Тень отцова

Бывший учитель латыни Адриан Львович жил в старом доме у Ботанического сада. Комнату свою он покидал редко - только за хлебом да в библиотеку, где брал подшивки классических журналов. Дочь Катя, последняя радость его жизни, работала в музее реставратором. По вечерам они пили чай на кухне, и он рассказывал ей о Вергилии, а она, подперев щеку ладонью, смотрела в окно, где медленно гасли тополя.
Он заметил перемены первым. Сначала это были мелочи: новый парфюм. Потом - поздние возвращения, когда она, приглушив шаги, пробиралась в свою комнату. Однажды утром он нашел на кухонном столе книгу по иконописи с закладкой на главе "Лики святых", а рядом - пепельницу с окурком, обведенным красной помадой.
"Катенька, - осторожно начал он, - ты куришь?"
Она рассмеялась, и смех ее прозвенел фальшивой монеткой. "Пап, ну кто сейчас не курит?"
Адриан Львович молча убрал пепельницу. Он вспомнил, как водил пятилетнюю Катю в музей, как она, задрав голову, подолгу стояла перед "Троицей" Рублева. "Папа, - шептала она, - ангелы разговаривают красками".
Теперь краски говорили иное. Катины глаза, всегда ясные, как родниковая вода, помутнели. По утрам она завтракала молча, торопливо глотая кофе, и убегала, не дав поцеловать в лоб. Адриан Львович чувствовал: что-то упущено, какая-то невидимая нить порвалась.
Однажды вечером он нашел в мусорном ведре обрывки фотографий. На одном клочке угадывался мужской профиль, на другом - Катина рука в чужой ладони. Рука сжата в кулак, будто пыталась вырваться.
Звонок раздался глубокой ночью. Голос в трубке был чужим, металлическим: "Ваша дочь... На Петровке. Приезжайте".
Адриан Львович шел по ночной Москве, и город казался ему декорацией к нелепому спектаклю. На Петровке, у витрины ювелирного магазина, он увидел Катю. Рядом с ней стоял мужчина в меховой куртке, одной рукой обнимал ее за талию, другой жестикулировал, показывая на бриллианты за стеклом. Катя смеялась, запрокинув голову, и в свете фонарей ее шея блестела, как мокрая галька.
Он не подошел. Вернулся домой, сел в кресло и смотрел на портрет покойной жены. "Прости, - прошептал он, - не уберег".
Утром Катя явилась с пакетами. "Пап, смотри, какие туфли! - кричала она, вертясь перед зеркалом. - И это все - подарки!"
"От кого?" - спросил он сурово, но тихо.
"От человека, который меня ценит".
"Ценит? - Адриан Львович встал, опираясь на спинку стула. - И много он... ценит тебя? В рублях?"
Катя побледнела. "Ты следил за мной?"
"Я видел тебя вчера. С этим... ценителем".
"Он дает мне то, чего ты никогда не смог бы дать!" - выкрикнула она и выбежала из комнаты.
Дверь хлопнула. Адриан Львович остался один с тиканьем настенных часов и тенью сомнения, заползшей в сердце.
Она ушла через неделю. Записка на холодильнике: "Не ищи меня. Буду звонить". Он не стал звонить в музей - знал, что ее там уже нет.
По ночам Адриан Львович бродил по центру, заглядывал в кафе, где сидели пары, в дорогие рестораны с матовыми стеклами. Однажды он увидел ее - выходила из лимузина, в норковой шубе до пола. Рядом - тот самый мужчина. Катя что-то говорила, смеялась, и ее смех, когда-то звонкий, теперь напоминал звук разбитого стекла.
"Катя!" - крикнул он.
Она обернулась, и в глазах ее мелькнул ужас. "Папа... что ты здесь делаешь?"
"Иду за тобой. Домой".
"У меня теперь другой дом", - она сделала шаг назад.
Мужчина в меховой куртке фыркнул: "Старик, проваливай. Ты ей больше не нужен".
Адриан Львович не слышал удара. Очнулся на холодном асфальте, с кровью на губах. Катя стояла над ним, плача. "Уходи, папа, - шептала она, - ради Бога, уходи..."
Он поднялся, отряхнул пальто. "Ты еще вернешься, - сказал он тихо. - Я буду ждать".
Но она не вернулась. Адриан Львович продолжал свои ночные обходы. Иногда он видел ее в дорогих магазинах, иногда - в театре с какой-то важной персоной. Она делала вид, что не замечает его, но он знал - она чувствует его взгляд.
Однажды весной он сидел на скамейке у Патриарших прудов. Катя шла по аллее, одна, в простом платье. Увидев отца, замедлила шаг.
"Ты... как?" - спросил он.
"Живу", - она села рядом, не глядя на него.
"Зачем ты это делаешь?"
"А что мне делать? - она резко обернулась. - Сидеть в твоей комнате с твоими книгами? Ждать, когда кто-то полюбит меня просто так? Они хотя бы честно платят за то, что получают".
"А душа твоя? - прошептал он. - Ты ее тоже продаешь?"
Катя встала. "Душа... - она горько усмехнулась. - Ты всю жизнь прожил с душой нараспашку. И что? Мама умерла. Твои ученики тебя забыли. Остались только книги да я. А теперь и я ухожу".
Она ушла, оставив в воздухе аромат духов. Адриан Львович сидел, глядя в воду пруда, где плавали отражения облаков. Он думал о том, что любовь - это не только прощение, но и боль. Что иногда самое страшное - это не потерять родного человека, а видеть, как он теряет себя, и не мочь ничего изменить.
Вечером он вернулся домой, достал с полки томик Вергилия. Между страниц лежала детская фотография Кати - смеющаяся, в белом платьице, с бантами в волосах. Он долго смотрел на снимок, потом аккуратно положил его обратно.
На улице стемнело. Где-то в городе его дочь продавала то, что нельзя купить ни за какие деньги. А он сидел у окна и ждал. Не надеясь, не веря, просто ждал - потому что больше ему ничего не оставалось.