефсиманский сад.
Я шел и думал: «Вот так всегда,
соврешь чего-нибудь невпопад».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
