За спиной шумно всхлипнула дверь, мгновенно отдалив Женьку от теплого летнего вечера, с трудом проникавшего в затхлое нутро подъезда через подслеповатые, никогда не мытые окна. Темнота общей прихожей привычно обволокла, уставшее за день, тело. Лампочки перегорали сразу, как только их вкручивали, поэтому все жильцы давно забросили это неблагодарное занятие.
Три шага вперед, дотронуться до стены, полшага влево, чтобы не зацепить ногами нагромождение соседских залежей, еще три шага вперед, полшага вправо - урок бального танца подходил к концу. Теперь, включив подсветку мобильника, открыть дверь. В квартире пахло теплой пылью – (надо бы прибраться), утренним кофе - (забыла помыть посуду), дубленкой – (надо бы, наконец, убрать ее в шкаф, лето все - таки), и еще чем-то, неуловимо- приятным и знакомым с детства. Женька любила возвращаться домой, вот и теперь с наслаждением втянув в себя родной запах и сбросив обувь, босиком прошлепала в кухню, по пути пристраивая ключи, сумку, этюдник, стульчик. Она наслаждалась свалившимся на нее счастьем. Мама с Фасей уехали в отпуск на дачу, впервые доверив ей самостоятельно хозяйничать в городской квартире. Включив чайник и танцующим коридорным шагом (три - вперед, полшага влево, три - вперед, полшага вправо) протанцевала в комнату. Заглянув в компьютер, и посмотрев, что там произошло в ее отсутствие, в том же ритме переместилась в ванную. Женька с наслаждением стояла под тугими прохладными струйками душа, вспоминая прошедший день.
Утро выдалось теплым и тихим, солнышко еще не жгло, а приятно щекотало левую половину лица. Пленэр. Женька его особенно любила, как-то все у нее замечательно получалось на природе. Сегодня они рисовали церковь. Быстро и уверенно набросав эскиз будущего рисунка и, мысленно потирая руки, взялась за работу. Наискосок от нее пристроился Митя, и Женька, время, от времени бросая на него взгляд, ловила ответный. Глаза у Мити были красивыми: карие, миндалевидной формы, они напоминали глаза спаниеля или таксы, такие же умные, выразительные и немного вопрошающие. Ей было и весело и слегка волнительно играть в этот своеобразный пинг-понг. От Митиного взгляда, как на качелях, замирало под ложечкой. Но постепенно работа так увлекла Женьку, что она перестала замечать что-либо вокруг, кроме листа бумаги, на котором сквозь прозрачную дымку голубого летнего неба проступали золотые купола церкви, фасад здания, утопающий в зелени и решетка ограды. Придирчиво рассмотрев акварель, Женька осталась довольна тем, что успела сделать и решила передохнуть.
Метнув по привычке взгляд в Митину сторону, она увидела, что смотрит он совсем в другом направлении. Повернувшись, Женька наткнулась глазами на Сашу Панкратову. Та сидела на раскладном стульчике и горько плакала, размазывая по щекам разноцветные слезы. Девочки, кто, стоя, кто, сидя на корточках, утешали ее. Покосившись с сожалением на незаконченную работу, она подошла, участливо постояла, с жалостью глядя на зареванную Сашу.
- Что стряслось?- вопрос уткнулся в девчоночьи спины.
- Ты что, не знаешь? У Саши вчера собаку машиной сбило, насмерть!- четыре пары изумленных глаз смотрели с недоумением на Женьку,- Все знают.
- А-А-А - полоснуло болью.
- А-А-А - рука взметнулась вверх, заслоняя ладошкой рвущийся из горла безмолвный крик.
Женька любила собак, да нет, она их просто обожала, позволяя домашнему любимцу полутаксеру Фасе делать все, что ему вздумается. И он, не имея никакой родословной, с дворянской важностью спал в кровати под одеялом и на подушке. Фася – от слова фасоль. Когда он был маленьким щенком и лежал в своей колыбельке, мама, посмотрев на него и засмеявшись, сказала что он по форме напоминает продолговатую, округлую фасолину. Так и приклеилось, теперь уже никто и не помнил, как его нарекли при рождении.
Сашину кокер-спаниеля Броню Женька знала: смотрели фотки, делились смешными историями, расхваливали своих питомцев, как мамочки расхваливают своих малышей. Слез не было. Была боль, да такая, что не вздохнуть. Понимая, что Саше в сто раз больнее, и не зная, не умея словами выразить свое сопричастие Сашиному горю, молча погладила, всю в подтеках от краски и слез, руку. Да и что она могла сказать?
- Соболезную.- Нет, слово было чужое, не из Женькиной жизни. Так говорят взрослые важные люди, для которых слово «смерть» утратило свое, страшное в своей безысходности, значение.
Вернувшись к своему стульчику, села, уперев локти в худые коленки. Все померкло, потеряло интерес: и незаконченная акварель, и переглядки с Митей. Еще утром все было так безмятежно и наполнено счастьем, и вдруг в раз оборвалось. Перед глазами стояла кудрявомордая живая Броня.
- За что?- Женька бездумно смотрела на нарисованные купола.
- За что?- повторила вопрос, направляя его в самую высь настоящего купола, чувствуя, что там обязательно должен быть ответ. Ответа не было.
Женька, зная, что сегодня уже не сможет рисовать, собрала вещички и, перекинув через плечо этюдник, побрела к остановке. Вдруг услышала сзади торопливые, догоняющие шаги. Оглянулась – Митя. Молча шли рядом, слов не было, все, что бы ни было сказано сейчас, теряло всякий смысл, все было мелко по сравнению с тем, что произошло. С Митей хорошо было молчать, легко. Дошли до остановки.
-А хочешь, пойдем пешком? – сказал Митя первые за этот день слова.
Представив душную атмосферу маршрутки и содрогнувшись, Женька согласилась. Они шли, выбирая тихие улочки, парком, мимо реки, сидели на лавочке возле фонтана. И говорили. Обо всем. С Митей и говорить было, так же, как и молчать - легко.
- А хочешь, зайдем ко мне, бабушка оладьями накормит, со сметаной?- спросил Митя.
Женька живо представила Митину бабушку. Когда они только начинали учиться в художке, бабушка приводила Митю в школу и встречала его. Девчонки смеялись над ним, называя «маменькиным сыночком», но Митя не обращал внимания, неизменно радуясь бабушке. Он брал ее под руку и они , склонив друг к другу головы,удалялись, о чем-то весело переговариваясь. Митина бабушка была красивой, ухоженной и доброжелательной женщиной и Митя ею гордился, ничуть не стесняясь ее опеки.
Очутившись в Митиной квартире, Женька принюхалась. Запах ей понравился, пахло вкусным обедом, специями, духами и еще немножечко театром - в этом запахе, так же, как и в ее доме, была история. Ей не нравились квартиры, в которых ничем не пахло, они были какими – то безликими. Мама смеялась над этой ее причудой, но Женька всегда, когда заходила впервые в чужой дом, обязательно принюхивалась.
Потом был чудесный чай с оладьями и альбом с детскими фотографиями Мити. Оставшись наедине в комнате, слушали музыку, смущенно переглядываясь, и болтали обо всем на свете. Время пролетело быстро, Женька спохватилась - « Мне пора». Митя пошел ее провожать.
- Спасибо тебе за все, если бы не ты…- Женька вдруг с ужасом почувствовала, что сейчас расплачется, как маленькая девочка. Она и расплакалась, прислонившись к Мите. Все, что накопилось за день, уходило, впитываясь в Митино плечо. Он гладил ее по волосам, и как бы баюкая, говорил: «Ш-ш-ш». Потом, обхватив ее лицо ладонями, долго всматривался в него.
-Знаешь, чего мне сегодня больше всего хотелось?
-Знаю, - прошептала Женька. Митины губы были мягкими и прохладными, как легкий вечерний ветерок и пахли они летом, скошенной травой, медом.
Уже ложась спать, она вспоминала это волшебное мгновение, и сердце ухало совой, не вмещаясь в грудную клетку. Погибшая Броня, Митина бабушка, первый поцелуй, собачьи Митины глаза, тепло ладоней и прохлада Митиных губ: все, перемешиваясь, крутило ее, как на карусели и Женька с замиранием и сладким ужасом все глубже и глубже проваливалась в этот водоворот.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
