Вилла Синьоры Лунти

В тот день, когда Анна впервые услышала про «виллу Синьоры Лунти», дождь лил так, будто сам небосвод решил смыть с Рима всё, что не принадлежит ему по праву. Она сидела на краю узкой кровати в гостинице где-то за Пьяцца Барберини, завернувшись в мокрый от сырости шарф, и смотрела, как её муж, Джованни, раз за разом перечитывает одно и то же объявление в «La Repubblica». Его пальцы дрожали — не от холода (хотя в номере было еле плюс), а от затаённого раздражения, которое росло с каждым днём пребывания здесь.

Они приехали из Варшавы, где Джованни преподавал средневековую латынь и мечтал о диссертации по истории папских булл. Анна, бывшая учительница, теперь была просто мамой — двухлетней Софии и пятилетнего Мико. Три тысячи евро, собранные за годы скупости, должны были продержать их полгода. Вместо этого, за месяц они потратили почти половину, а квартира всё не находилась.

— «Недалеко от центра, с балконом, с отоплением, до 600 евро»… Это же не мечта, это базовый минимум! — бросил Джованни, комкая газету. — А здесь, похоже, всё либо в Трастевере за триста, но с плесенью и соседом-алкоголиком, либо в Прати — за две тысячи, с видом на банкомат и кондиционером в форме гроба.

Анна не ответила. Она знала: он не злится на неё. Он злится на то, что обещал ей «новую жизнь под солнцем Тибра», а вместо этого они спят в комнате, где оконные стёкла гудят от проезжающих мопедов, а вода в кране каждое утро пахнет канализацией.

На следующее утро, пока Джованни бродил по агентствам, Анна с детьми вышла погулять. Вдоль Тибра продавец воздушных шаров, завёрнутый в шаль, предложил ей розовый шарик — «для счастья». Она улыбнулась и отказалась: у неё уже было слишком много «для счастья» без реального счастья за ним.

Именно там, у моста Святого Ангела, она впервые его заметила — мужчину лет под шестьдесят, в старомодном плаще табачного цвета, с блокнотом в руке. Он не фотографировал, не разглядывал карту — просто стоял, глядя на реку, как будто ждал кого-то.

— Прошу прощения, — обратился он к ней, едва она прошла мимо. — Вы ищете квартиру? Я слышал, как вы говорили с продавцом… о Трастевере.

Анна насторожилась. Это был третий за неделю «агент без лицензии».

— У вас есть что-то подходящее? — осторожно спросила она.

— Вилла Лунти, — сказал он. — Не вилла, конечно, а квартира. Но раньше это была вилла. На виа Номентана. Пять комнат, сад, терраса. Сорок восемь евро в день.

— Вы шутите?

— Я никогда не шучу о жилье, — ответил он серьёзно. — Но есть нюанс. Владелица — старая графиня. Она… особенная. А квартира — пустует.

— Почему?

Он замялся.

— Потому что последний жилец… оставил там не только ключи.

Анна не поверила. Но вернулась к Джованни, и тот, выслушав, сказал:

— Хуже, чем здесь, быть не может.

Они договорились встретиться с «агентом» — его звали Матео— через два дня. Все это время Анна не спала: искала в интернете хоть какие-то упоминания о вилле, звонила в городской архив, даже пыталась найти графиню Лунти через консульство. Ничего. Только слухи: мол, она жила в Париже, вернулась в Рим после смерти мужа, сняла дом на холме, а потом… исчезла.

В назначенный день Матео пришёл вовремя. На этот раз — без плаща, но с зонтом, который, как оказалось, давно не открывался. Он улыбнулся — искренне, по-детски.

— Сегодня удача за нами, — сказал он.

Они ехали на автобусе, потом шли пешком — сквозь тихие улочки, где даже коты казались знающими что-то, чего не знают люди. Дом, в который они вошли, отличался от остальных: стены облеплены плющом, вход охранял чугунный змей, свернувшийся в кольцо вокруг дверной ручки.

Квартира была… не просто хороша. Она была «правильной». Свет падал под таким углом, что даже в ноябре казалось — за окном весна. В гостиной — дубовые полы, в спальне — окно в сад, где росли оливы и лаванда. На кухне — настоящая плита с медными ручками. И всё это — за 550 евро.

— Где подвох? — спросил Джованни, оглядываясь.

— Подвоха нет, — ответил Матео. — Есть только… история.

Он сказал, что предыдущий жилец — музыкант, композитор — уехал внезапно, не попрощавшись. Оставил письмо графине: «Вы дали мне крышу, но не дали свободно дышать». После этого она не сдавала квартиру два года. А теперь решила сдать — правда, только «людям с детьми».

— Почему?

— Не знаю, — пожал плечами Матео. — Может, хочет, чтобы здесь снова звучал смех.

Они подписали договор на месте. Графиня прислала поверенного — молчаливого мужчину с маникюром и тремя кольцами. Тот не задал ни одного вопроса, лишь взял залог и передал ключ.

Первые дни были как сон. Дети бегали по саду, Джованни впервые за месяц сел за диссертацию, Анна варила суп из местных овощей, и даже вода из крана ничем не пахла. Но на третью ночь София проснулась с криком — «там кто-то поёт». В гостиной действительно стоял тихий, мелодичный напев, будто чей-то голос пел Stabat Mater сквозь стены.

Stabat Mater dolorosa
iuxta crucem lacrimosa,
dum pendebat Filius.

На следующий день Анна нашла в шкафу старую виниловую пластинку — без обложки, с надписью: «Для тех, кто придёт после меня. Не слушайте после полуночи».

Она не послушала.

Вечером, когда дети уснули, поставила её на старенький проигрыватель, найденный в углу. Музыка была прекрасна — но где-то на середине в ней вдруг прозвучал мужской голос: «Ты не должен был уходить. Она всё ещё ждёт тебя у реки».

Анна выключила.

С тех пор они перестали включать музыку. Зато начали замечать странности: по утрам на подоконнике лежали свежие розы — хотя в саду их не было; однажды Джованни нашёл на столе листок с латинской фразой, которую он только вчера записал в черновик: Non omnis moriar. Не всё во мне умрёт.

Их не пугало. Наоборот — казалось, что дом «принял» их. Как будто он ждал именно их, чтобы снова стать живым.

Однажды Матео зашёл навестить их — с коробкой пирожных и той же доброй улыбкой.

— Вы счастливы? — спросил он.

— Более, чем когда-либо, — ответила Анна.

Он кивнул.

— Тогда знайте: графиня не сдаёт квартиру. Она отдаёт её. Тем, кто сможет продолжить то, что началось здесь много лет назад.

— Что именно?

— Историю, — сказал он и ушёл.

Ночью Анна вышла на террасу. Луна стояла над куполом святого Петра. В саду шелестели листья, и ей показалось — кто-то смеётся тихо, радостно, как смеются дети, когда уверены: мир — их дом.

А на следующее утро, в почтовом ящике, лежало письмо без адреса. Только одна фраза на чистом листе:

«Благодарю вас за то, что вернули мне покой».

Подпись: С. Л.

Анна сложила письмо и положила его в книгу — ту самую, которую Джованни читал, когда они ещё жили в гостинице. Теперь она стояла на полке в их новом, настоящем доме.

И всё было чудесно.