Ночь, в которой я с собой

Ночью дом перестаёт притворяться.
Днём он — крепость, расписание, суп по часам. Ночью — он просто коробка с дыханиями. Дети дышат ровно, будто мир ещё не успел их испугать. Муж — рядом, надёжный, как правильно выбранное решение.

А я — не сплю.
Я никогда не сплю, когда приходит эта ночь.

Она всегда начинается одинаково:
тишина вдруг становится слишком плотной, и я понимаю — память уже здесь. Села. Пальто не сняла. Смотрит.

— Ну что, — говорю я ей мысленно, — опять проверка?
Самоирония — мой щит. Гордость — мой меч.
Отчаяние — моя тайная религия.

Я была хорошей девочкой, слышишь?
Я всё сделала как надо. Я выбрала стабильность, а не пожар. Я выбрала лестницу, а не прыжок. Я выбрала жить, а не сгорать.
Так почему же во мне до сих пор пахнет дымом?

Время ночью ведёт себя странно.
Оно не идёт — оно стоит, прислонившись к стене, и курит.
Я вижу себя сразу всю: ту, что строила песочные замки из надежд, и ту, что смотрит на них сейчас — взрослая, аккуратная, почти мудрая.
Прилив был неизбежен. Но я всё равно злюсь.

— Третий лишний? — усмехаюсь я в темноту. — Да нет. Лишней была я. В собственной сказке.
И это смешно. И это больно. И это правда.

Где-то между ударами сердца я чувствую его.
Не образ, не лицо — присутствие.
Хранитель.
Тот, кто видел меня раньше, чем я научилась себя объяснять.

— Ты довольна? — спрашиваю я его мысленно. — Я выжила. Я справилась. Я не разрушила мир.
Ответа нет.
Он никогда не отвечает прямо. Его работа — оставлять вопросы.

Я вдруг ясно понимаю:
меня вели. Не за руку — исподтишка.
Каждую дверь мне открывали ровно настолько, чтобы я сама решила — войти или отступить.
И я входила. И я отступала.
И в этом — весь мой почерк.

Любовь…
Ах, любовь.
Она была паутиной: тонкой, почти невидимой, но липкой. Я смеялась над собой — мол, взрослая женщина, а всё туда же.
Но паутина держит не хуже цепей. Просто выглядит изящнее.

Я встаю, подхожу к окну.
В стекле — моё отражение и ещё что-то. Призраки несостоявшегося. Они не пугают. Они смотрят с любопытством.
А что, если бы…
Я запрещаю себе продолжать. Это мой единственный строгий закон.

— Я выросла, — шепчу я в ночь. — Слышишь?
И в этом нет триумфа.
В этом — принятие. Самое трудное из чувств.

Где-то скрипит пол — дом живёт.
Время докуривает и уходит.
Память встаёт, наконец снимает пальто и исчезает, не прощаясь.

Я возвращаюсь в постель.
Ложусь рядом с правильной жизнью.
Закрываю глаза.

И в последнем мгновении перед сном я чувствую:
Хранитель записал эту ночь.
Не как поражение.
Не как победу.

А как момент,
когда женщина перестала судить себя
и позволила себе быть.

И это — мой приговор.
И моё освобождение.