Любил я яблоки

Любил я яблоки, но красные,
подол скрывает, в чём я груб,
бывают ноченьки фантастные,
медовый клей весёлых губ.
Огонь костра в суровой зелени
метался искрами суча,
сосне как скрипке песнь доверена,
бемоль до верхнего сучка.
Святая песнь огня у севера,
портрет за рамкой бытия,
рукой по мягкой шапке клевера,
коленок белая ладья.
Она тревожит женской свежестью,
пожар души не победим,
как будто зубы деток режутся,
заветный гонг, то генов гимн.
А луч блажной ударил под руку,
кукушка требует расти,
считает кукиши упругие,
и сколько месяцев нести.
Художник скажет жалостно,
палитру, краски, кисть,
и дайте покрывало,
закрыть нагую жизнь.
Сеанс, наверно выдохнет:
“здесь сдачу схлопочу,”
но где в деревне вырасти,
художника свечу.
Скрипач, в сиреневом лесу,
кукует нам про жизнь,
а я уже мечу блесну,
рыбёшка отзовись.
Азарт, коленки на ветру,
руками хоть прикрыть,
и вижу в дамочке сестру,
ей нечем больше крыть.
День просыпался, жизнь вольна,
пичужки, крыльев прыть,
в язя вцепилася волна,
сачок не дал уплыть.
Восторг, упрятал все грехи,
рука попрала честь,
и мох как будто бы притих,
смущала тела лесть.
Стонали все материки,
бемоль сосны подвис,
и не хватало лишь строки
закончить бенефис.
Машина фыркала крутя,
глазастая как рысь,
вот праздник, сваты, жизнь шутя,
заезженная мысль.
За стол, серебряным ковшом,
у пива есть душа,
шипит и назначает шмон,
наполненный ушат.
Хватаем шапки, всем пока,
дороги грустный вид
но продолжаются века,
шагает инвалид.
Ремонт дороги вехи, щит,
колдобины в объезд,
в машине чёрной гласный хит,
руль повернул, запомнит съезд.
А ресторан, глаза, восток,
напудренные лица,
запела скрипка, звякнул ток,
грузинская зарница.
Тут старики, там молодёжь,
многоголосье в лицах,
я ж залихватски в Русь, и в дрожь,
запели половицы.
То пиво вспомнило меня,
девчонка встав кружится,
платочком паренька маня,
вот тут бы не зажиться.
И вновь машина, вновь разбег,
квартира наша тихая,
и ванны красный оберег,
походка жёнки дикая.