Дед Мороз резиновыйВсе чаще и чаще, глубже и глубже погружаюсь в ночное бодрствование. Рассвет хлопает ресницами, протирает глазки, поворачивается ко мне лицом радостным и натыкается на тело обмякшее, распластанное по лафету кровати. Рассвет каждое утро меня хоронит с почестями. Приходит с венками, букетами нежных цветов. Но даже этот запах ванильно-мускатный не щекочет, не возбуждает, не заставляет очнуться. Я просыпаюсь за полдень. С 13:00 обеденный перерыв повсеместно. Вот в это безвременье, всеобщее вымирание - с часу до двух – у меня побудка, раскачивание, осознание. И главный вопрос к начальнику недели товарищу Понедельнику – Что сейчас, сегодня? Именно сейчас, сегодня, в это мгновение? С чего начать, за что взяться? Понедельник суров и холоден. Он всегда одно – молчаливо указывает на доску с планом. Фронт работ. Рыть, копать, прокладывать, укреплять, возводить. Ой, ё-о! Перекур. Затягивается перекур. Сколько же всего недоделанного, брошенного, ожидающего своего часа. Перебираю разнарядки, направления, накладные. Кофе. Затягивается и это. Раздумья, раздумья. «Настоящая» работа в «настоящем» мире у «настоящих» людей, а у меня все придумано, игра, да и только. Все странно и в стороне от всего и от всех. Клубок разноцветных нитей желаний, надежд, начинаний. Из этих обрывков, связанных между собой, вяжу шарфик, плету паутинку. Сам себе Айседора Дункан, сам себе мотылек и паук. Все бы ничего, но только на этом вязании крючком не заработаешь. Или заработаешь, если носочки, пинетки в массы. А умею ли я сделать «красиво»? Умею. Хочу ли? Нет. Но надо, ведь. А как еще платить по счетам? Вот, в ЖЭК пора, за декабрь подношение с поклоном кассирше. Вообще бы с поклоном ко многим и многим. В ноги. Дневные мои раздумья – маятник. Туда, сюда, туда, сюда. А время идет. Сын поучал недавно, сопереживал. Опять танец юродивого с мычанием получается... Сын, вот тебе семнадцать шарахнуло, вот и проявляйся вовсю. Делай свое на кухне, как и сейчас, авось, фея рядышком пролетит, заметит, палочкой волшебной взмахнет и будет тебе счастье. У всех папы магистры, а я у тебя «ку-ку-бе-ме». - Идти вон? Я все больше и глубже погружаюсь в Ночь. Все больше и больше отказываюсь слышать и видеть оракулов, проповедников, глашатаев освобождения и силы, знатоков рецептов счастья, печатающихся в СМИ, вещающих с экрана. Бегу от спасителей, сеющих истины, горстями щедрыми. Все, что вообще, а не в частности - душит. Есть я, стоящий на лоджии в раздумьях. Есть ты, смотрящий в окно, и что-то тоже решающий. Есть он, фоткающий себя в зеркале лифта. Он, который зайдет в свою комнату, окажется перед стеклом, посмотрит сквозь это стекло на муравейник города и вздохнет о чем-то, о ком-то. И тебя и меня и его накроет ночная мгла. А дома будут стоять. Дома будут стоять всегда. Москва, Лос Анджелес, Припять. Их по кирпичику складывали, разбирали, вновь перекладывали, обживали и покидали. Но все, все по кирпичику, по камушку ручками, ножками. Сегодня, очнувшись, выбравшись на лоджию с чашкой горячего кофе, перебрав в голове все мысли, все думы, наткнулся взглядом на следящего за мной человека. Испугался. Зачем это он так пристально смотрит издалека? В упор буравит, насквозь пробирает. Я взял фотоаппарат, навел зум и обмер. На меня, оказывается, все это время смотрел волшебник. Настоящий волшебник, выставленный на балкон соседней многоэтажки. Жаль, посоха при нем не обнаружилось, как я кадр не приближал... Нету ни посоха, ни палочки даже. Ничего. Только этот резиновый взгляд, затуманенный чем-то раненным изнутри указывал направление... 16:21. © Copyright: Алексей Шнейдерман, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
