9МАЯ - гражданская лирика, 09.05.2011 18:15
Не плачь - прозаические миниатюры, 14.02.2011 19:36
Не дольше вздоха - без рубрики, 13.02.2011 23:15
Надеюсь - без рубрики, 28.01.2011 14:20
14 декабря - без рубрики, 25.12.2010 02:46
Мир - гражданская лирика, 25.12.2010 02:25
Настя - без рубрики, 10.12.2010 06:53
Сын - без рубрики, 02.11.2010 05:24
Памяти Сашки Боброва - без рубрики, 01.10.2010 20:20
Настроение - без рубрики, 01.10.2010 12:58
Бабье лето - без рубрики, 07.09.2010 01:47
Прощай моё лето - без рубрики, 23.08.2010 23:29
Счастье - без рубрики, 01.08.2010 02:00
Дорога Янов-Овруч - пейзажная лирика, 20.07.2010 19:46
День рожденья. Числа - без рубрики, 08.06.2010 03:07
Яблоньки - без рубрики, 01.06.2010 01:10
Белые ночи... - любовная лирика, 27.05.2010 02:54
Всё в прошлом - без рубрики, 09.02.2010 16:11
Старый романс - без рубрики, 10.12.2009 00:22
Забыть... - без рубрики, 10.12.2009 01:05
***
9МАЯ
Николай Шенигин
Я в этот день немного сам не свой,
К тому же склонность выживать с ума
И жить уже прошедшею войной,
С ушедшими в далёких лет туман.
Там дед Иван ещё хрипит "Ура!"
Всего за выдох до того осколка,
Что срезал голову, когда пришла пора
Платить за день, за этот, сладко-горький.
Третью неделю пишу стих.
Или он пишет меня.
Расписывает, размазывает.
Звучит какая-то мягкая, тягучая и невозможно печальная скрипка. То ли цыганская, то ли еврейская. И рифма к ней в бесконечном повторе:
«Девочка не падай на грудь
Деточка не плачь.»
Степь и несётся пара коней. Два всадника. Отец и дочь. Поражённая насмерть девушка валится с седла, отец подхватывает её, прижимает к груди. Два коня скачут бок-о-бок. Погоня. Скачка продолжается.
Такого было тьма на Руси. Во времена князей киевских, во времена Речи Посполитой, в гражданскую. Единственным защитником девушки был её отец. Жены – муж. Кровь помнит. Я помню. Копыта сносят полынь, конский храп, пот, кровь. И боль. Страшная боль приходящего осознания. Сострадание к этому седеющему воину или землепашцу давит грудь, сжимает горло. Так начинается приход Маргариты. Так выглядит её манера заставлять меня думать о ней всегда, писать о ней.
Невозможно находиться в контексте украинства. Встают всеолл боли народа, бесконечная кровь, потери. Из моей памяти приходит бесконечная песни мамы за вышивкой под керосиновую лампу зимними вечерами; затем другое, третье, десятое... Возникают, оживая, полотна украинских художников. Романы, хроники, поэзия, храмы, молитвы, слёзы, слёзы. Тарас Григорьевич Шевченко и несчастная Катерина. Русский украинец Гоголь. Читанный-перечитанный. Старый Тарас над телом Андрия. Я над телом Маргариты. Я тоже. Я тоже убил.
Ещё маленькую носил её на руках по Эрмитажу. Она была со мной почти всегда и почти везде потому, что не на кого было оставить. Ни бабушек, ни дедушек. Никого.
Мы раз десять ходили только на «Травиату» в Малый оперный и она спала на руках. Тогда это было возможно. Мы летали на самолётах, ездили на поездах. Нас в надувной лодке топил внезапный шторм на Каспийском море. Приезжали гости и мы таскали её в коляске все эти белые ночи напролёт. Так она и росла.
Детский сад. Каждый раз она рыдала и просилась с этим невыносимым: «Папоцька забели меня!» Я оставлял и, проклиная «эту сволочь бессердечную», возвращался домой, чувствуя себя предателем и конченой сволочью. Очень не любил жену в такие минуты, но, к её счастью, она была на работе. Лена успокаивала тем, что так нужно, что я по-прежнему живу деревенскими представлениями и причиню зло Риточке, если она отстанет в развитии и будет не готова к школе. Я подчинялся доводам. Но эта кнопка, в её пёстреньком платьице, в четыре с половиной года удрала из садика и по Лиговке направилась домой. Помню бледных воспитательниц и «жалкий лепет оправданья». Дальше случилась астма, бесконечные больницы и страх. Вязкий, тягучий страх. Она росла.
Я по-прежнему носил её на руках, хотя это было уже не так легко, и припадал губами к её ушку. Она, как только родилась, взяла за привычку спать на правом ушке таким образом, что оно заворачивалось, прикрывая ушную раковину. Я накладывал повязки, приклеивал лейкопластырем. Не помогло. Она росла лопоухой упрямо и бесповоротно. Когда я брал её на руки, то губами прижимал эту упругую верхнюю дужку ушка к её головке. Так возникла привычка. С тех пор я всех женщин, к которым испытываю нежность и приличия позволяют, целую именно так.
Она росла и выросла, и с этой любовью, с музыкой, с картинными галереями, филармониями, капеллами, ступила в мир, который изменился. И полюбила. И оказалась не готовой к цинизму и предательству нового времени. И я, старый Тарас, плачу. Я оставил её там, откуда не забрать.
Не грозит ничем больше путь
Не страшит палач.
Девочка, не падай на грудь
Деточка, не плачь.
Меняю слова. Их немного. Мне хочется, чтобы было ещё меньше. Но как, как наполнить их этим смыслом, этим огромным миром любви, жизни и смерти? Я не знаю. Не знаю.
Ушко ей поправили позже пластические хирурги. В гробу она лежала с правильными ушками, но с переломанной левой рукой, переломанными ножками... Боже.
Рядом белый конь и гнедой
Всё несутся вскачь.
Я с тобой всегда, я с тобой
Доченька, не плачь.
Кружатся и падают тихо снежинки
Не радуют деда, но радуют Настю.
Для Насти они - кружевные пушинки,
Для деда снежинки - сплошное ненастье.
Не хочется деду в сугробе копаться
Выкапывать утром из снега машину...
Но Насте за счастье в сугробах валяться
Ушла с головой в снеговую пучину.
Хохочет Настасья, а дед стоит тучей -
Ну, что стоишь деда, ты что такой старый?
Ты просто небритый и очень колючий!
Ну как ты устал, если я не устала?!
В ладони тяжёлой ладошка Настасьи,
А мокрые варежки сохнут в кармане.
Она марширует сияя от счастья,
Чтоб дед не отстал, его за руку тянет.
Кружатся снежинки и тают на лицах
Росинкой-слезинкой стекают по коже -
Прекрасна зима и прекрасно что длится
И детство и старость, что лучше быть может?
"А на чёрных ресницах..." И не спится, не спится!
И давит и давит мне камень на грудь!
Не быть, не вернуть. Не уйти и не скрыться
От мыслей проклятых, что спать не дают.
Всё эта луна... И куда она тянет?
Из тьмы выступают, белея стволы.
Чего вы хотите? Я занят! Я занят!!!
Идите, напейтесь кровавой смолы.
Я дерево! Пень! Я смолой истекаю.
Я потом кровавым сочусь и сочусь.
Подрезали суки! Я таю, я таю!
Я в свет этот лунный уйду, не вернусь.
Вам кажется жив? Я вовсю разлагаюсь!
Я гасну, сгораю! Мне хватит измен!
Какого же чёрта ещё тут брыкаюсь?
Хватаюсь за воздух, за призраки, тлен!
Кто лучше зарежет? Да тот кого любишь!
Кому без опаски всё настежь открыл!
Моя бледнолицая, ты меня губишь.
Сейчас, как и прежде, за то, что любил.
Вот лето проходит и август, прощаясь
Фиксирует дни на обратном отсчёте,
Трепещут осины, рябина, печалясь
Поникла под гроздьями – всё на излёте.
А лето такое, каких не бывает!
Такое могло только сниться поэту ...
Отчаянно ночью сверчки отпевают
От них навсегда уходящее лето.
Не только от них, но от многих, от многих!
От тех, кто уснёт и уже не проснётся,
Богатых, успешных, и сирых, убогих –
Оставит навеки, опять не вернётся.
И дело не в том, что судьба ополчилась,
Удача хихикнула, мол, не в фаворе,
Что всё не сбылось или не получилось -
Кончается всё, как всегда, на миноре.
А в прошлое лето! А в прошлое лето...
Ну, лето как лето, кто лета не знает?
Но я вот узнал, как случается это,
Как лето внезапно последним бывает...
Нет войн, катаклизмов, ничто не мешает –
Живи, наслаждайся! Но вы мне поверьте,
Я знаю, как пряжу судьбы обрывают
Всего за мгновение... Помни о смерти!
Я смерть не дразню и судьбой не играюсь,
Но мудрые учат всегда быть учтивым,
Поэтому с летом прощаюсь, прощаюсь!
Прощай моё лето, ты было красивым...
Последний раз у деда и отца
Я был давно. Сиротские могилы
Остались символом бесславного конца
Былой эпохи и ушедшей силы.
Под корень вырезаны вековые сосны...
Руины и заброшенность... Безлюдье...
Такая затхлая, глаза закрыли космы,
С ухмылочкой беззубой мне на блюде
Беда подносит ядерный распад.
Её имён я знаю целый ряд -
На этот раз, она звалась Чернобыль.
Пришибленно бреду вдоль тополей
Былую улицу села обозначавших,
Былых ворот, заборов и плетней,
Стен перекошенных домов и крыш упавших.
Вот переезд, знакомый мне до слёз...
Нет зрелища печальнее на свете
Увидеть заросли осины и берёз
Среди пути железной... Я заметил
Что эти струны-нервы разболтались...
Провисли, проржавели - эта связь
Теперь уже навек оборвалась,
Но знаком запустения осталась...
В этот старый романс
я нырял с головой -
Даже голос дрожал,
как струна, на надрыве:
"Где тебя отыскать,
что мне делать с тобой?"
Как я пел и страдал!
Как стоял на обрыве!
Глупым юным мозгам
так хотелось любви,
Да такой, чтобы в кровь...
И рыдать от потери!
Но смеялась весна,
тихо вишни цвели,
Соловьи заливались...
А пчёлы гудели.
Я гитару беру -
пальцы ищут лады,
Не фальшивит струна
и аккорд полнозвучен
Я ныряю в романс -
"как найти мне следы?.."
Но звенит лишь гитара,
а я - обеззвучен!
Что мне делать с собой?
Как мне быть наконец!
Я срываюсь на крик,
но рыдает мой голос!
Допросился юнец
свой кровавый венец
Получил, как просил,
но в седеющий волос...
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
